Без души

Только потому, что этого монстра зовут Серёжа, и он называет его своим братом.

Глава 1.5

Если в глазах отражается память

И твой наивный белый цвет

Не защитит на злой планете

От мелкой сети липких бед

И сочных пятен грязных сплетен.

Андрей Белянин

Сейчас:

Несколько последующих недель Леша запомнил плохо. Все образы, разговоры, действия, события — все смешалось в одну пеструю громкую круговерть. И понять что, откуда и, главное, "где", он уже не мог. Ему надо было готовиться к выпускным экзаменам. Ему надо было готовиться к вступительным экзаменам. Ему надо было сопровождать родителей в их походах по многочисленным врачам и лекарям, шарлатанам, профессорам и просто знакомым. Мама с папой вцепились в него, как в спасательный жилет, пытаясь выбраться из образовавшегося порочного круга. Ему надо было о многом поразмыслить. И, наконец, уж совсем было бы хорошо хоть немного времени уделить самому себе, не забывая про такие мелочи, как еда, сон и какой-нибудь отдых.

А уж про то, как, наверное, было "здорово" его брату, он старался не думать. Серёжа, кажется, вообще впал в некую разновидность анабиоза. В том смысле, что покорно ходил за родителями. Спокойно отвечал на многочисленные вопросы врачей. Не жаловался на то, что каждый следующий доктор заставлял его проходить все обследования и сдавать анализы по новому кругу. В перерывах между поездками читал или лениво лазил по сайтам Интернета. Мало говорил, много спал и ел, вечерами сидел на балконе в позе лотоса с плеером и громкой тяжелой музыкой. Рисовал. В основном простым карандашом или тушью на больших листах А3. Расплывчатые фигуры, длинные коридоры с закрытыми дверьми, удивительные дворцы. Все это было изображено карикатурно и страшно. Иногда он рисовал лица. Начинал, медленно смакуя каждый штрих, но на глазах срывался, разрывая портреты.

— Их глаза отражают боль, — говорил он.

Леша был уверен, что если бы брат чувствовал, он бы кричал от отчаянья.

— Их глаза отражают боль, — повторял Сережа, — они предали меня. Это мне было больно, а не им. В их глазах должны быть страх и отвращение. Почему они смотрят на меня с упрёком? Почему им больно?

Алеша только качал головой. Лица были прекрасны. Человек, не умеющий рисовать и не использующий для этого магию, настолько четко передавал каждую черточку и так оживлял портреты, что становилось страшно. Родители не видели этих рисунков. Сережа сжигал их сразу после того, как показывал брату. Одним взглядом заставляя листы бумаги превращаться в пепел, а потом и вовсе исчезать в неизвестность.

Иногда Сержа пытался плакать. Не получалось. Тогда он начинал заново учиться чувствовать. И каждый раз на вопрос брата спокойно отвечал, что, возможно, сможет в следующий раз. Во снах он метался по мокрой от пота постели и выкрикивал слова на незнакомом языке. Кого-то звал, убегал, спасался, холодно и мёртво смеялся. Но утром, если что-то и помнил из снов, то не рассказывал.

Он просто дал им шанс, но так и не мог научиться жить, все сильнее уходя в себя. Иногда казалось, что ещё немного, и Серёжа не проснётся, не сможет заставить себя вырваться из плена Бездны.

Но пока возвращался.

Леша... а что Леша? Как мог, развлекал брата. Или же приходил в комнату, устраивался на кресле и позволял ему говорить. Всё, что угодно. Главное, чтобы Сергей не молчал и не оставался наедине с самим собой. Когда в памяти всплывало слово "экзамены", Алеша перетаскивал учебники в комнату брата и вслух учил формулы и определения, пока тот рисовал или читал. На пятый день зудения это так Серёже надоело, что он легким импульсом загрузил в голову старшего брата весь объём знаний по нужным предметам. Переборщил, и ещё два дня Алексей мучился дикими головными болями. Зато потом почувствовал себя профессором и о поступлении волноваться перестал. Даже поменял свой выбор на один из лучших университетов, пошутив, что если надо — он и заграницу поступит. Мог, конечно, но не тащить же брата с собой?

