А Хэйт оторопела. К такому обороту она и близко не была готова. Сейчас было так: Барби — зеленая, Кен — остроухий, Маська — та ей до подмышек едва макушкой достает. Вал, Хель — с ними все понятно, там только рога и копыта "отпилятся". И Лешка-Рюк, знакомый по обе стороны реальности. А еще есть Рэй с Локи, Монк, опять же...

— Может, не надо? — нерешительно промямлила глава Ненависти. — Так же все хорошо, как есть...

Здесь и сейчас... точнее, пятью минутами ранее, ей с этими ребятами было легко, приятно, понятно. У каждого свои задачи в группе, все делают одно дело. Что, если задуманная Маськой "сходка" все изменит?

— Ушастая, не ерепенься, — попросила малая. — Пожалуйста.

И эта просьба перевесила все возражения.

— Ночь по трассе? — покосилась Хэйт в сторону демона. — Поездом не проще?

— Мне — нет, — ответил бард.

Глава Ненависти с чувством (и не с одним!) махнула рукой.

— Ладно.

— Так, каравайку уговорили, — хлопнула в ладоши гнома. — Ваше монашество? Только ты не высказался, Монк.

"Сейчас будет неловко", — вспомнив разговор с монахом, который состоялся в орочьих землях, подумала Хэйт. В том разговоре как раз затрагивался возраст Монка.

— Пожалуй, и я загляну ненадолго, — улыбнулся монах. — На рюмочку чая, если никто не возражает.

...Потом гномка носилась по залу с воплями: "Ура-а-а! Мы соберемся вместе! Мы сделаем это".

А авантюриста не пустили убиваться. Ворваться в луч и не "сжечь" попытку прохождения — то, что случайно получилось без последствий у персонажа-одиночки — могло выйти боком при попытке зайти в луч в группе. Кен, хоть и с запозданием, но сообразил это.

Овчинка не стоила выделки. Разовый суицид игрока без группы, как выяснилось, не фейлил попытку. Как высказался лучник, стрельнув взглядом в кланлидера: "Сработал предохранитель от идиота".

Возможно, два таких игрока — без группы и в порядке строгой очереди — тоже ничего бы не порушили. Но лишний раз рисковать не стали.

Хэйт одна сходила на разведку. Вышла сильно озадаченной. Поделилась тем, что увидела в двенадцатом коридоре с командой, и тогда озадачились уже всем составом.

Потому как луч двенадцатого часа принадлежал драконам.

Воскресный сеанс живописи проходил... неоднозначно. С одной стороны, юная модель сияла улыбкой. Ей все нравилось. С другой стороны, мама модели брюзжала и брюзжала, и замолкала только для того, чтобы перевести дух.

Даме не нравилось все. То, как долго возятся художники, отнимая драгоценное время у своих клиентов. Как переживала Варя, что не увидит свои "портретики". Ей не нравился свет (ярко). Ей не нравился фон (тускло). Не нравилась студия: не убрано — пятна цветные остались возле раковины, их забыла затереть Вероника. И далее, и более...

Веронике это скоро надоело. Она представила на месте Вариной мамы пчелу с ее "жу-жу-жу". Вздохнула мысленно: "Ненавижу-жу", — и сосредоточилась на работе.

Жужжание продолжало доноситься, но "видение руки" успело перехватить инициативу. Художница отключилась, выпала из пространства-времени. А рука тем временем создавала образ, несколько отличный от реального.

— Это — что?! — выбил Веронику из прекрасной отрешенности вопль.

Людмила Львовна не усидела на месте. Прошлась по студии, взглянула на холсты. Заверещала, как древняя сигнализация на авто-развалюхе Вероникиного соседа-скупердяя.

Подорвался со своего места куратор: оценить масштабы бедствия, возможно, как-то приглушить сирену. Его студентка, причина бедствия, смущенно прикусила кончик кисти (не тот, что с ворсинками, деревянный, лакированный).

— Это... фантазийное прочтение, дополняющее мой реалистичный стиль.

