В гостинице их с нетерпением ждали дамы, которые командно-административным волевым решением, граничащим с произволом, охрану вещей перепоручили Саше и Андрею.

Видя невыносимые страдания на лицах молодых людей, Иванов рассмеялся, и сказал, что он сам остаётся, а все остальные могут идти в город. Только убедительно попросил дам драгоценности не покупать, их можно скопировать в Москве. Плюс привлекать преступный элемент Парижа не стоит. Иностранцы покупают одежду — это в порядке вещей, золото и драгоценные камни — совсем другое дело.

Оставшись один, Иванов перенес все вещи к себе в номер, закрыл дверь на ключ и завалился на кровать. Нужно было обдумать причины отсутствия связи.

Проснулся он от стука в дверь. Вернулись путешественники.

— Иванов, у тебя деньги есть? — спросила Татьяна, входя в номер, — а то мы все свои потратили.

— Как потратили? — поразился Иванов, — на эти деньги можно год жить!

— Это тебе только кажется, — со вздохом сказал Петров, вошедший следом, — но ты знаешь не всё. Они потратили и наши деньги!

Иванов с расширенными от удивления глазами наблюдал, как гостиничные служки начали заносить в номер коробки, коробки, коробки...

Весь вечер ушел на примерки и переодевания. Мужчины тоже купили по паре костюмов.

Иванов с облегчением думал, что очень хорошо, что взял с собой сто тысяч на непредвиденные расходы. Просто он не ожидал, что такие расходы начнутся в первый же день. Разворачивать абрудар и копировщик в дороге он не планировал.

Вечером связи не было. Иванов уже понял, что что-то пошло не так. Неужели он ошибся, и от изменения в прошлом меняется будущее? Но, чёрт возьми, что, же Император сотворил такого за один день? Может на будущее повлиял сам факт их перемещения? Мысли роились в голове. Первым порывом было немедленно ехать в Россию, узнавать, что случилось. Потом подумалось, что Император Александр III ещё жив и их легитимность пока под вопросом. А что, собственно произошло, что не так? План их возвращения в Россию имеется? Да. Вот и будем его выполнять. Иванов, таким образом, уговорил себя и слегка успокоился.

* * *

Утром следующего дня Иванов был разбужен ворвавшимся в номер Сидоровым.

— Спишь? — закричал Сидоров, потрясая в воздухе пачкой газет, — вот почему связи нет!

Иванов схватил газеты. Пробежал глазами "Ле Тан", "Ле Темпс".

— Ничего не понимаю, куда смотреть-то?

— Да вот же, — Сидоров сунул ему под нос "Мангеймер Цайтунг", — читай!

"БЕРЛИН, 2-го октября. УЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ! Из Дармштадта сообщают: вчера умерла принцесса Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская, четвёртая дочь великого герцога Гессенского и Рейнского Людвига IV и герцогини Алисы, любимая внучка английской королевы Виктории, невеста Наследника Цесаревича Русского Императора! УЖАСНАЯ ТРАГЕДИЯ!"

Вот почему нет связи! Николай убил невесту! Любимую! Этого просто не могло быть! Неужели нельзя было по-другому? Или он сошел с ума? И поэтому нет связи? У Иванова было ощущение, что его мозг взболтали столовой ложкой.

— Он, что там, с ума сошёл? — Сидоров нервно пробежался по комнате. Похоже, они подумали об одном и том же.

Зашёл Петров: — Лёша, твои вопли слышны на улице, что случилось?

— Случилось?— завопил Сидоров, — на, читай, этот засранец замочил девку!

— Тише, тише, полиция прибежит! Какой засранец, какую девку, — Петров взял из рук Иванова газету.

Прочитал, почесал затылок: — Круто! А я его хлюпиком считал.

Потом перечитал заметку ещё раз и сказал: — Это у кого из нас он такому зверству научился, не у тебя ли, воин-интернационалист?

Сидоров выпучил глаза: — Что? Ты в своём уме?

— Не знаю, не знаю, — Петров уселся в кресло, — это ты у нас любитель убивать мирных жителей в сопредельный странах.

— Слыш, пацифист, я женщин не убивал! — Сидоров сжал кулаки.

