Волчица и пергамент. Том 1

Стефан, вероятно, думал, что Коул — всего лишь странствующий священник вроде тех, что часто встречались в городе. Но этот каким-то образом сбежал из тюрьмы, и за ним сейчас стоял серебристый волк. Человек, не знакомый с подробностями, задастся вопросом, почему глава компании Дива поддержал королевство Уинфилд и почему приказал Стефану так гостеприимно обращаться с Коулом.

Стены компании расписаны изображениями ангелов, держащих меч и весы. Учение о Едином Боге не ложь.

— Господин Стефан.

Тот, зрелый человек, почти на двадцать лет старше Коула, ошарашено сидел в кресле, прямой, как струна. Наверное, именно так выглядит человек, услышавший окончательный приговор себе.

— Ты ведь поговоришь с архиепископом, не так ли? — спросил Коул, понимая голову выше.

Однако Стефан ещё думал. И тогда Коул понял — они с архиепископом происходили из одного города. Возможно, дело было совсем не в потерях и прибылях.

— Мы не хотим истребить Церковь. Пусть с архиепископом сейчас много проблем, я слышал, как искренне он предан своим обязанностям. Я уверен, что он останется на своём посту и впредь, и горожане хотят того же.

Человек счастливо плачет перед крещением и свадьбой. Хайленд, возможно, не согласится с этими словами, но, пожалуй, они правдивы. Губы Стефана задрожали, он вдруг расслабился, словно разорвалась невидимая цепь, сковывавшая его. Коулу на мгновение показалось, что глава потеряет сознание.

— Я... понимаю.

Выходит, Стефан беспокоился за архиепископа. Даже столь матёрый торговец не был лишён простого человеколюбия и заботился не только о деньгах.

— Тогда, как можно быстрее пошли гонца или сам поговори с архиепископом. Если принцу Хайленду причинят вред, это рассердит Господа.

Стефан молниеносно встал с кресла, чуть не опрокинув его. Затем по стеночке, держась подальше от Миюри, прокрался к выходу. Напоследок Коул не забыл добавить:

— Храни наше существование в тайне. Бог всегда наблюдает за нами.

Стефан оглянулся, его глаза увлажнились, он несколько раз поспешно кивнул и вылетел из комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и Коул услышал, как глава отделения отчаянно кого-то зовёт. Если такой крупный городской воротила, как Стефан, изменил своё решение, можно было не сомневаться, что и архиепископ к нему прислушается. Поскольку церковник получает свой пост из рук таких же людей, а не благодаря служению Господу, то ему придётся считаться с изменениями мира. Но, может, это чересчур обнадёживающие мысли.

В кабинете снова стало тихо, однако Коул не мог заставить себя успокоиться.

— Думаешь, всё получится?

Миюри перевела взгляд своих красных глаз с двери на Коула.

— Я больше переживаю, как бы ты не стал демоном, братик.

Можно считать, ответ утвердительный.

— Но, если ты сомневаешься, почему бы нам самим не пойти в церковь? Если дела пойдут плохо, я могу съесть их, а потом, наверное, убежать.

Коул был бы не прочь так сделать, но Хайленду это не понравится, да и вряд ли получится такое провернуть. Он каким-то образом смог перехитрить Стефана, но объяснить толпе появление Миюри просто не хватит времени. Хайленда назвали еретиком, если все увидят, что он сбегает верхом на громадной волчице, руки у них навсегда окажутся связанными репутацией еретиков. И Коул решил делать то, что умел.

— Давай помолимся.

Он находился здесь только по воле Хайленда, благородство которого не мог не уважать простолюдин. Угрюмое лицо Коула, однако, не произвело впечатления на Миюри, ответившей лишь почёсыванием шеи задней лапой. Такое беззаботное поведение напоминало, скорее, собаку, нежели волка.

— Важнее всего сейчас забрать мою одежду, пока есть время, — чуть позже сказала она.

— Э-э? Ах да, разумеется.

