01. Дзюсан. Академия-фантом

Генри не сдержал улыбки. Мужской голос, такой теплый и приятный, был пропитан той спасительной ложью, которой убаюкивали детей в приютах. Хотелось верить, что за этими словами стояли действительно добрые намерения.

— Я спою тебе колыбельную, которую пела мама, — и мужчина запел. Тихим, ласковым, почти потусторонним голосом, отбивающимся от стен множеством слоев эха.

День убывает.

Осень пройдет.

Сората встрепенулся. Голос Генри звучал словно с того света, а слова, тронутые неуверенностью и акцентом — из другой, доакадемической жизни. Сердце замерло, прежде чем снова пропустить очередной толчок крови.

— Генри, что это? — он тронул коменданта за плечо, тот сморгнул и сфокусировал взгляд на растерянном японце:

— Тебе она знакома? Эта песня?

— Мне в детстве ее пела мама, — Кимура убрал руку и смущенно отвел взгляд. Не в его духе было пускать в свои сокровенные воспоминания посторонних, но атмосфера буквального требовала честности. Врать Генри Сората почему-то был не в силах. — А ей — бабушка. Это семейная колыбельная. Откуда ты знаешь ее?

Сората стоически выдержал испытывающий взгляд британца. Генри взвесил что-то в уме, а потом развел руками.

— Не помню. Где-то услышал, а сейчас будто само вырвалось, — неловко отмахнулся Макалистер, и Кимура полностью убедился, что тот врет. Его выдавала поспешность, излишняя небрежность и легкий румянец на щеках, но Сората не стал его упрекать. Британец был замкнутым и куда более скрытным, чем сам Кимура, насколько, конечно, он мог об этом судить.

— А в шкатулке что? — чтобы не смущать коменданта, он поспешил сменить тему и с любопытством заглянул за плечо. Генри извлек из углубления старые снимки, давно пожелтевшие, покрытые разводами, словно кто-то проливал над ними горючие слезы.

Разделив небольшую стопку на две части, одну он протянул Кимуре. На доставшихся японцу снимках был запечатлен мужчина в строгом европейском костюме того времени, достаточно дорогом, насколько мог судить Сората и насколько позволяло качество фотографий. Он был или один, или с семьей, но всегда на острове. На групповом снимке мужчина, высокая чинная женщина в строгом английском платье и двое мальчиков-подростков стояли на песчаном пляже на фоне моря. Неумелый фотограф зацепил край шатра и деревянную мостушку с привязанной лодкой. Вдали, на фоне предрассветного неба, виднелся небольшой островок. Тот самый, который утром они с Генри видели с маяка.

— Сора! — японец вздрогнул и оторвался от просмотра. Генри подсунул ему под нос карточку, на которой уже знакомый Сорате мужчина стоял возле сидящей на стуле японки в праздничном кимоно, очень дорогом и очень красивом. — Руми тебя больше никогда не переодевала?

Вопрос звучал странно, это понимал даже сам Макалистер — повар никак не мог быть запечатлен на снимке, которому исполнилось не меньше века. Однако самого Сорату поразило совсем не это.

— Мама?

— Мама? — переспросил Генри, выдергивая из рук японца карточку и снова рассматривая ее. Красивая женщина, если подумать, и впрямь была удивительно похожа на Кимуру, каким он предстал перед Генри в голубом кимоно, с присобранными волосами и подкрашенными глазами. Но теперь, всмотревшись, британец смог увидеть различия, что казалось непривычным — в первые дни после прибытия в 'Дзюсан' Генри с трудом отличал японцев друг от друга, выделяя из них только Руми и Сорату. Первая обладала коротко стрижеными волосами, что для азиатских девушек в его представлении было несказанной смелостью, а второй — необычным разрезом глаз и по-мальчишески хрупкой фигурой, совсем не соответствующей не только возрасту, но и должности. Не знай Генри, что этот длинноволосый юнец — шеф-повар, принял бы в лучшем случае за студента, в худшем — за не очень складную студентку.