— Вы ещё подеритесь, горячие финские парни, — Иванов встал с кровати и начал одеваться, — Саня, ну что ты болтаешь? Причем тут Лёша.

— Вот почему он загнал нас во Францию, задолго до смерти отца. Алиса 10 октября должна была приехать в Ливадию. А теперь не приедет. Круто!

Постучались и вошли женщины.

— Мальчики, какие планы на сегодня? А что вы такие насупленные? Что случилось?

Петров молча, протянул им газету.

Прочитав, Ирина охнула, Татьяна нахмурилась, Дарья не поняла и растерянно захлопала ресницами.

— Добро пожаловать в девятнадцатый век! — сказал Петров, — наш обожаемый монарх кокнул свою невесту! Никому домой, ещё не захотелось?

— Отвратительно! — сказала Ирина с возмущением, — не зря его прозвали "Кровавым".

— Может она сама...того..., — с сомнение произнесла Татьяна, — мало что могло случиться...

— Оно и случилось, — Иванов кивнул, — связи нет как раз со второго числа.

Петров посмотрел на Иванова: — Что же будем делать?

— Ничего, — ответил Иванов, — всё по плану, едем в Россию.

— Но зачем, зачем он это сделал? — Ирина сжала в кулачке кружевной платочек.

— Это как раз понятно, — Петров встал из кресла и прошёлся по комнате, — чтобы на ней не жениться! Зачем ему истеричка, к тому же гемофилийная.

— Какой ужас! — Ирина прикрыла платочком рот, потом гневно топнула ножкой, — ну и не женился бы, зачем убивать!?

— А как по-другому не жениться? Шестого апреля, всего полгода назад, они помолвлены. Хода назад нет. Сказать "я передумал", не получится. Скандал, позор на весь мир. Что делать жениху? Вот он её и пристукнул.

— Какой ужас, — повторила Ирина, — какой ужас!

— А ведь он её любил, — сказала Татьяна, — очень сильно любил, уж поверьте мне! Что же он пережил, что бы решиться на такое?

— Ипатьевский подвал он пережил, что же ещё! И две революции. Мало? И весь двадцатый век пережил! Достаточно? Его не ругать надо, а пожалеть.

Иванов удивлённо посмотрел на Петрова: — Ты никак его защищаешь?

— Не защищаю, а жалею! Тяжела она, шапка Мономаха. Нам не понять. Ещё неизвестно, как бы мы повели себя в такой ситуации. Думаю, ещё не одна голова в империи покатится, да и не только в империи. Слишком высоки ставки.

— Всё равно, убивать женщин — неправильно! — Сидоров несогласно помотал головой, — что это ему даст? Если он теперь такой крутой мэн, то может наплевать на истерики жены, и гнуть свою линию. Разве что другая родит ему здорового наследника? Чистейший эгоизм, причём тут интересы империи?

— Ну, не знаю. Династический брак, это всегда альянс государств. Посмотрим, кого он в жёны выберет. Думаю, что это будет очень скоро.

* * *

В обед Сидоров сбегал к консьержу за газетами, и приволок их целую охапку. Смерти Алисы Гессен-Дармшдатской были посвящены заметки практически во всех газетах. Заголовки кричали: "Страшная трагедия в Дармштадте", "Гессен в трауре", "Россия в трауре", "Наследник Российского престола неутешен" и даже "Весь цивилизованный мир содрогнулся". Иванов отложил французские газеты, и взялся за немецкие. Понятно, французы перепечатывают у немцев.

Немецкие газеты сообщали, что Гессенская принцесса, 22-х лет отроду, умерла в ночь с 1 на 2 октября, во сне. Видимых повреждений обнаружено не было. Врачи констатировали разрыв сердца. Похороны по лютеранскому обряду назначены...и так далее.

Во французских газетах было то же самое, но более сентиментально и с подробностями, явно придуманными.

Из посольства принесли билеты, на "Nord-Express", на 16 октября.

Иванов поднялся: — Пойду, поброжу по городу Парижу, а то в номере я что-то засиделся, — и кивнул Сидорову: — Пойдёшь со мной?

