Вершина мира 1. Часть 4

— Все эти недоразумения не имеют ровным счетом никакого значения. Я уже говорила Диме, что ты вправе решать сама, как тебе следует поступать со своей собственностью. Подожди, дай мне закончить! Но это не должно ни в коей мере сказываться на вашей, а теперь уже и на моей, семье. Ну да, Дима вспылил, но все забудется. Понимаешь?

Я смотрела на подругу широко открытыми глазами. Что она такое говорит? Недоразумение? Да меня отец проклял! И мужика я своего отшвырнула намерено и зло, стараясь ранить, как можно больнее, чтобы возненавидел и забыл поскорее. Он никогда не простит ту пощечину и как его унизили, заставив встать на колени, а все потому, что будущего у нас с ним нет и быть не может! А она говорит — недоразумение! Ничего себе — недоразумение! Хоть мне и плевать на проклятия отца, и с Владом все оказалось намного больнее, даже я не назову произошедшее недоразумением. Катастрофой — да, а недоразумением... Или Наташка совсем съехала с катушек из-за предстоящей свадьбы или... на этом идеи закончились.

— Аня, я надеюсь, не смотря на ваши размолвки с отцом, ты все же приедешь на свадьбу. Пообещай мне!

— Обещаю, — все еще находясь в каком-то шоковом состоянии, пробормотала я.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Наташка. — Я так рада, что ты оказалась гораздо рассудительнее своего отца. Хочет он этого или нет, ты остаешься его дочерью и вам еще вместе жить и нельзя вот так просто, рвать с родственниками. Ты главное не переживай, он тебя простит, не сейчас, со временем. Надо просто немного подождать.

Отделавшись от ставшей не совсем вменяемой подруги, я бегло просмотрела имеющиеся данные касающиеся командировки. Картина, представшая передо мной, была устрашающей. На небольшой недавно заселенной планете прошел пояс торнадо, начисто разрушив все поселения. Жертвы даже по предварительным данным исчислялись тысячами погибших. Все мои проблемы и беды мгновенно отошли в сторону, ставши малюсенькими и незначительными.

Глянув на часы, поднялась, закрыла свой кабинет и отправилась в ангарный отсек. Домой заходить не стала, дорожная сумка так и осталась на борту "Беркута", после последнего вылета. Я находилась в лифте, когда сообщили, что погрузка закончена. Оказавшись в ангарном отсеке, я бегом направилась к "Беркуту" не замечая ничего вокруг, мыслями я уже была на месте трагедии.

Протиснувшись мимо коробок с медикаментами, приборами, валиками одеял, палаток и еще чем-то, безусловно, необходимым, заняла место пилота.

"Беркут" и еще какой-то незнакомый, нелепо разукрашенный шлюп одновременно получили разрешение на вылет. Я включила двигатели и, не обращая внимания на помеху справа направила "Беркута" к открывающемуся шлюзу. Шлюп по всем правилам обязан уступить дорогу, на обоих бортах "Беркута" предусмотрительно вывешены красные кресты, означающие, что я на работе.

...Ольга допила свой бокал, отставила его в сторону и, посмотрев на часы, сказала, что ей пора, ведь она, как ни как, числиться на этом шлюпе за помощника капитана. Влад взял с нее обещание, что она обязательно заглянет к нему, когда станет посвободнее. Ольга кивнула и вышла из каюты.