Сережа пожимал плечами, говоря, что и так обойдётся, признавался, что физически устал ездить по врачам. Если бы мог — он бы и душевное равновесие потерял, выдохшись подчистую. Но это было невозможно. И на следующий день с непроницаемым лицом в сотые разы Серёжа отвечал, что нет, он не знает, как все это произошло и почему сейчас он ничем не уступает в развитии своим сверстникам, а в чем-то и превосходит их.

Однако уже через несколько недель стало ясно, что никто ничего не узнает. А если исходить из этого, то случай братца могли признать уникальным и, учитывая, что Леша за свою жизнь превысил допустимую норму просмотра американских фильмов, то ему уже начинало казаться — ещё немного и Серёжу заберут на опыты. А тот не выдержит и применит магию.

В попытках брата контролировать силу пока побеждала сила. Не раз Леше доводилось видеть, как Серёжа совершает генеральную уборку, по кусочкам собирая разваленную квартиру. Или стирает память соседям, которые увидели летающий стул, пробивший стену.

Пару дней брат пытался научить его простейшим импульсам, но ничего не выходило.

Так что с подачи Леши после десятка сумасшедших дней, наконец-то, в один из вечеров было решено собрать семейный совет.

* * *

Последние дни весны выдались неправильно жаркими. Не люблю, когда на градуснике выше двадцати пяти градусов. И холод не люблю. Особенно холод. Но сидеть в машине, которая больше напоминает маленький ад из-за сломавшегося кондиционера, в разгар дня, посереди вонючей пробки — хуже не придумаешь. Ведь тело-то чувствительность не теряло, в отличие от моего сознания. Ещё немного и я смогу убрать из восприятия ощущения физического дискомфорта и боли, но не сейчас. Пот заливает глаза, стекая со лба большими каплями. Но при этом я все равно не могу согреться. Как это глупо не прозвучит, но, несмотря на жару, внутри царит холод. Он прочно закрепился в костях и мыслях.

Мы с Лешей поделили пачку влажных салфеток и теперь пытались уснуть. Точнее, он спал, а я, откинувшись на сиденье и прикрыв глаза, думал.

О чём? О том, как опасно строить планы на длительный период, если не отвечаешь и за несколько дней. Я представлял себе все не так. Новая жизнь, планы. Месть? В первую очередь жизнь. За несколько вечеров я понял, что сломано чересчур много. И ничего путного собрать из осколков не выйдет. Сначала думал, что обживусь тут, устрою родителей, позабочусь о будущем брата. Раздам долги. Знакомым, учителям, друзьям и недругам. Каждому своё. По заслугам. Ведь я для этого и вернулся. Отблагодарить тех, кто вопреки всему помогал мне, и отомстить тем, кто отвернулись. И почему бы не начать с этого мира? Помочь нашей учительнице по истории — у её сына рак. Показать моднице Юльке, что не стоит издеваться над другими менее красивыми девчонками. Сказать спасибо дяде Косте. Но на каждую идею ответом была пустота. Я знал, что так нужно делать, но не мог себя заставить захотеть. Все побуждения разбивались о грубое и некрасивое "зачем?", что мне с этого? Самое интересное ждёт меня впереди, а это всего лишь промежуточная станция — нужно только пережить два года.

И конечно, не обошлось без такого глупого вопроса: а вправе ли я? Кто дал мне разрешение вмешиваться в чужие судьбы и жизни? Странная девчонка с цветными волосами? Стоит ли её слушать? Ломать или наоборот восстанавливать... Вдруг за каждым действием скрывается более высокая, чем мои прихоти, цель, и все уже давно расписано? Но постойте, получается, что тогда и моя казнь, мои мучения тоже были частью чьего-то великого плана? Да, этот кто-то, наверное, действительно всемогущ и велик, раз для достижения цели легко обрекает других на страданья.