— Пойду. А вас я попрошу остаться! — Сидоров развернулся, к вскочившим было, младшим Петровым, — останетесь с женщинами, что-то на душе у меня не спокойно.

— Опять дембилизмом занимаетесь, дядя Лёша, — прогундосил Андрей.

— Дембилизм, это когда рядовой Андрейка моет парижскую мостовую зубной щёткой, а сейчас — задача сохранить вещи и уберечь женщин, товарищ часовой. Вдвоём из номера не выходить, всегда кто-то один должен оставаться. Здесь наше всё, и аппаратура, и деньги.

Сидоров пропустил вперёд Иванова, и вышел из номера. Прошли к Петровым, постучали.

— Открыто, — отозвалась Татьяна.

— Танечка, можно мы Саню у тебя украдём? — Иванов сделал знак Петрову, мол, собирайся.

— Куда пойдёте? — спросила Татьяна.

— Пойдём, Париж попугаем, хотя, чем можно испугать Париж?

* * *

Филера Иванов заметил, когда они выходили из "Хотела". Не обратить на него внимания было сложно. Франт — клетчатый костюмчик, плащик, огромный чёрный зонт с ручкой-загогулиной, котелок на голове, под котелком — острые усики, стоял на углу гостиницы. Всё бы ничего, но он внимательно читал развёрнутую газету на вытянутых руках, несмотря на порывы осеннего ветра.

Николай засмеялся, вслед за ним засмеялись и Александр с Алексеем.

— Ему бы очки, — сказал Петров, — и я бы подумал, что он из контрразведки Буркина-Фасо.

— Ну, и зачем ты АбкакАл контрразведку Буркина-Фасо? — смеясь, спросил Иванов.

— Потому, что в Буркина-Фасо контрразведки нет, да самой Буркина-Фасо тоже, хм...или самого?..

Они свернули на Le boulevard de Sébastopol. Сидоров закрутил головой: — В какой кабачок завернём?

— Ни в какой. Мы на войне!

— Конечно, на войне! Где наркомовские граммы?

— Иди, дыши парижским воздухом, говорят, он тоже пьянит.

— Ладно, тогда давайте заглянем к мэтру Крюшо, очень мне его плюшки прошлый раз понравились.

— Лёша, то, что мы с тобой прошлый раз ели у этого сантимЭтра, называется "круассаны".

— Вот именно, вторая часть слова мне чего-то не нравится, поэтому, давайте обзовём их плюшками. Поехали.

Они остановились, выглядывая таксиста на кабриолете. Усаживаясь в подскочившего лихача, Иванов глянул назад, и увидел знакомого франта, тоже голосующего у дороги.

— Э-ге-ге, ребята, да за нами хвост, — сказал он друзьям, — Буркина-Фасо не дремлет.

Петров дал вознице франк: — На бульвар Капуцинок.

Сидоров, севший сначала лицом вперёд по ходу движения, пересел, чтобы смотреть назад.

— Какие мысли? — спросил Петров.

— У меня мысль одна, — Иванов с удовольствием разглядывал Эйфелеву башню, которая возвышалась над ними и медленно уплывала назад, — ваша попытка скупить весь Париж за один день не осталась не замеченной. Лёша, доставай свою базуку, будем отстреливаться.

— Придумал! — Петров хлопнул ладонью по кулаку, — давайте заманим этого клоуна в подворотню, где мы проявлялись, и хакнем его. А потом пойдём к Крюшону.

— Вот кто у нас киллер! — обрадовался Сидоров, — ещё фамилию не спросил, а уже "хакнуть". Ещё на меня бочку катил!

— Вот-вот, — поддакнул ему Иванов, — и поведайте нам, господин капитан второго ранга, почему за вами гоняется контрразведка Буркина-Фасо?

Так, незаметно за разговорами, они прикатили на бульвар Капуцинок. Проезжая мимо знакомого бистро, Сидоров толкнул возницу в спину. Коляска остановилась и они вышли.

Медленно прошли мимо бистро, в зеркальных витринах которого отразились и они, и фланирующая публика, и их преследователь. Завернули в переулок, потом ещё раз.

Рассредоточились по углам и притихли.