Возможно, ему стоило научиться держать себя так же спокойно и невозмутимо, как Миюри, а не тревожиться и переживать попусту. Он уже и так сделал всё, что мог.

Убедившись, что поблизости никого нет, Миюри, как и прежде, решительно пошла по коридору. Они направились в свою комнату. Там до сих пор витал запах чернил и пергамента. Их не было всего несколько часов, но, казалось, прошла целая вечность. В конце дня это место подходило им гораздо больше, чем жестокий внешний мир, даже если Коул видел всего лишь четверть этой жестокости. Он криво улыбнулся, а потом заметил, что Миюри плюхнулась на пол мордой к сложенной стопкой в углу одежде.

— Что-то не так?

— Ага...

Её хвост распластался по полу, и она заговорила, не оборачиваясь:

— Может быть, я должна её выбросить.

— Что?

Одежда выглядела довольно крикливо, даже развратно, по мнению Церкви. Однако на Миюри наряд действительно смотрелся неплохо. Коул помнил, как радостно она надела его, чтобы покрасоваться перед ним, когда они собирались в церковь. На Коуле лежала часть вины за её нынешнюю тоску.

— Ох, но это не твоя вина, братик, — сказала она через плечо, будто прочитав его мысли. — Дело не в том, что... я просто... не могу надеть её теперь.

— Э-э?

— Когда я показала тебе пшеницу, то сказала, что воспользуюсь ей, когда у нас не останется другого выхода, так?

Аккуратно переставляя лапы, чтобы ничего не задеть, Миюри повернулась мордой к нему.

— Я не такая, как мама. Маме не удаётся прятать свои уши и хвост, но ей гораздо проще превратиться в волчицу. Я другая. Вот почему я оставляла это на самый крайний случай.

— Нет...

Пусть ей удалось превратиться в волчицу, подумал он, но это не значит, что она может вернуться в свою человеческую форму. Коул понял, что именно она имеет в виду, и ощутил мороз на своём лице. Даже если они вернутся в Ньоххиру, она не сможет больше жить в купальне в этом обличии, не сможет оставаться с людьми. Как же она решилась пойти на такое ради него?

— Р-разве... разве нельзя что-то сделать? — бросился он к ней.

Серебристая волчица, с болью прищурив глаза, опустила голову. Будто, чем больнее было ему, тем сильнее и её страдание.

— Не делай такое лицо, брат. Я рада, что мне выпало приключение, подобное тем, о которых часто рассказывали мама с папой.

Эти слова глубоко ранили сердце Коула. Миюри, добрая девочка, не стала предупреждать о последствиях, а просто сделала всё возможное во имя его заветной цели. Он так стремился исполнить свою мечту, что не обращал на неё внимания. Она пожертвовала собой ради него, хотя на её чувства и не ответили. Всё его сожаление и презрение к себе порождены его потворством лишь собственным прихотям. Не описать словами, что Коул сейчас переживал, обнимая сейчас руками её шею.

— Братик... — прошептала тихо Миюри. — Ты знаешь, в общем, всё же есть способ превратить меня обратно в человека.

Он поднял голову, Миюри смотрела на него и терпеливо ждала.

— Какой? Прошу, скажи! — еле выговорил, наконец, Коул.

— Но я не хочу больше видеть, как ты страдаешь.

— Миюри, я и представить себе не могу, что может заставить меня страдать сильнее!

Миюри закрыла глаза и оскалила зубы. Это была неловкая улыбка.

— Я рада, что ты так думаешь.

— Миюри!

Она некоторое время молчала, потом открыла глаза и повернулась к нему.

— Ты уверен?

— Конечно, — твёрдо ответил он.

Миюри, всё ещё сомневаясь, опустила взгляд и снова медленно подняла глаза.

— Вспомни обещание, которое я дал тебе.

Коул был её другом, и в этом он был убеждён больше любого верующего. Миюри ради его блага открыла дверь в мир, которого не желала. Теперь настал черёд Коула. Сколько бы горя ему не предстояло испытать, он сделает всё возможное.

