Без души

— Может быть, я не лучше тебя, Эрик, но я хотя бы пытаюсь стать добрее. Принести кому-нибудь радость, пользу. А ты медленно спускаешься вниз. Рано или поздно ты поймёшь, что нельзя просто сидеть и философствовать. Твои выводы не принесут никому прока. Нужно что-то делать — только тогда ты сможешь доказать свою правоту. Сила... хитрость, подлость — замечательно, особенно когда умеешь красиво говорить. Но без этого ты ничто, хоть и отказываешься принимать правду. У меня же есть только смешная кличка "спаситель" — и мне достаточно одной улыбки, чтобы ребёнок перестал плакать и улыбнулся в ответ. Мои друзья не предадут меня, не станут бросать камни. Ты просто ничего не знаешь о дружбе, боишься её, из-за этого опошляешь. Иногда мне жаль тебя, мастер.

— Конечно, я забыл, что ты долго общался с этим слепцом, и он научил тебя отвечать. Так вдохновенно... Браво, Серег! — он первый раз назвал меня этим уродливым придуманным именем.

— Я открою тебе один секрет: множественная вселенная стоит на многих законах и не терпит исключений, вот самый жестокий из них: если ты что-то забираешь, то должен предложить что-то равнозначное взамен или же сам заменить собой утрату. Зло нельзя уничтожить полностью. Кому все равно придется занять опустевшее место. У него будет другое лицо, голос, цели и методы, но зло все равно останется злом. Альтернатив нет. Когда-нибудь ты сам это поймешь, без чужой помощи. Но сделать ничего не успеешь. Тебе меня жаль, Сергей: ведь я такой монстр — не знаю ни любви, ни дружбы. Несмотря на то, что ты мой враг, я пожелаю тебе только одну вещь, иномирец Сергей, — никогда не разочароваться в этих двух вещах. Ведь именно разочарование ломает таких как ты, превращая милых мальчиков в бездушных монстров.

— Повернись, — последовал тихий приказ.

Пустая мисочка с мазью падает на пол. В руках мастера знакомый кинжал. Синие глаза смотрят все с тем же сочувствием. Эрик с предвкушением прикусывает нижнюю губу и медленно слизывает выступившую кровь. Он безумен, и его безумие отвратительно. Сталь выписывает на коже красным цветом причудливые узоры.

Больно.

— Небольшая прелюдия пред основным действием. Что бы придумать сегодня? Может, мне сломать тебе пальцы? Нет, — мастер мечтательно выдыхает, откладывает кинжал в сторону, наклоняется ко мне. Слишком близко... — хочу, чтобы ты сам их себе сломал. Начни с мизинца, пожалуйста.

Подчиняющий импульс.

Ничего. Друзья скоро придут. Они не оставят меня...

Я верю.

Сейчас:

Смешанный лес встретил нас прохладой и свежестью, какую встречаешь только в летнем лесу. Можно сравнить с поездкой загород, прочь от пыльной столицы, куда-нибудь к большому лесу. Шесть часов полудрёмы в машине, потом выходишь на прохладный воздух, и он сбивает с ног своей легкостью. Тропа оказалась достаточно широкой и протоптанной, чтобы идти именно по ней, не приминая высокую траву и редкие цветы, казавшиеся рассыпанными вокруг самоцветами.

Впереди, постоянно оборачиваясь, шел Далик. Он смотрел на меня с опаской и сомнением. А в прошлой жизни сразу же завязалась беседа. Нет, не так. Я все время спрашивал, перебивал на полуслове, уточнял детали и снова спрашивал. Крутил головой по сторонам, отбегал смотреть странные деревья и рвал цветы. Шутил так, что чуть не сорвал голос от смеха над своими же собственными совершенно несмешными шутками. Просто боялся: чужого мира, своих проводников, свалившейся на плечи ответственности, сбывшейся сказки. Теперь молчание угнетало моих спутников, которые представляли свою надежду совсем по-иному.

— Возможно, не поздно извиниться и всё исправить? — Бездна взяла меня под руку, прижавшись к плечу, и замурлыкала какой-то мотив.