Для достижения цели...

Но ведь я собираюсь поступить именно так. Ни Ларин, ни Далик в этой жизни ещё не совершали своего предательства. Они даже не знают меня. Наверное, искренне верят в спасителя и радуются, что именно им выпала честь привести его в свой мир. Я собираюсь раздавить их, заставить до дна выпить чашу отчаянья, которая в прошлой жизни принадлежала мне.

Могу ли я так поступить? И если поступлю, чем тогда буду отличаться от предателей? Я ведь один раз уже отомстил... Тогда мне казалось, что то, что они сделали, не отплатить простой смертью. Но ведь своя боль всегда ближе и понятнее.

Как же все сложно.

Знаете, если вы решили сделать нечто, что может натолкнуть вас на муки совести, делайте это сразу, а не раздумывайте. Иначе, чем больше у вас будет времени, тем сильнее сомненья подточат вашу решимость, и в результате вы просто перегорите. Я лишен чувств: жалости, прощения — это недоступно для меня. И муки совести мне не страшны. Теперь я даже не могу назвать себя человеком. Но ведь раньше я был им. Ещё помню, как это. Не могу не задаваться этими глупыми и пафосными на первый взгляд вопросами. Ведь и до меня, люди спорили сами с собой на эти темы. И после меня придут другие. Каждый выберет свой ответ. Возможно, что-то мне подскажет, как поступить?

В их глазах я вижу боль. День за днем я пытаюсь нарисовать друзей такими, какими я их запомнил в тот, последний день. Страх, паника, злость, искривленные ужасом отвратительные лица. Не получается. Я хочу почувствовать ту ненависть, что сжигала меня, то отчаянье, но не выходит. Или хотя бы сделать их какими увидел в первый раз. Прекрасными видениями, сошедшими со страниц сказки. Вспомнить их улыбки, морщинки искренней радости вокруг ярких глаз. Но всё равно, раз за разом с плотных листов на меня смотрит боль. И боль не моя. В ней нет той загнанности, которую я видел в отраженье грязных луж на каменных плитах пола. В ней нет безумия. Эта боль раскаянья и понимания. Словно они просят у меня прощения за то, что сделали. Словно хотят, чтобы им отомстили.

Но я не могу их простить. Только думать. Снова задавать себе дурацкие вопросы. Да, я лишен чувств, но сомнение пытается подточить мою решимость. И первое, что я заставлю себя сделать — избавлюсь от него, чтобы не забивать голову нытьём... у меня найдутся дела важнее этой глупости.

Когда мы, наконец, вернулись домой, точнее, возвратились только мы с братом, мама с папой, закинув нас в квартиру, умчались в супермаркет за едой, в первую очередь у нас завязался небольшой спор на тему "кто первый в душ?". Победил я, отправив брата на кухню делать прохладительные коктейли. Странно, но рядом с семьей я чувствую себя почти живым. Когда меня оставляют одного в пустой квартире, я медленно начинаю погружаться в Бездну. Знакомое холодное безумие. Я знаю, что оттуда выхода уже не будет. Но рядом с братцем я заставляю себя язвить, вспоминать старые шутки. Рядом с родителями учусь улыбаться, чтобы они верили, что все теперь замечательно. Это хорошо. Я дал им шанс и пытаюсь подарить шанс себе. Хотя не уверен, что он мне нужен.

Ради того, чтобы освежиться, пришлось включить холодную воду. Тело свело судорогой, как только я вспомнил, что надсмотрщики, издеваясь, на коротких прогулках сталкивали заключенных с берега в воды Ледяного океана. Тех, кто выдерживал в воде, которая не замерзала только из-за магии, больше пяти минут, спасали. Остальных так и оставляли в объятьях холодных волн.

Я продержался.

И как же потом об этом жалел!