Женщина на снимке выглядела старше.

— Вы очень похожи, — выдавил из себя Макалистер.

— Генри, этому снимку не меньше ста лет. Ты и правда думаешь, что это моя мать?

— Ну-у-у, это может быть кто угодно. Вы японцы все так похожи.

Сората насупился, вырывая из рук коменданта карточку. Про "узкоглазых" он тоже был уже наслышан, а из уст Генри такое стереотипное мнение звучало особенно обидно.

— Это вы, европейцы, как с конвейера сошли, — огрызнулся он. — А это кто?

Возле женщины стояла девочка, тоже японка, с длинными черными волосами, в ситцевом пальтишке, в каких ходили дети прислуги. Длинные худые ноги торчали из-под укороченной юбки, открывая острые колени. Царапины, больше похожие на дефекты пленки, покрывали тонкие лодыжки. По лицу Генри было заметно, что она ему знакома.

Макалистер вскинул голову, глядя куда-то Сорате за спину и закусил губу.

— Нам пора уходить, — он резко сгреб снимки, собрал их в шкатулку и спрятал за пазуху. Теперь его вязаная жилетка некрасиво топорщилась на груди.

— Это воровство! — упрекнул его Сората, пытаясь скрыть собственное волнение. Он кожей ощущал собственный страх, видел его плескавшимся в голубых глазах Генри, и, казалось, что-то темное отражалось в расширенных зрачках. Кимура обхватил себя за плечи и поежился, не решаясь обернуться и посмотреть за спину. Макалистер видел кого-то за его спиной. Снова. И снова жестоко скрывал это от него.

— Это изъятие улик, — Генри с охотой поддержал игру, безжалостно комкая кимоно и утрамбовывая обратно в сундук.

— А я, получается, понятой?

— В лучшем случае — да. В худшем — соучастник, — британец больше не смотрел на Сорату. Он торопился покинуть чердак, пока еще не отдавая себе отчет в том, что по-настоящему напуган.

— Макалистер, ты... — Кимура поймал коменданта за рукав возле самого люка. Генри растеряно покосился на японца, но тот лишь поджал верхнюю губу и поднял вверх указательный палец. В ту же минуту снизу послышался шум звонка. — Лучше дождаться, пока начнется следующая пара.

Из-за их с Генри маленькой проделки, вопреки ожиданиям, ничего не изменилось. В Академии все так же кипела жизнь, немного странная и необычная в привычном понимании, но самая настоящая. В аудиториях проходили занятия, в коридорах сновали работники, в кухне и столовой начинались приготовления к обеду. Но, как любой человек, совершивший что-то вопреки правилам, Сората чувствовал себя обманутым. В каждом взгляде, в каждом сказанном ему слове, он видел подозрение, насмешку или, того хуже, издевку.

Новак был не прав. Нарушая привычные устои, Кимура получал совершенно не ту встряску, в которой нуждался. Она рождала в нем не превосходство и жажду жизни, а страх быть уличенным и опозоренным.

— Эй, Сората, — Руми поймала его на пороге буфета. Мужчина как раз направлялся в медпункт за совершенно другой разновидностью 'встрясок', более подходящей для одного местного повара, а заодно и за обезболивающим для разнывшейся ноги. Глаза учительницы литературы горели возбужденным огнем, короткие волосы были взлохмачены, на белой блузе из-под деловитого галстука-бабочки выглядывало застиранное пятно от кофе. Девушка подхватила мужчину под локоть, резко разворачивая к витринам, и заговорщически зашептала:

— Есть предложение для вас с Генри. Что ты делаешь сегодня вечером?

Сората удивленно изогнул бровь. Еще ни одна идея Асикаги не закончилась хорошо, а значит, следовало избежать положительного ответа. Вот только он и рта раскрыть не успел.

— Сегодня вечером он занят, — холодный тон Сакураи был способен заморозить стены. Но холодок по воздуху все-таки пробежал, повар едва сдержался от игривого желания посмотреть, идет ли изо рта пар. — И завтра. И послезавтра тоже.