После того раза на крыше у нас состоялся сложный разговор. Я даже заставил себя повысить голос, чтобы она поняла — меня нужно посвящать в свои планы, чтобы не испортил их своим незнанием. Сложно сказать, кто кого в чём ещё упрекал, но с того дня я самостоятельно научился возводить барьеры между своим сознанием и разумной частью пустоты. Бездна обижалась на свою нерадивую игрушку и подбрасывала далёкие счастливые воспоминания, чтобы сгладить свою вину.

Впрочем, барьеры я стал возводить не только из-за этого. Всего лишь чтобы обезопасить некоторую часть своих мыслей и памяти. Недавний разговор заставил меня по-другому посмотреть на привычную проблему: изменить угол зрения так, что Бездне об этом знать было не желательно.

— Смеёшься... извиниться. Сейчас с одного порыва я снова стану добрым и беззаботным подростком, ко мне вернётся душа, любовь, дружба и радость, а когда меня опять поволокут на казнь — не буду плакать, ведь нужно уметь прощать!

— Нужно учиться на своих ошибках.

— А что делаю я?

— Располагаешь удобнее грабли, чтобы снова красиво на них наступить. Я не могу не согласиться с твоим надзирателем — не стоит искать сложных и запутанных решений, когда ответы давно известны. Учись видеть, а не смотреть.

— Знаешь, я устал от нравоучений. Дайте существовать именно так, как хочется мне, а не так, как правильнее или лучше. На этот раз, если я совершу ошибку — это будет только моя вина, а не чья-то блестяще сыгранная партия.

— И как ты только не устал сам все решать? Неужели не хочется уйти на второй план, позволив чужим головам болеть о судьбах мира?

— Устал. Но как-нибудь позже.

— Как скажешь, Серег. Только смотри — не сделай хуже. Свои ошибки совершать куда больнее. И исправлять их непросто.

От разговора нас отвлёк недовольный голос Ларин. Она шла за мной, пытаясь разговорить мрачного надзирателя.

— Лорд Девеан? — молодая женщина нахмурила тонкие брови, рассматривая его снизу вверх.

Надзиратель шел за мной по тропе, не обращая никакого внимания на Лирье. Он заранее предупредил, что согласен подыгрывать мне, но больше от него требовать не стоит. Как угодно. Сказать несколько слов несложно. Даже не странно. И память, словно могильная плита, под которой покоиться моя жизнь.

Не больно.

— Он не ответит, леди. Но, если вам удастся принудить Девеана к беседе, то ответ может не понравиться. Он не любит смешанную кровь, — я усмехнулся. — Если хотите, расскажу: Девеан нечеловек, а его возможности нет желания раскрывать ни у него самого, ни у меня.

Ларин охнула и, словно стесняясь, замолчала. Тут же остановился Далик, готовый защищать свою любимую. Ларин всегда стыдилась того, что она незаконнорожденная. Более того, жена графа Лирье угасла через два дня после того, как родила дочь от безродного слуги. Почему его сиятельство принял девочку и даже дал ей своё имя, никто не знал, но вряд ли можно было причинить более сильную боль, чем напомнить Ларин о том, что она полукровка, убившая свою мать.

— Милорд, я бы вас попросил, — сложно вспомнить, когда видел бывшего друга по-настоящему рассерженным. Чаще он просто делал вид, что недоволен. Даже Руину не удавалось вывести его из равновесия, которое было отличительной чертой молодого герцога Эрье — второго претендента на трон после своего отца, племянника Адриана Завоевателя. Но сейчас он был на грани.

— Разве есть оскорбительное в правде? Нечистую кровь можно почувствовать или заметить. Если вам это неприятно, я воздержусь, и более не буду напоминать леди Лирье о её происхождении.

— Хорошо.