Когда-то:

— Смотрите-ка, эта тварь ещё жива! — довольный гогот, и тут же бок пронзает острая боль: бить надсмотрщики умеют прекрасно.

— Может быть, снова его туда кинем? — визгливый высокий голос перекрывает грубый смех остальных.

— Зачем? — равнодушный ответ. — Посмотри, у него кровь носом пошла. Закинем обратно в камеру. Интересно, как он долго протянет?

— Но ведь, — визгливый голос снова пытается что-то досказать, но тихий успевает закончить фразу:

— А лекарю об этом ублюдке знать не обязательно, — снова удар.

Внутри отвратительно хрустит. Кровь идёт уже горлом...

Сейчас:

— Серёж! Ты решил утопиться?! — взволнованный голос брата заставил помотать головой. С трудом выбрался из липких, холодных мыслей. Я свернулся в ванной в позе эмбриона и мелко дрожал, словно только что не просто вспомнил тот жуткий день, но и снова все пережил. Дотянувшись рукой до переключателей, с силой дернул горячую воду и только ошпарившись, понял, что могу встать.

— Конечно, всегда мечтал именно так закончить свою жизнь. Хочешь побыть зрителем?

— Вот ещё.

— Тогда принеси полотенце.

Потом мы снова устроились на кухне. Леша сел прямо на стол, болтая ногами, как маленький. Его бокал был уже ополовинен. Видимо, ожидая меня, времени даром брат не терял. Я глотнул из своего бокала и поморщился. Напиток был удивительно вкусным, но холод снова заставил дремлющую внутри Бездну очнуться от воспоминаний. Но коктейль я всё-таки допил. И даже спросил: нет ли добавки. Так проще всего: заставлять себя делать именно то, что не хочешь. Точнее, в моём исполнении, что не хотел бы.

Однако что же решить? Сегодня вечером я должен дать точный и четко сформулированный ответ на вопрос, как я собираюсь прожить эти два года. Я не пойду учиться. Мне нечего там делать. Я не стану супергероем, не примерю заново шкуру спасителя. И тратить драгоценные крупицы времени на то, чтобы попробовать просто жить — бессмысленно и нерационально. Спасибо за шанс, но нет. Хватит. Когда-то я уже был добрым мальчиком Серёжей. Достаточно.

Покачав головой, я вырвался из плена мыслей. Брата на кухне не было, зато в душе слышался плеск воды. Отлично. Я налил простой воды в опустевший бокал, который продолжал сжимать все это время, и подошел к окну. Как давно я любил наблюдать отсюда за разными, такими маленькими и смешными людьми? И всё мне казалось красивым и правильным. Живым. Но теперь...

Пыльная улица. Тошнотворная вонь палёного мусора, скалящиеся улыбками лица прохожих, радующихся хорошему дню. Отвратительно. Над огромной столицей завис купол выхлопных газов. Мы сами уничтожаем нашу жизнь, капля за каплей выпивая соки из планеты, словно комары, облепившие тучей тело жертвы и сосущие её кровь. Паразиты. И самое страшное, что этого не осознаём. Человек — царь природы? А теперь пойдите и расскажите об этом ей. Человек — ошибка природы. И за такие ошибки обычно расплачиваются жизнью. А мы всё убиваем и убиваем самих себя, мотыльки — однодневки, летящие на пламя.

И, Бездна, как же страшно знать, что я один из них. Крошечная искра, чей пожар длиться лишь мгновение. Невольно захочешь стать маньяком, чтобы очистить мир от всякой погани. Хотя вряд ли Эрик преследовал именно эту идею. А чем не вполне обоснованное объяснение для массовых убийств? "Господин судья, я убил их лишь потому, что эти люди были тварями"...

Если вам в голову начинают приходить такие мысли, знайте, что вы ничем теперь не лучше всех прочих безумцев. Тоже начинаете судить других, решая, кому жить, а кому нет. Вот только кто дал вам это право? Господь? Благодарите все силы, что это пока лишь мысли, не воплощенные в реальность.