Её красные глаза внимательно наблюдали за ним. Они не изменились с тех пор, как она, ещё совсем маленькая, прибежала к нему с зарёванным лицом, когда узнала, что не похожа на других людей. Затем рубиновые глаза закрылись, словно она собиралась спать.

— Такое случалось во многих сказках.

— Сказках?..

— Да. Множество старых историй... Даже ты рассказывал, что в твоей деревне существовала легенда о большой лягушке, верно? Эти истории, должно быть, действительно происходили в древности.

Что правда, то правда. И яркий этому пример — история её матери, Хоро.

— Вот почему... ты знаешь...

Она открыла глаза, глядя в пол. А затем взглянула на него, словно затравленный щенок.

— Ведь именно принц должен снять заклятие с принцессы, правда?

— Это...

Он прекрасно понял, к чему она клонит. Но такое священное действо нарушит данный им обет целомудрия. Миюри тут же отвернулась.

— Нет, ты ведь мечтаешь стать священником, брат. Я не стану заставлять тебя.

— Миюри.

Коул посмотрел прямо на неё. Хотя её с ног до головы покрывал густой мех, а большую пасть наполняли острые, как лезвия, зубы, она была Миюри, той девочкой, которую он знал с самого рождения. Если это поможет вернуть её, то его прегрешение перед Богом не имело для него никакого значения.

— Тогда ты сможешь стать прежней?

— Да, но...

— Очень хорошо.

— Брат?

Если он сейчас усомнится, Миюри уже никогда не поверит ни единому его слову. Нет, даже хуже, она больше никому никогда не поверит. Он не хотел увидеть, как разочарованная в людях Миюри с холодным взглядом произносит: "Всё это пустые разговоры". Ему бы хотелось, чтобы она знала: на свете есть нечто, во что стоит верить. В эти неприкосновенные узы, представляющие из себя самое прекрасное, что есть в жизни.

Теперь понятно, что чувствовал Хайленд, направляясь в церковь на верную гибель, подумал Коул. Поступки должны зиждиться на вере.

Миюри дала понять, что готова.

— Братик... Спасибо.

Даже если её полная зубов пасть внушала страх, Миюри оставалась собой. Ничего не изменилось в его милой младшей сестре. Он опустил руку ей на нос и стал приближать своё лицо.

— Ох, подожди, эм, брат?..

— Что такое?

— Эм... Я стесняюсь, так что не мог бы ты закрыть глаза? Да и руки твои мне... мешают... можешь меня отпустить?

Миюри снова посмотрела на него щенячьими глазами, опустив уши и безжизненно уронив хвост.

Она быстро взрослела... Когда эта мысль снова пришла Коулу в голову, он вдруг сам ощутил смущение. Он прокашлялся, затем убрал свою руку и закрыл глаза.

— Так хорошо?

— Да.

Его не заботило, наблюдает ли за ним Господь, если ему под силу вернуть Миюри человеческое обличие, и если они смогут жить в Ньоххире, как прежде. То, что он намерен сделать, не нарушит клятву. Ведь это необходимо для спасения человека, здесь нет места похоти. Кроме того, даже пророки целовали лоб и руки одержимых дьяволом, чтобы исцелить их. Так что это было бы...

Однако... Целовали лоб и руки? А нужно ли вообще целовать в губы? По свету, конечно, ходило много сказок, в которых принц целует принцессу именно в губы и тем самым разрушает наложенное на неё проклятие. Но можно ли называть этот случай проклятием?

Что-то не так. А что сказала сама Миюри? Есть способ превратить меня обратно в человека. Коул вспомнил её точные слова и сразу понял. Она же не сказала, как именно снимается заклятие в сказках!

— Ах... — понял он и ещё кое-что.

Когда он уже закрыл глаза, Миюри ответила ему обычным голосом, не волчьим. И потом, если она уже тренировалась с Хоро, значит, умела и превращаться обратно.