Влад опустился на диван и, закинув руки за голову уставился в потолок. Вот оно даже как получилось — он теперь герцог, особа высоко титулованная, обличенная на своих землях большой властью и к тому же свободная! Этого уже не мало, ведь, правда? Он снова прокрутил в памяти события последних дней, и его охватило запоздалое радостное возбуждение — он свободен и судя по всему, достаточно богат. Порадовавшись этим мыслям, Влад еще раз пересмотрел содержимое пакета с документами. Ему вдруг пришло в голову, что Аня должна была оставить записку все объясняющую. Записки не было. К горлу подкатил колючий комок, когда он повнимательнее взглянул на банковский счет — это был его заработок, за те полгода, что он проработал в бригаде генерала, с премиями и вычетами налогов. Аня осталась верна себе, черт бы побрал, эту ее честность! Могла бы и не отдавать эти деньги, в конце концов, он болтался у нее на шее целый год! Только интересно, почему цифра получилась такая странная. Пересчитал все еще раз, он тупо смотрел на цифры, когда до него стало доходить, в чем там нестыковка, а поняв окончательно, усмехнулся отбрасывая от себя документы — Аня забрала из его заработка пятнадцать кредов! Чертовы пятнадцать кредов!

Влад не мог усидеть на месте и принялся расхаживать по каюте то и дело останавливаясь и более внимательно разглядывая обстановку, даже не пытаясь обуздать собственное любопытство.

Он заглянул в два шкафа встроенных в стену, один из них оказался пустым и предназначенным судя по всему для одежды. Второй заполнен книгами. Влад взял первую попавшуюся, полистал ее. На ярких картинках были изображены гербы и что-то еще непонятное. Поставил книгу на место. Развернулся, намереваясь закрыть створку платяного шкафа, и остановился, дверца с внутренней стороны представляла высокое, в полный рост, зеркало. Влад внимательно рассмотрел себя со всех сторон, с некоторой досадой отмечая, что в нем ничего не изменилось со вчерашнего дня. Что он такой же, как и всегда. А с другой стороны, как интересно могла измениться его внешность? Влад осмотрел свою одежду — темный облегающий свитер и штаны из темно-синего джинса и вспомнил, что совсем скоро придется знакомиться со старушкой. Утверждать сложно, но Владу отчего-то показалось, что она такой вид не поймет и не оценит. Надо во что-нибудь переодеться, более подходящее к случаю.

Распаковал сумки и долго рылся, отыскивая костюм купленный для дня рождения Ники. Костюм, как водиться, нашелся на самом дне последней сумки, а каюта стала напоминать место преступления после тщательного обыска. Влад убедился, что выглядит костюм вполне ничего, тщательно вычищенный после праздника. Помят немного, но это быстро устраняется при помощи утюга. Выходить, и требовать у каждого пробегающего мимо утюг было неловко, и он решил дождаться Ольгу.

Взвыли сирены, оповещающие, что шлюп готовится к старту. Влада настоятельно потянуло в общество. Он нашел рубку управления сравнительно быстро и напросился присутствовать при взлете, ему разрешили. Влад вообще стал замечать, что пользуется здесь куда большой властью, чем мог полагать.

Динамики ожили, и холодный голос диспетчера станции сообщил, что вылет разрешен. Влад уселся в кресло второго пилота и пристегнул ремни, не кстати вспомнив, что ровно год назад он сидел в салоне транспорта станции рядом с Аней и именно она пристегивала его ремни. Влад тряхнул головой, отгоняя ненужное воспоминание. Ольга расположилась в соседнем кресле, надела наушники и подмигнула ему. Он ответил девушке легкой улыбкой, хоть одна радость во всей этой истории — Ольга.

Заклейменное бедро заныло, так бывало всегда, ближе к вечеру. Но теперь эта боль уже не раздражала, как всего несколько часов назад, а вызвала чуть ли не восторг — свобода никогда и никому не давалась легко и за все надо платить. Ощущая эту боль Влад чувствовал себя почти всесильным — отныне он будет повелителем самому себе и никто не посмеет оспаривать его права. Отныне он — повелитель вселенной под именем Владислав Серафимович Куприн, и никому не позволит подмять его владения под себя.