Филер выбежал прямо на них. Иванов сделал подножку, Петров навалился сверху всей своей массой, Сидоров вывернул руки. Всё, как когда-то в школе. Сила молодых тел пьянила.

Иванов сунул руку франту во внутренний карман, пошарил, достал бумаги и стал рассматривать.

Сидоров за волосы поднял голову поверженного, посмотрел ему в глаза и подмигнул: — Вот так-то, брат мусью!

— Отпустите его, он русский, — сказал Иванов, полистав документы пленного, — капитан Костромин Иван Никифорович, помощник военного агента, прошу любить и жаловать.

— Ну вот, на самом интересном месте, — с сожалением сказал Петров, встал сам, рывком поставил незадачливого капитана на ноги.

Сидоров подобрал слетевший котелок и подал пленнику: — Ай-яй-яй, нехорошо разбрасываться казённым имуществом.

Теперь Иванов рассмотрел его вблизи. Молодой, ещё нет тридцати, практически ровесник, голубоглазый, румяный, вид на себя напустил гордый, хотя и дышит тяжело.

— Господа, пытошная переносится в кофейню за углом, здесь чересчур разит французскими кошками, — сказал Иванов, и пошёл вперёд. Остальные направились следом.

Мэтр Крюшо оказался на месте и предоставил новым клиентам столик в углу заведения. Пока все рассаживались, мэтр стоял рядом, ожидая заказ.

— Скажите, мсье, — спросил Сидоров, Вы давно владеете этой кофейней?

— Моя семья владеет этим бистро более ста лет! — с гордостью ответил польщенный вопросом мэтр Крюшо.

— Тогда Вас зовут Крюшо, не так ли?

— Мэтр Крюшо к Вашим услугам! — поклонился француз, — но откуда Вы узнали?

— О, это старая история! — залился соловьем Сидоров, — мой дед, старый казак, мне рассказывал, что когда он был в Париже в 1814 году, самые лучшие круассаны в Париже были у достопочтимого Крюшо на бульваре Капуцинок!

Крюшо расцвёл: — О, благодарю! Мне мой дед тоже рассказывал о русских казаках! У него остались самые лучшие воспоминания о них! И, разумеется, круассаны у меня всё такие же, самые лучшие в Париже.

Крюшо метнулся в глубину бистро и через мгновенье приволок большущую корзину с круассанами. Следом прилетел служка с большим подносом с кофейными приборами.

— Приятного аппетита, Господа, Ваша похвала мне очень приятна!

Когда Крюшо удалился, Петров шёпотом спросил Сидорова: — Ты что, второй раз на халяву решил оторваться?

Иванов пододвинул чашечку с кофе капитану: — Угощайтесь, Иван Никифорович, круассаны действительно, великолепные.

Но Иван Никифорович решил не угощаться. Капитан положил руки на колени и начал внимательно разглядывать потолок бистро, игнорируя происходящее за столом.

— Чего это он? — спросил Сидоров, уплетая круассаны.

Петров глянул на пленника и кивнул: — Ну, конечно, а что вы хотите? Поймали, пообещали пытошную, а теперь круассанами вздумали кормить. У него сейчас знаете, какие мысли? "Купить плюшкой хотите? Не дамся, гады!". Следите за ним, чтобы язык себе не откусил.

Сидоров захохотал.

Иванов тоже засмеялся и сказал: — Кушайте, Иван Никифорович, пытать Вас никто не собирается. И так всё понятно, Валериан Валерианович проявил любопытство, отправил Вас присмотреть за иностранцами.

Но Костромин решил держаться до конца. На круассаны не позарился, на кофе даже не взглянул.

Петров, всё так же насмешливо глядя на капитана, сказал: — Ужасно любопытно, кто его инструктировал и вообще, кто его обучал разведке и контрразведке. Оторвать бы этому спецу... э... дипломатический иммунитет. Только подозреваю, что никто.

— Он же не филер полицейский, — резонно заметил Иванов, — он офицер при военном агенте, почти дипломат...

— Да военный атташе — самый главный шпион! — воскликнул Сидоров, — и кадры у него должны быть самые, что ни на есть, шпионские. А не гвардейские офицеры, которых учили умирать на поле боя. Специфика диаметрально противоположная.