Надо отдать должное Стасу: он растерялся, но быстро подобрал "рецепт успокоительного зелья" — слова, способные Людмилу Львовну не угомонить, так огорошить.

— Уверен, Варюше очень понравится, — преподаватель ослепительно улыбнулся. — Варя, милая, подойди к нам, пожалуйста. Посмотри.

Варина мама застыла. Дрожание подбородка и губ выдавало в ней возмущение. Однако, аргумент "Варюше понравится" достиг цели.

— Так здорово! — не подвел ребенок. — Супер! Мамочка, это же мое?

На холсте нашло отражение знакомство художницы с феями. За спиной девочки виднелись крылышки. Прозрачные, переливчатые, сотканные из закатного света и искр.

— Мы не заказывали подобного, — сурово высказала дама. — Мы не станем...

— Мое-мое-мое-мое! — заголосила Варенька, затопала ножками.

Веронике ужасно хотелось потеряться. Провалиться сквозь пол студии на этаж ниже и переждать там, пока обе — модель и ее родительница — успокоятся. Придут к какому угодно решению.

И одновременно — ей нравилось то, что создала "рука". Самоуправство в трактовании — то не нашло в ней позитивного отклика. А сам результат — очень даже.

— Ноги моей больше здесь не будет! — бросила, как оскорбление, Людмила Львовна. — Закончите, доставите на адрес. Варя, идем.

Дама выхватила из сумочки планшет, пробежалась пальцами по экрану. Аппарат Стаса тренькнул с табуретки возле станка.

Минуту спустя в студии остались только холсты, декорации и два художника.

— Хорошая новость, — куратор проверил оповещение. — Нам заплатили за обе работы. Вторая... тоже, пожалуй, хорошая новость — на следующие выходные планов нет. Вот через неделю у меня есть договоренность. Ты в деле?

"Прямо одно к одному. Предлога пропустить сходку теперь нет", — Вероника покачала головой.

— В деле. Выговор-то будет?

— Лицо живое, выражение четко ухватила. Пропорции верны, свет и тень на месте. А фантазию твою бурную я, наверное, буду новым клиентам преподносить, как уникальную манеру. Мы не в училище, здесь допустимы вольности.

Девушка уставилась на куратора, будто впервые его увидела. Станислав Анатольевич, известный всем студентам своей придирчивостью, чувствительностью к искажению, уродованию моделей или композиции, вдруг говорит о допустимых вольностях!

— Что? — вздохнул тот, заметив оторопь студентки. — Учебные работы не сравнивай со свободной живописью. Вздумаешь Светлане крылья или нимб приписать, заставлю переделывать.

— Хорошо, — узнала знакомые нотки в преподавательском голосе девушка.

Вероятность того, что Стаса подменили, понизилась. Собственная недавняя шутка про подменыша внезапно показалась ни разу не смешной.

— Тогда чего стоим? — с напором спросил Стас. — Кого ждем? Кисть в руку бери и дописывай свою вольную фантазию!

"Он, теперь точно он", — с облегчением выдохнула Вероника.

И зачисление на счет в этот раз не вызвало в ней смущения. За моральный ущерб с Людмилы Львовны она бы и большую сумму не постеснялась принять.

Еще одно крылатое испытание ждало по ту сторону виртуальности. Дракон Двенадцатого Часа.

Детеныши дракона, рядовые мобы, с которыми дрались по пути, оказались не так уж страшны. Да, иммунитет к магии огня, земли, воздуха. Сниженный урон от заклинаний прочих стихий. Да, чешуя цвета умбры такая плотная, что пробить ее сложно. Уязвимые места у них все же имелись: глаза, точка под нижней челюстью, по точке под каждым крылом.

Дракон "взрослый" — в кавычках, потому как в сравнении с лавовой драконицей эта особь проигрывала по всем статьям и характеристикам — от детенышей отличался размером, баром здоровья и еще более плотной чешуей.

Чувствительный урон он получал только от критических ударов или от ударов по уязвимым точкам. Лучше всего, когда одно совмещалось с другим (и "крит", и в "уяз"). Барби с Маськой ему скорее "щекотали пузико", как в печали выпалила гномка, чем реально вносили "дамаг".

