Подворотня была облезлая и пахла кошатиной. В принципе, ничем не отличалась от московской, и даже свод был полукруглый. Петров и Сидоров, быстро прошли по ней, вышли в переулок и через пару секунд были на бульваре.

Не такая уж и широкая проезжая часть, так же как и тротуар, использовалась прохожими запросто, без всякого почтения к громоздким каретам и лёгким пролёткам. Платаны с облетевшей корой, высаженные вдоль тротуара, выглядели пегими, но аккуратными. Кора была подметена, а вокруг платанов уложены круглые чугунные решётки для полива. Между платанами стояли лавочки со спинками, с сидениями с двух сторон. Витрины магазинов все были под балдахинами, нависающими над прохожими. Тумбы с афишами стояли на каждом углу. Петров и Сидоров пошли не спеша вдоль бульвара, рассматривая витрины, людей и экипажи. Чуть впереди, наискосок, через проезжую часть бульвара шла молодая женщина в черной шляпке и в синем приталенном платье до пола с пышными рюшами на подоле. Увидев, что ей наперерез едет карета, она, слегка приподняв спереди многочисленные юбки и блеснув белой пеной кружев, пробежала до тротуара, дробно простучав каблучками. Сидоров засмотрелся. И налетел на здорового француза во фраке, и в белом переднике.

Сидоров сказал ему совершенно искренне: — Пардон, месье!

Француз глянул на него, потом на Петрова: — Мсье русские?

Петров удивился: — Да, а откуда Вы узнали? Акцент?

Француз улыбнулся: — Не только, Ваш Государь вчера прибыл в Париж из Шербура, не удивительно встретить в Париже русских. Прошу Вас, посетите моё бистро, мне будет очень приятно Вас обслужить.

Петров и Сидоров переглянулись. Француз, видя их сомнения, представился: — Зовите меня мэтр Крюшо, мой дед в четырнадцатом году обслуживал русских казаков, прошу Вас, мне будет очень приятно!

Петров согласно кивнул, и они зашли в кофейню.

У Александра в голове ожил Николай, оставшийся дома: — Вас куда там понесло? Сказано же было, прогуляться и никуда не встревать.

Петров ответил, тоже мысленно: — Неудобно отказываться, человек приличный. А что ты делаешь в моей голове, мысли подсматриваешь?

Иванов хохотнул: — Да я ладно, вот если бы Ирина подсмотрела мысли Лешки, когда он на мамзель пялился, это было бы весело... Ладно, аккуратней там.

Мэтр Крюшо провел их в кафе, посадил за свободный столик у окна и, извинившись, убежал. Половина столиков в бистро была заполнена, кто кушал, кто пил кофе, кто читал газету, развернув оба листа, как бабочку.

Через минуту мэтр принес плетённую корзиночку со свежими круассанами, вазочку с мармеладом, сливки и разлил дымящийся кофе по маленьким чашечкам.

— Попробуйте эти круассаны, — сказал он, — такие круассаны очень нравились русским казакам. Очень приличные были клиенты, вежливые и платили золотом. Только спешили всегда.

Пожелав приятного аппетита, он отошел и продолжил заниматься своими бистровскими делами. Друзья были сыты, но необычность обстановки и ароматы кофе пересилили, и они с удовольствием попробовали угощение.

Петров решил расплатиться и спросил счёт. Мэтр Крюшо замахал руками и наотрез отказался выставить счёт, и принять деньги. Он громко возвестил на всё кафе: — Мадам и месье, сегодня у меня в гостях наши уважаемые союзники, господа русские, и я прошу вас поприветствовать их.

И первый захлопал в ладоши. Спокойно сидящие до того французы отнеслись к объявлению с большим энтузиазмом. Устроили овацию, потом ломанулись жать руки.

Иванов сказал Петрову: — Давайте мотайте оттуда, массовые мероприятия до добра не доводят.

Однако толпа пошла провожать двух русских, несмотря на уверения не делать этого. Но когда друзья свернули с бульвара в переулок, деликатные французы отстали. Петров хотел уже спросить у Иванова насчёт эвакуации, но увидел, как Сидоров окутался дымкой, и стал исчезать на глазах, только подуло сквозняком.