Взвыли двигатели, Влад по давней привычке плотно схватился за подлокотники кресла, в который раз ругая себя за это. За прошедший год он совершил ни один десяток вылетов, но каждый раз его пронзал почти первобытный страх, в горле пересыхало, а сердце сжимала когтистая лапа. Шлюп двинулся и вот уже перед носом замаячил открытый провал шлюза, когда закричали сирены, предупреждающие о столкновении, а прямо из-под их носа вынырнул небольшой кораблик, нагло подрезавший их на старте. Герцога основательно тряхнуло — опытный капитан едва избежал столкновения. Влад с первого взгляда узнал серебристые покатые бока "Беркута", украшенные красными крестами. Из динамиков громкой связи понесся сплошной мат, в котором изредка проскальзывало словосочетание "борт полсотни семь". К диспетчерам присоединился и достопочтенный капитан его шлюпа, Ольга сидела белая, как мел. Влад откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, расхохотался — Анна Дмитриевна не упустила шанса изгадить ему вылет. Веселье Влада было прервано громовым рыком из переговорного устройства.

— В сторону, герцог! Ты мешаешь вылету! Я работаю!

— Да что она себе позволяет? — взревел капитан. — Ты разговариваешь с транспортом его светлости герцога Тауринского!

— Слышь, дюк, уйми своего товарища, и мы простим нарушение правил вылета, — послышался насмешливый совет из диспетчерской, Влад не сумел опознать искаженный динамиком голос, — или ваша колымага никогда отсюда не выберется! Мы за Аньку башку отвернем!

— Простите, полсотни семь, — оттеснив капитана от микрофона, примирительно проговорил Влад, прекрасно осознавая, что ребята свою угрозу выполнят, — нас не предупредили о вашем вылете.

— Пшел к черту, — огрызнулась Аня.

Влад ничего на это не ответил, отключаясь от связи.

— Какова наглость! — Возмутился капитан. — Мешать герцогскому шлюпу! О чем они здесь только думают! Я им устрою веселую жизнь, на этих станциях все давно уже пообнаглели!

— Оставьте, капитан. Тем более мы действительно не правы. — Влад устало потер глаза.

— Кто это, Влад? — наклонившись почти к самому его уху, поинтересовалась Ольга.

— Это одна моя знакомая, — невесело усмехнулся Влад.

— Так это была?..

— Собственной персоной, — кивнул Влад, — господа, если вы не возражаете, я бы хотел пойти отдохнуть, у меня выдался хлопотный день и обещает быть еще напряженней.

— Как скажете, ваша светлость, — поклонился капитан Владу.

— Приятного отдыха, милорд, — серьезно ответила Ольга...

Я прочла отчет сделанный техниками ангаров, заверяющими, что с кораблем полный порядок. Были незначительные поломки двигателя, но они полностью устранены. Закончив с чтением, неловко лавируя между ящиками добралась до камбуза и заварила себе суррогатный кофе. Прихлебывая отвратительное темно-коричневое пойло, снова устроилась в кресле пилота и принялась гадать, что меня ожидает на месте. Это занятие быстро надоело — толку гадать, вот прилечу и все увижу.

Хотя я дала Наташке обещание вернуться к сроку, в его выполнении почему-то очень сомневалась. Если верить материалам, прочитанным мною, на станции, дело не обойдется двумя днями. Дай бог за неделю разгрестись. Если допустят до работы, конечно. А мне очень хотелось, что бы допустили. Только работая из головы вылетали ненужные мысли, и пропадала обида на себя и мир.

Закончив с кофе, я закурила, откинувшись на спинку кресла. Этого момента я боялась уже давно. Момента, когда остаешься один на один с собой и ни обмануть, ни оправдаться. Других можно, себя не выйдет.