Далик кивнул, неприязненно сощурив глаза. Как же — лорд-спаситель, заботящийся о чистоте крови. Ведь они представляли меня обычным пареньком без аристократических предрассудков. Этого им и так хватает, взять хоть семью Эрье: то, что граф признал Ларин своей дочерью и давал за ней титул, земли и богатое приданное, не делало полукровку в глазах родителей Далика достойной партией для их сына. В прошлой жизни они смогли пожениться только после смерти старших Эрье и указа о разрешении брака, в которых супруги могли быть из разных сословий, с разным положением и любой чистотой крови. А как по-другому? — всё для себя... пусть и прикрываясь всеобщим благом.

* * *

— Зря ты так!

Совершенно неожиданно, когда прошло более двадцати минут после инцидента, ко мне приблизилась новая Ирэн. Смотрела девочка на меня широко распахнутыми глазищами и улыбалась — снова слишком знакомо и совсем не так, как она должна была улыбаться.

Память теперь не могла прорваться в самый неподходящий момент, и я посмотрел на маленькую девочку. Тринадцать-четырнадцать лет разве большой возраст? Это в нашем развращенном мире считается нормой закрутить роман, который легко может завершиться постелью. Но всё равно что-то внутри просило меня прикоснуться к красиво очерченным губам, чтобы окончательно убедиться — это другая Ирэн, или же, наоборот, понять — моя, родная. Нет... не моя, глупости всякие в голову лезут из-за этого воздуха. Нужно всего лишь укрепить барьер.

А если...

— Почему зря?

— Разве есть разница, какая у человека кровь? Главное ведь душа... Ларин она хорошая, добрая. Не надо её обижать. И Далик...

— Тоже хороший?

— Да, он иногда бывает грубым, но все равно брат добрый, — Ирэн улыбнулась, — а вот ты странный. Я спасителя совсем-совсем иначе представляла, — призналась она.

Как же страшно, когда вот таким милым существам приходится в один день взрослеть и делать выбор. Когда, не узнав нормальной жизни, обстоятельства заставляют погружаться в её худшую часть, не посмотрев ничего, кроме короткого детства. Когда наивность с треском ломается о реальность.

— Как же? — ухмыляюсь, протягивая ей руку. Она осторожно касается моей ладони своими тоненькими пальчиками, — я живой, вот даже чувствуешь — тёплый. Говорить умею. Как иначе можно представлять?

— Я думала, спаситель весёлый, открытый... другой, в общем. А зачем тебе такие длинные волосы? — как всегда неожиданно она перевела разговор, ткнув пальцем в мою косу, которую я для того, чтобы она ни за что не цеплялась, перекинул через плечо.

Открытый... весёлый... — ты опоздала на целую жизнь. Но это не страшно. Ведь я теперь и не спаситель. Просто об этом пока знаем только я и Девеан.

— Мне нравится. Неудобств особых не доставляют, зато оригинально, — я улыбнулся, и девочка отвела взгляд, чтобы не вглядываться в Бездну.

— А вот я постриглась. Родители долго ругались; теперь все говорят, что на мальчика похожа. Они раньше длинные были — совсем как у тебя. А теперь едва уши закрывают, — к нашему разговору прислушивались все. Ларин и Далик с надеждой, что может быть не все потерянно, и им ещё удастся поладить со странным спасителем. Девеан со скукой на лице.

— Не похожа. Так может сказать только слепой или завистник.

Ирэн улыбнулась, а в глубине глаз засверкали искры счастья.

Это слишком просто. Идти рядом с ней, держать за руку, смотреть в её глаза, улыбаться, разговаривать. Как же хорошо быть бездушным монстром — не чувствовать ничего: ни радости, ни боли.

Глава 2.2

Знакомство с памятью

Всё, что любим и покоим.

Всё, что дорого и мило

в суете —

к западне...

Хорхе Манрике

— Милорд, если вы устали, мы можем немного отдохнуть, — вопрос Далика отвлек меня от размышлений, — идти ещё примерно два часа, и будет лучше несколько минут посидеть в тени, — продолжал он, — дальше есть отличная поляна.

— Как угодно, — согласился я.