— Подожди, а как ты это...

* * *

...это делаешь? — доспросил Иванова Петров в кабинете, когда Петров в Париже тоже окутался голубоватой дымкой.

— Повторитель на реверс и происходит обратное действие, всё в заданном объёме раскидывается на элементарные частицы. Получается вихрь из ядер и электронов. Осадок не выпадает, поэтому, я думаю, всё это кучкуется в азот и кислород, не из чего взяться более сложным соединениям.

Петров и Сидоров, пока дубли развлекались в Париже, отрабатывали способы подключения. Вроде всё получалось. Алексей сравнил это с ездой на машине на автопилоте, когда едешь и думаешь о чем-то своём. Женщины, оторвавшись от мониторов, смотрели с интересом.

Татьяна сказала: — Что-то не вериться.

Ирина поддержала: — Да, слишком невероятно, что бы быть правдой.

Иванов покопался в компьютерных папках и сфокусировал копировщик на журнальном столике. Через минуту на полированной поверхности проявилась бриллиантовая диадема.

Иванов взял её в руки, видя, что никто не решается к ней прикоснуться, и провёл пальцами по бриллиантам: — Вот эту диадему я скопировал с одной дамы, которая была на балу у Георга Пятого в конце девятнадцатого века. Тогда она стоила около миллиона фунтов стерлингов, сейчас вероятно, миллионов двадцать этих фунтов. Могу накопировать ещё таких штучек, но они вам не понадобятся. И Иванов передал диадему в руки женщин.

— Почему? — Хором спросили женщины, не отрывая взгляд от лучистой радуги.

Иванов вздохнул: — На это есть серьёзные причины.

Татьяна с трудом оторвалась от завораживающего зрелища: — Мальчики, что вы задумали?

Все повернулись к Иванову и замолчали, ожидая ответа.

Глава 3 Катастрофа

Николай оглядел друзей. Надо же, как трудно начинать. К горлу подкатил ком, и захотелось отдалить этот момент. Может ещё какой — нибудь фокус им показать? Хм... Это уже мазохизм и паранойя. Надо взять себя в руки и начать...

— Господа... Мм... Друзья... Да. Я хочу сообщить вам пренеприятнейшее известие, — начал он тихим голосом в звенящей тишине.

— Неужели чёрная икра кончилась? — громко перебил его Сидоров и закрутил головой.

Как будто лопнула натянутая струна. Все зашевелились, стряхивая секундное оцепенение, и расцвели улыбками. Только Петров не улыбнулся, а, передёрнув плечами, спросил:

— Ну, и когда же конец света?

— Очень скоро, — ответил Иванов и развёл руками, будто извинялся.

Оживление окончилось так же быстро, как и началось. Улыбки сползли с лиц, и стало слышно как к далёкой станции, свистя тормозами, подходит электричка.

— Ну, давай, давай, продолжай, — Петров поплотнее уселся в кресло и приготовился слушать.

И Иванов начал рассказывать.

Секрет переноса во времени он открыл два года назад, а копировщик ещё раньше. И вот что выяснил за это время. Официальные теории о природе времени слегка не верны. Точнее, совсем не верны. Эффекта бабочки не существует. Время более статично, что ли, чем о нём думают люди. Если из середины книги вырвать страницу, или переписать главу, эпилог не изменится, ведь он уже напечатан. Нельзя из 2008 года перенестись в 1998 год, посадить саженец яблони, и тут же в 2008 собрать урожай с большого, выросшего, за десять лет, дерева. И здесь, и там должно пройти равное количество времени. И если ты всё же хочешь вкусить яблочек с дерева, высаженного тобой в 1998 году, будь любезен дождаться 2018, а потом вернуться в 2008. А переноситься в 2018 бесполезно — ведь в 2008 ты ничего не посадил.

— Э... Простите, профессор, а нельзя ли попроще? — подал голос Алексей Сидоров, а то что-то я в яблочках запутался.