Дракон не гнушался магии. Он поплевывал огнем, бесформенными гудящими сгустками пламени. Для полноценной струи огня, чего от него ждала с опасением группа, видимо, не вышел уровнем мини-босс.

Вместо струй он вызывал камнепад, причем куда более мощный, чем могла организовать Хэйт. Во время камнепада от Дракона Двенадцатого Часа с потолка камушки сыпались размером не с вишенку, а со среднюю дыньку. Камнепад охватывал весь зал, возможность укрыться не предусматривалась.

Изначально не предусматривалась. Массакре решила, что Дракону хватает "чесальщиков пузика" и соорудила небольшой навес. И стенку пристроила. И сама же первая в это укрытие забралась, чтобы не сбился случайными "плевком" или каменной глыбой призыв "големища".

В тоннеле эту махину было не призвать, там не хватало места. А в зале, да с высоченным потолком — вполне. Желательно в процессе забыть про стоимость материалов, идущих на создание громадины от инженерии.

Стоимость — это еще не все сложности. На этого внушительного голема шли, в числе прочих, редкие ингредиенты. Такие, что на аукционе появлялись далеко не каждый день (опять же, молчим и вздыхаем об аукционных ценниках).

— У нас одна попытка, — решительно сказала Мася, призвав махину. — Превосходный берилл с искрой хаоса с нашего последнего визита в Велегард больше на аук не выкладывали.

— С таких козырей заходим, — нашел секундочку для восхищения Рэй. — Проигрывать нельзя.

Хэйт перехватила взгляд Кена — в том сквозило сомнение. Предположила, что эльф предпочел бы сделать пробный заход, без убойных, но одноразовых "аргументов". Но и гному понять было можно. Столько времени угробили на это подземелье, что желание расквитаться с последним недобитым его обитателем поскорее — было более, чем объяснимо. Глава Ненависти это рвение разделяла.

...Не в меру импульсивная орчанка снова вопила что-то на грани поэзии и брани. Маленькая гномка с воинственным взглядом направляла на крылатого врага "големище". Летели стрелы, звенела сталь. Струны лютни и голос барда звучали под сводом, танцовщица превосходила саму себя в необузданности и грациозности движений.

Хэйт, как по заданной программе, активировала умения из стихии тьмы.

И отчаянно хотела плюнуть на всю эту магию, забраться в Маськино укрытие, разложить принадлежности для живописи — и писать эту битву. Не участвовать в ней, стать зрителем.

Это было неправильно по отношению к группе. Ребята и девчата выкладывались изо всех сил, рвали виртуальные жилы, проливали кровь. А ее нестерпимо тянуло к краскам и кисти...

Компромисс — вот, что требовалось.

— До раздвоения без меня, ребят, — виновато сообщила она группе. — Постараюсь управиться побыстрей.

Когда еще она сможет нарисовать всамделишного дракона в режиме боя? Сколько вообще в Тионэе драконов? И сколько из них — "урезаны", подогнаны под уровень драконоборцев?

Правильный ответ был: не важно.

Самописное стеклянное перо, подарок Стеклодува, заняло место в ее руке. Особый пергамент, который она по случаю купила в лавке всякой всячины, как ждал этого дня. Рисовать на нем что-то обыденное не поднималась рука. Для эскизов монстров из подземелий удобнее были одинаковые листы, которые потом соединялись в альбомы.

Быстрее!

Крылатый ящер, запертый в недрах горы, выгнул шею. Сейчас он взмахнет крыльями, взревет, и с потолка начнут сыпаться глыбы.

Красивый бросок Локи. В раскрытую пасть летит дымящийся ядовитой зеленью снаряд... Ударяется о сомкнутые зубы, падает, катится в сторону.

Барби впихивает дымовую пакость под брюхо Дракона. Уворачивается от удара лапой, от летящей сверху глыбы. Закрывается щитом, чтобы не попасть под град из летящих камней. Ревет похлеще того дракона.