Любая другая женщина, встретившись с враждебно настроенной медсестрой, испуганно сжалась бы и поспешила покинуть поле боя, настолько угрожающе та выглядела. Кто угодно, но только не Асикага. Напротив, Руми обернулась и смерила Кику взглядом с высоты своего роста.

Несколько студентов замерли в коридоре, поглядывая на безмолвную игру взглядов.

— Крутяк! Бабы Кимуру не поделили, — возбужденно прошептал Чандлер своему другу, но вышло достаточно громко, чтобы его слова услышал Сората. Услышал и мучительно покраснел, не то от стыда, что попал в такую ситуацию, не то от негодования, что какой-то мальчишка позволяет себе отвешивать в его адрес подобные комментарии.

— Плевать, — отреагировал Хибики, ничуть не пытаясь скрыть раздражения — место, которое выбрали женщины для выяснения отношений, как раз находилось на пути в буфет. — Я есть хочу!

— До обеда еще полтора часа, — позади материализовался Хенрик Ларсен, учитель химии, и оперативно развернул студентов в обратном направлении. Только Чандлер напоследок сумел вывернуться и подмигнуть Сорате, тут же побледневшему в противовес предыдущему своему состоянию.

Встревать в безмолвные разборки женщин ему не хотелось. В конце концов, Руми еще не успела озвучить свою идею, а Кику вела себя слишком резко, и, в общем-то, была не права. Но встать на сторону одной из них было чревато.

Усталый взгляд коснулся стен. Те, кто готовил старый особняк к использованию в качестве пансиона, подошел к делу с особой заботой. Стены, разделенные рейкой чуть выше полутора метров, снизу были обклеены уютными темными обоями в полоску с орнаментом, а не окрашены монотонной унылой краской, как часто бывало в таких строениях. Немного выше, на беленых стенах выстраивался ряд затемненных бра, а под высокими потолками горели плафоны. При качественном освещении, даже днем, эта часть коридора словно погружалась в уютный, совершенно домашний полумрак, и из общей картины выбивался только план эвакуации рядом с дверью в медпункт.

Смутная догадка мелькнула в голове у Сораты.

— Ладно, — Руми, наконец, вскинула руки, — тогда я загляну чуть попозже, когда твой семейный доктор пойдет окучивать других клиентов. Обещаю ничего не говорить Генри.

Последнюю фразу она прошептала Кимуре почти на ухо и была такова, будто ее тут и не было. Сората, не проронивший за эти несколько минут ни слова, глубоко вздохнул.

— Прости! Мне срочно нужно отойти, — Кимура наклонился, целуя ошарашенную Кику в уголок губ, и, прихрамывая, поспешил в противоположную от Руми сторону. Сейчас его волновала неожиданно посетившая мысль и, пролетая мимо спорящих с Хенриком мальчишек, пропустил мимо ушей очередную колкость Чандлера:

— Сбежал! Довели-таки!

Остаток дня для привыкшего к неспешному и размеренному существованию Сораты прошел по-настоящему суматошно. Целый час до обеда и несколько — после Кимура провел в уютном бархатном полумраке библиотеки, таком сонном и приятном, что, в конце концов, задремал за одним из столов, обложившись подшивками старых газет и планами здания. Правда, отдохнуть ему удалось не больше четверти часа — вернувшийся на рабочее место неизвестно где пропадавший все это время библиотекарь поспешил растолкать повара и сообщить, что его давно и безрезультатно разыскивает доктор Сакураи.

Объясняться с Кику в его планы не входило. По крайней мере, не сейчас.

Собрав свои записи, Кимура сделал нужные копии и поспешил проскочить мимо холла и юркнуть в западное крыло особняка. Ему не терпелось поделиться с Генри своими идеями, но коменданта у себя не оказалось. Не было его и в саду, и в столовой, и даже в спортзале. Обошел Сората и все три этажа мужского общежития и к ужину почувствовал себя настолько убитым и раздраженным, что предпочел отложить результаты своих изысканий на потом. Травмированная нога очень навязчиво напоминала о себе и о Сакураи, необходимость поговорить с которой никуда не исчезла. А женщина, наверняка, была зла, и эта мысль угнетала.