— Ну, хорошо, допустим, ты перенёсся в год окончания тобой школы, и уговорил себя поступать не в военное училище, а в политех, на маркшейдера.

— И..?

— И чтобы ты стал дипломированным шахтёром, и там, и здесь должно пройти пять лет. Да, твоя судьба перепишется. Но только там, а здесь ты так и останешься бравым военным.

— Это что, ответвление на древе времени? — спросил Петров.

— Вижу, почитываешь про попаданцев? Нет, не ответвление, сплошное переписывание старого на новое.

— Получается, бесполезно что-то менять в прошлом? — спросил Петров.

— Нужно менять, Саня, обязательно нужно, и к тому же, срочно. Но... ТАМ менять. Здесь уже ничего сделать нельзя.

Петров вдруг повернулся к сидящим на диване, и притаившимся как мышки, женщинам:

— Девушки, может, вы домой поедете? Танечка, золотце?

Татьяна перевела взгляд с Иванова на мужа, и спокойно сказав: — Не выдумывай! — опять повернулась к Николаю: — Говори, мы слушаем.

— Да что говорить, сами смотрите. Вот пятнадцатое декабря пятнадцатого года, — Иванов пробежался пальцами по кнопкам.

Открылась панорама Земли с высоты птичьего полёта. Облака, квадратики пашен, блеснула нитка реки. Камера начала отлетать от Земли, и горизонт потемнел, ушёл вниз, и перед зрителями предстал Земной шар во всём своём великолепии — в голубом шарфе атмосферы, с материками на выпуклом боку и белёсыми волчками рождающихся торнадо над океанами. Рядом светился ярко начищенный солнечными лучами, пятачок Луны. Красота!

— А вот смотрите, два дня спустя, семнадцатое декабря. Камера там же, в той же точке.

Земной шар не был похож, ни на Земной, ни на шар. В багровом ореоле, пульсирующий сгусток неправильной формы, налитый красным свечением, одиноко летел в черноте космоса.

Минуту царило молчание.

— А можно посмотреть, как это... получилось? — Петров зябко поёжился. Ему показалось, что в комнату с экрана плеснуло космическим холодом. Он искоса глянул на женщин. Они тоже нахохлились, и не отрывали взгляда от монитора.

— Можно то можно, — протянул медленно Иванов, — только стоит ли?

— СтОит! — сказал хрипло Сидоров, не отрывая взгляд от экрана и вцепившись руками в подлокотники.

— Ладно. Вот пятнадцатое декабря, двадцать три ноль ноль, по Московскому времени. Эта стороны Земли сейчас тёмная, поэтому буду комментировать. Вот пошла первая ракета. С подводной лодки в Персидском заливе.

— Где? Где? Я не вижу! — Сидоров подскочил к самому монитору.

— Сядь, я сейчас ближе покажу, — Иванов тронул трекбол, и камера обрушилась вниз, — вот — подводный старт.

С расстояния примерно в километр было видно, как водная гладь вспучилась, и из глубины медленно вылезла бело-чёрная сигара и, ускоряясь, устремилась ввысь. Столб воды и брызг, казалось, поддерживает её на весу, но через секунду он опал, и на поверхности осталось только кипящее пятно. Красный огонёк сопла ракеты исчез в вышине.

— Что это за дура такая? — Петров кивнул подбородком на монитор.

— Трайдент второй. Почти половина мегатонны. Вот, смотрите, второй старт.

Вода опять стала горбом.

— И сколько их там у неё? — Сидоров расширенными глазами смотрел на выползающего из глубины монстра.

— Восемь, — Иванов решительно крутанул шарик трекбола, — Это всё растянулось на сутки. Эти начали, наши ответили. Ну, и другие подключились. Начали детонировать незапущенные. Всё смотреть — с ума сойдёшь. Давайте глянем финал.

Камера заскользила ввысь и остановилась у Луны. Потом скользнула ещё дальше.

— Луне тоже достанется, не переживайте, — Николай перебил дату в одном из открытых окошек, 16.12.2015. 18-30.

Огненный шар расширялся и набухал, через несколько минут сфера достигла орбиты Луны и поглотила спутник. Финита.