Только нехорошо, что придётся идти к этой поляне, приминая сочную траву. Я нагнулся, проведя ладонью по тонким и очень острым стеблям. Здесь, рядом с точкой перехода, каждый камешек и лист были пропитаны магией. Дикой, почти не поддающейся контролю.

— Если леди устали, отдых будет лучшим выходом, — я кивнул девушкам.

Ларин тут же отвернулась: она считала себя воином и не терпела, если кто-то намекал на ее слабость. Воин... смешно. Да, в храме слепой пряхи молодых жриц учили сражаться, и одну из спутниц спасителя просто не могли не подготовить к возможным схваткам. Со своей тонкой шпагой Ларин обращалась прекрасно. Только её заученные выпады и переходы годились разве что для чинных дуэлей аристократов, а не настоящего боя.

А вот Ирэн восприняла новость об отдыхе с радостью, сразу побежав к просвету между красными стволами, внезапно остановилась, привстав на цыпочки, обернулась, махнула рукой и снова побежала.

Девеан только нахмурился.

— Знаешь, я не подумал, что ты превратишь обычную месть в какой-то фарс, — недовольно прошептал он, когда Далик отошел на достаточное расстояние.

— Обычная месть, — я посмаковал это словосочетание и скривился. — Кажется, я становлюсь похожим на Эрика, но то, что ты предлагаешь — это слишком пошло и некрасиво. Просто. Нужно уметь причинять боль. Куда нам спешить? Лучше уж оттянуть момент, когда на меня наденут рабский ошейник.

— Ты всё равно ничего не почувствуешь, а даже если и сможешь — это не принесёт тебе ни удовольствия, ни удовлетворения. И, как ты сказал, "рабский ошейник" — откуда такие сравнения? — не заставит почувствовать себя униженным. Ты уже понял, что ощущения к тебе возвращаются, но другими.

— Да, — соврал я, следуя указаниям Бездны, — у них отчетливый привкус безумия. Такие и творцы?

— Возможно. Нужно уметь остановиться на грани, превратить жизнь в танец. Прости, что говорю так. Подобные речи мне не свойственны, но бывают вещи, которые нельзя объяснить по-другому, — надзиратель совсем как мальчишка поджал губы: такое странное выражение, словно он неудачно подглядел его у кого-то.

— Я понимаю. Что ж, посмотрим, как раскинет карты безумная госпожа.

Лучи Тол-тарисс плясали на резных листьях, словно капли воды стекая по широким стволам, и исчезали в густом переплетенье трав. Белая звезда медленно опускалась к горизонту, забирая собой дневное тепло — ночи в этом мире холодные, но ясные и красивые. Рилл-ано только-только подобралась к зениту, равнодушно смотря из невероятной космической дали на маленький мир. Её красно-блёклые лучи только к ночи окутают деревья пугающими коконами лёгкого света. Кто умеет слушать — услышит, как тихо шепчутся травы. Они нежно касаются моих ступней, тут же распрямляя свои стебли; чувствуют силу. Роса появится через четыре часа, когда округлый бок Белой звезды исчезнет за тонкой линией горизонта. Будет приятно пройтись по мокрому зелёному ковру, пока он не застыл крошечными кристалликами льда. Травы шепчутся — они знают всё. Это место пропитано не только магией, но и знанием. Это не тайны будущего, или грехи прошлых лет — что-то куда более важное, сокровенное.

Они не скажут.

Далик, представляя себя рыцарем какой-нибудь сказки, галантно расстелил на траве свой плащ, чтобы леди могли присесть и расслабить уставшие ноги. Посмотрел на меня, синие глаза внимательно изучили моё лицо, перевел взгляд и удивленно вздохнул. Я обернулся: действительно, есть чему удивиться: вот следы Девеана — из-за его массы травоцвет втоптан в черную плодородную землю, вот легкие следы Ирэн — травинки медленно начинали распрямляться под живительными лучами заходящей Тол-тарисс. Вон отпечатки подошв Далика и Ларин. А моих нет. Трава чувствует, что я не желаю ей зла. Ничего не желаю, просто не собираюсь мять её.