Он открыл глаза и увидел Миюри уже в человеческом обличье. Не желая дать ему заметить это, она откинула волосы назад и теперь тянула к нему лицо, держа ноги и руки подальше сзади. Их глаза встретились, и она, лукаво улыбнувшись, бросилась к нему. Коул увернулся и услышал, как она стукнулась головой об пол там, где он только что стоял.

— У-у-уввв... У-у-у, промахнулась.

Миюри не стыдилась наготы и не пыталась прикрыться. Коул не знал, злиться ему или нет.

— Миюри! — повысил он голос, вставая перед ней.

Она пожала плечами и закрыла лицо ладонями, но её пальцы не смогли скрыть её улыбки.

— Я всего лишь сделала то же самое, что и ты несколько минут назад.

Она действительно не врала, а лишь позволила ему неправильно истолковать её слова. Теперь Коул не мог найти убедительного ответа.

— Гхмм...

— Но ты не лгал, когда сказал, что всегда будешь моим другом. Я сейчас заплачу, — сказала она, сияя улыбкой, его недовольство растаяло без следа.

Для Коула не было ничего радостнее осознания, что Миюри, наконец, поняла значение его решимости.

— Кстати, ты слышишь? Там на площади кто-то радостно кричит.

Виляя хвостом, она поднялась, подбежала к окну и распахнула его. Свет с городской площади упал на неё.

— А, что? Эй, Миюри!

— Кажется, всё прошло хорошо, брат! Бра...

Коул набросил свой плащ ей на голову.

— Уши. Хвост. И ты девушка, как-никак, будь скромней!

Миюри высунула голову из-под плаща и раздражённо накинула его на себя. У него вдруг закружилась голова, может, он чересчур рассердился или слишком устал за последние несколько дней.

— Шшишшш, ты всегда такой вредный.

— И чья же это вина?..

— О, всё идёт хорошо! Я слышу голос блондинчика.

Не обращая внимания на его ворчание, она облокотилась на подоконник, выглянула наружу и навострила уши. Однако её восторг станет концом их приключения. Миюри вернётся в Ньоххиру, а Коул с Хайлендом отправятся в королевство Уинфилд. И всё же их расставание не будет мучительным, скорее, напротив, оно пройдёт под знаком успеха, в который просто немыслимо было поверить ещё совсем недавно.

— Ах да, эй, брат, ведь теперь ты сможешь заслужить всеобщее признание!

Миюри несколько преувеличивала. В этом нет необходимости. Хайленд, высокородный аристократ, был здесь. Можно от души порадоваться, что всё хорошо кончилось.

— Эй, брат... братик?

Он искренне рад...

— Братик, ну хватит уже, ты в порядке?

Коул лишился сил и почувствовал, что ноги его не слушаются, Миюри тут же поддержала его. Она была непослушным сорванцом, но когда обстоятельства требовали, на неё можно было положиться. Теряя сознание, Коул не чувствовал тревоги. Он полностью расслабился, словно нежился в купальне.

Миюри вечно потакала ему — и вот, он сдался. Наконец-то, всё закончилось.

Он ощутил слабый запах серы, последнее его воспоминание — руки Миюри, вцепившиеся в него.

Эпилог

Несколько бессонных ночей Коул переводил Святое Писание. Когда работа была закончена, ему пришлось пройти через мучительные переговоры в церкви, в которой он простоял на ногах весь день. Затем они угодили за решётку, откуда он вскоре сбежал верхом на Миюри, мчавшейся с невероятной скоростью. Потом ради борьбы за мечту ему пришлось устроить Стефану лицедейство всей своей жизни. И наконец, когда Миюри сыграла с ним свою столь злую шутку, от которой кровь ударила в его голову, лишь успех Хайленда позволил ему облегчённо вздохнуть. Даже самый прочный канат порвётся, если его слишком тяжело нагрузить.