А вот и сцена из "Ревизора", подумал Иванов, выключая трансляцию. Он то всё это уже пережил, а вот друзья были ещё там, перед гибнущей планетой. Саня Петров откинулся в кресле и закаменел лицом, Лёша Сидоров застыл в неудобной позе на краю кресла, вцепившись в подлокотники, Таня и Ирина, сидели на диване строго прямо, прижав руки к груди.

Иванов встал и начал расставлять на журнальном столике стопочки. Потом сходил вниз, на кухню, принёс бутылку, и несколько тарелок с нарезкой. Налил всем. Выпили молча, не глядя друг на друга, и не чокаясь. Помолчали, пожевали...

— Да уж, — протянул Александр, а фантасты пишут, что кто-то останется, ну, там, в метро или в тайге.

— Оптимисты, — кивнул головой Николай, — я тут недавно читал, как народ живёт через тридцать лет после катаклизма. Здоровый, накачанный, рукомашеством и дрыгоножеством занимается — только держись. Княжества и государства образовывает. Эх, если бы так можно было — выжечь гнилые города с политиками и гомосеками, и начать с нуля... Я бы сам рэд кнопки нажимал. Только не получится — сами видели. Даже от одного взрыва многим плохеет. Японские хибакуся чего стоят. Так хиросимский малыш и до 20 килотонн не дотягивал, а тут несчитанные мегатонны.

— И что же делать? — Александр неотрывно смотрел на Николая, — Я так понимаю, что докладывать властям ты не намерен?

-Верно, — кивнул Иванов, — бесполезно. Ну что они сделают? Погрозят пальчиком нехорошим дядям? Сами первые начнут? И этот бред можно предполагать при условии, что меня не засунут в психушку.

— А если..., — привстал с кресла Сидоров.

— Лёша, — перебил его Иванов, — подкрадываться к атомной подлодке за полчаса до первого пуска с целью заклинить молотком крышку ракетной шахты мы тоже не будем. Не стрельнёт эта — стрельнёт другая. Этих лодок у америкосов 14 штук. И не только лодок.

— То есть, ты хочешь сказать, что менять здесь и сейчас поздно? — спросил Саша.

— Вот именно. Ружьё куплено, заряжено и повешено на стенку. Не выстрелить оно не может.

— Так что ты хочешь изменить в прошлом? Чтобы ружьё не изобрели? Но нельзя же, остановить прогресс. Учёные по любому до этого додумаются. Не отстреливать же физиков прямо в университетских аудиториях. Да и без ядерной энергетики, какая цивилизация?

— Согласен. Поэтому в доме необходим один хозяин, чтобы никто посторонний свои ручонки к ружью не протянул.

Петров хлопнул ладонями по коленкам: — Вот оно как! Мировое господство.

— Нет, мировое доминирование. Да и бороться нужно не со всем миром, а только с англосаксами. Большая игра, видите ли. Кстати, вы, только, что видели, что она закончилась. Все умерли.

— Ты уже определил, с какого момента можно ввязаться в эту игру?

— Хм... Я хотел посоветоваться, но если ты так прямо спрашиваешь...

— Говори, ясно — понятно, что ты уже всё продумал. А посоветовать — это мы всегда, пожалуйста.

— Весь двадцатый век отпадает, человеческий ресурс сильно пострадал. Китайцев в начале двадцатого века было триста миллионов, сейчас полтора миллиарда. Во сколько раз увеличилось население? В пять раз. И это со всеми мелкими войнами и революциями, включая культурную. Так сколько должно быть русских, исходя из этой пропорции? Правильно, пятьсот миллионов. Саня, ты что на меня вытаращился? Это не мои фантазии. Пятьсот миллионов пророчил России к восьмидесятому году двадцатого века ещё Менделеев. А сколько имеем? Вы только подумайте, без всех катаклизмов двадцатого века, подданных Российской Империи должно быть около миллиарда, и для этого были все условия, все предпосылки. Вот когда говорят о потерях в гражданской войне, в мировых войнах, считают погибших. Но никто не считает не родившихся. Потому, что получается страшная цифра.