Я еще раз перечитала отчет, заставляя мысли течь в строго отведенном им русле, и цепляться за что-то обыденное, простое и насквозь материальное, как, например экстренная операция в полевых условиях, совершая, как выражался папа на своих умных совещаниях, привязку к местности. Иначе, если я ее упущу, эту самую привязку, моментально в голову залезут дикие и панические мысли о том, что это не просто конец, а самый настоящий край, за которым все! Бездна, смерть и полная оглушающая тишина. И придется вспоминать, что я не сплю уже неделю, а если и вырываю у бессонницы несколько минут становиться только хуже, потому что приходит кошмар, в котором я стою босыми ногами на самом краю ослепительно сверкающего острого лезвия, и оно уже врезается в беззащитные пятки, и назад дороги нет. А впереди только тьма и глухое молчание на многие века вперед. И деться мне с этого края совершенно некуда — сзади стоит кто-то сильный и неотвратимый, упрямо подталкивая кулаком в спину, заставляя падать вниз и страшно до боли, ведь там нет ничего, даже смерти там и то нет. И просыпаешься в постыдном холодном поту и кутаешься в темноте в мягкий, вытертый от времени плед, натягивая его на голову и надеясь, что он, как в детстве, спасет от самых страшных страхов.

Но плед не помогает и не потому, что устарел, как оружие, а просто потому, что девочка Аня выросла, и страхи с бедами повзрослели вместе с ней, и нет больше подкроватных монстров, от которых плед так хорошо помогал. Под ним так нестрашно было бояться. Теперь этого всего нет. Есть лишь понимание, что он ушел, раз и навсегда. Нет, не так, это я его прогнала и это единственно правильное решение, но от этого не менее погано, и поправить ничего нельзя. Да даже если и можно было бы, я не стану этого делать. Не стоит умирать по несколько раз, лучше это сделать сразу.

От этих мыслей глаза помимо воли набухают горячими тяжелыми каплями и не потому, что себя жалко, а оттого, что очень больно и рваная рана на душе истекает обжигающей алой кровью. И чуточку страшно становиться, что кровь очень скоро вытечет вся до капельки, а что останется после и думать не хочется, потом останется только повеситься. С мертвой душой жить нельзя. И кровотечение это не остановишь, ведь душа-то, черт бы ее побрал, она не рука и не нога — жгут-то на нее не наложишь и ниткой не ушьешь.

От таких вещей спасает только работа. Тяжелая, изнуряющая и самое главное, чтоб она, работа, занимала тебя всю, без остатка сжигая мозг и нервы. Чтоб не хватало времени остановиться и подумать. Но до работы еще надо добраться. Целых два часа бездействия.

Убеждать себя, что все будет хорошо, тоже глупо. Я знаю, что будет, только вот когда и как до этого дожить. Хотя, выход есть — впасть в летаргический сон и переспать все это. Выход замечательный. Отличный выход! Но вот беда — не достижимый. А душа болит так, будто это что-то материальное, как сердце или печень, и выть хочется стиснув зубы и головой об стену биться, если б только помогло... И не подействуют даже привычные компромиссы, что утро вечера мудренее и нужно обо всем подумать завтра, и так каждое утро и каждое завтра.

Интересно, Владу уже рассказали о том, кто он? Судя по тому, что он был в кабине во время вылета — рассказали. Чем он сейчас занимается? Злиться ли еще на меня? Черт! Да какая мне, собственно, разница — злится он или нет? Даст бог, я его больше не увижу в своей жизни!

Но как бы я себя не убеждала в правильности своего решения, все равно было невыносимо паскудно оттого, что где-то недоглядела и довела наши отношения до такого и еще было жалко себя до слез. Выходит, я его по-настоящему любила. Но об этом надо забыть и чем быстрее, тем лучше, иначе это будет отравлять мне жизнь на протяжении всех отведенных мне лет.

Я тряхнула головой, прогоняя надоедливые мысли, злясь на "Беркута", что летит слишком медленно, перекатываясь в пространстве, как безногая черепаха. У меня оставалось целых два часа полета.

...Влад снова оказался в каюте, и удивленно огляделся. Каюта прибывала в полном порядке, не было разбросанных вещей, они оказались снова аккуратно упакованы в сумки, кроме костюма, возле него стоял утюг. Испытывая раздражение оттого, что кто-то рылся в вещах во время его отсутствия, Влад все же мысленно поблагодарил этого человека — он догадался принести утюг иначе пришлось бы идти попрошайничать, чего Влад крайне не любил, да и неудобно как-то.