Красивыми пируэтами и па уходит от каменюк демоница. Вал успел спрятаться под навес до того, как потолок начал падать обломками.

Рюк ныряет под приподнятое крыло. У него секунд десять, не больше, до того, как крыло хлобыстнет о чешуйчатый бок. Девять, восемь...

Огневой плевок в сторону гномы. "Големище" подставляет верхнюю конечность под удар. Из режима невидимости взрывается искрами Рэй: Дракон после "плевка" замер на мгновение, открыл такой удобный доступ к уязвимому месту под челюстью.

...Хэйт так и тянет сказать: под клювом. Улыбку никак не сдержать, хотя момент не особенно подходящий...

Хрустальное перо сверкает. Переносит на пергамент драконью мощь.

Резко бьет лапа, сжимает в когтях свою жертву. Монк отвечает полупрозрачным щитом и столбом света. Рык Дракона, рык Барби. Рэя швыряют в сторону, каким-то чудом он жив после хвата, сжатия, полета и удара о стену.

Автор чуда скромно накинул на "летуна" регенерацию. И выдал слабенький, но массовый исцеляющий ветер. Камнепад прошелся по многим, и общее лечение весьма кстати.

Голем завершил замах. Он силен, но неповоротлив, потому "козырь" из него средненький. Конечность шедевра инженерии бьет в чешуйчатую грудь. Удар даже со стороны выглядит страшным. Крылатый ящер пятится, а после — взмахивает обоими крыльями. Барби, Маську, Локи сносит порывом ветра. Собирает в компактную кучку, начинает подтягивать ближе к Дракону с каждым новым взмахом.

Новый рык. Страшнее, громче прежних. Результативнее: Ненависть замирает на местах, где кого рык застал. Рык и ошеломление, полученное впоследствии. "Плевок" перед собой. По всем троим, что так неудачно попали под драконью "притяжку".

Очищающее пламя!

Перо — в инвентарь, пергамент — на пол свободным падением. Почему на пол, не в инвентарь? Пальцы спешат к пиктограммам, помеха — незавершенный рисунок — отбрасывается, чтоб не потерять и доли секунды.

Регенерация и длань обожженной гномке, лечение авантюристу. Орчанка "жирненькая" по броне и здоровью, не запечется так быстро в собственном соку, дотянет до нормального монашеского исцеления.

Ошеломление, хоть и недолгое, четыре секунды всего, но его не снять дланью очищения.

Свет над Локи — это Монк очухался. Когти мрака, тлен и призыв изначальной тьмы. Урон лишним не будет.

...И можно вернуться к рисунку...

Глыба, летящая от голема к Дракону. Неизящный взлет чешуйчатого тела. Круг вдоль стен. Этот зал хоть и больше предыдущих обиталищ мини-боссов часового механизма, но и не со стадион размером. Круг получается маленький.

Хэйт невольно сравнила этот круг с полетом своих пернатых внутри клетки, пока они не выпущены летать по комнате. Клетка не круглая, прямоугольная, но сравнение довольно точно.

Туша шумно приземляется. Голем подпрыгивает, вбивает кулаки и стопы в пол. Дракон Двенадцатого Часа заваливается на одно крыло.

К крылу второму тут же мчат Рюк с Рэем. А Локи снова что-то швыряет в разверзнутую пасть. Попадает: из пасти валит сизый дым, а шкала здоровья летучего монстра тает на глазах.

Звучат бардовские бравурные аккорды.

Дракон выравнивает тело, скидывает с себя надоедливых "мошек" с клинками. Запрокидывает голову.

Ровно в точку под челюстью влетает брошенное орчанкой копье.

— Длинношеее, выкуси! — ликует страж. — А то ишь, воробей, расчирикался.

...Перо в руке Хэйт ускоряется, наносит один за другим штрихи на пергамент. Каждую чешуйку не выписать, бой скоро перейдет в самую сложную стадию, и нужно успеть воплотить эту окрыленную свирепость. Олицетворение фэнтези — огнедышащее разъяренное чудище.