Возле входа Сората притормозил, задумчиво разглядывая вывеску возле арки буфета и перебирая в голове все возможные варианты развития предстоящего непростого разговора, и не сразу заметил, что дверь в медпункт призывно приоткрыта и выпускала в коридор отголоски раздраженного голоса Акихико. Излишне резкий тон по отношению к женщине (тем более его женщине) и сами слова заставили Кимуру отбросить в сторону принципы и прислушаться.

— Эти двое слишком сблизились, что может выйти для нас боком.

Сората напрягся. Он сразу понял, о ком шла речь, хотя в словах замдиректора не было на это ни единого намека. Их неожиданная и по-своему трепетная дружба с Генри успела вызвать интерес у штатного психолога Алеша Новака, а там, где Алеш, и до Акихико было недалеко.

Кимура виновато оглянулся, пропуская мимо сонного студента, и погладил пальцем золоченый узор на дорогих тканевых обоях.

— Почему вы говорите это мне? Это ваша забота, разве не так? — в голосе Кику перемешались возмущение, раздражение и сомнение. Повара охватило волнение, он даже на секунду перестал дышать, тяжело сглотнул и облизнул вмиг пересохшие губы. В груди неприятно зашевелился червячок подозрения.

— Потому что вы имеете влияние на Кимуру, — холодно пояснил Дайске. — Не мне вас учить, что нужно делать в такой ситуации. Поняли меня?

В кабинете повисла пауза, Сората прямо-таки ощутил поглотившее собеседников напряжение. Наконец, Кику сдержанно выдавила:

— Поняла.

Кимура поежился от звуков подавленного голоса, еще никогда он не слышал у Сакураи такой интонации. Интуитивно он сделал несколько шагов назад и как раз вовремя. Дверь распахнулась, и высокая изящная фигура Дайске возникла прямо перед Соратой, преграждая путь.

— Кимура-сан, неважно выглядите, — он прищурился, окидывая повара своим фирменным пронзительным взглядом, от которого по спине пробежал мороз. — Опять нога разболелась?

Сората покосился в открытую дверь на опущенную голову Кику, готовую вот-вот вскинуться на его голос, и отступил на шаг.

— Есть немного, — неловко улыбнулся он, — но я, пожалуй, позже загляну. Нужно... работать.

И самым позорным образом сбежал.

Перерывы между занятиями были относительно небольшими, и Генри хватило сил не показать своего испуга перед Соратой, потому как слышал то, что японец, к счастью, слышать не мог. А еще на чердаке, перед самым уходом, он видел жуткую девочку в белой ночной рубашке, она стояла за левым плечом Сораты и... улыбалась. Улыбалась тепло и ласково, отчего казалась еще более несчастной и печальной. Она словно хотела что-то сказать, протягивала руку.

Само по себе было несколько странно, что Макалистеру так и не удалось увидеть манифестацию призрака, однако собственные ощущения подсказывали, что конкретно этот дух ему уже знаком. Теперь многое вспоминалось иначе — казалось, будто бы в застывших чертах девочки было нечто, отдаленно похожее на Сорату. И та ее улыбка... От нее стыла кровь в жилах, но вместе с тем, в ней не было угрозы, только холодная любовь мертвеца, а с ней Генри был знаком как никто другой.

Оказавшись в своей комнате, мужчина первым делом вытащил прихваченную с чердака шкатулку и вывалил на стол фотокарточки. От волнения и предвкушения важного открытия покалывало кончики пальцев. Если повезет, он сможет разгадать тайну маленького островка, который впервые увидел со смотровой площадки маяка. Если это несчастный клочок суши есть на фото, значит, Генри просто плохо его искал, и предыдущие неудачи стоило смело списать на собственную безалаберность.