— Мы пообедаем, и я поеду. У вас тут сегодня скучно, — я расслышала усталый голос Милки. О... так значит, вот куда делся Тимур с утра пораньше.
— Ага, сегодня затишье, — перебив брата, уже собравшегося что-то ответить своей лучшей подруге, Лешка вклинился в разговор. — Вчера у Михайлова была клевая туса.
Мила заинтересовано приподнялась на диване, чтобы лучше разглядеть Лешку, лежащего на подушках.
— А ты там был?
— Да-аааа.
— Ого, а что...
— Мила, не слушай этого болтуна, — Тимур одернул девушку. — Нигде он не был. Его бы мать прибила, если бы он не ночевал дома.
Лешка рассмеялся.
— Тим, ты отстал от жизни. Мать уже два месяца отпускает меня всюду, куда я захочу.
— Интересно, что будет, если она узнает о том, кто такой Михайлов?
— Интересно, а что будет, если я напишу в блоге о том, что Ксения у нас? — в тон брату откликнулся Лешка.
Тимур сверкнул глазами.
— Ты сейчас договоришься, умник.
— А что такого? Ты же меня матерью пугаешь.
— Мальчики не ссорьтесь! — капризным тоном потребовала Мила. — Налейте мне лучше вина.
Тимур, еще раз предостерегающе посмотрев на ухмыляющегося брата, выполнил просьбу подруги.
* * *
Обед плавно подходил к концу.
Плов и шашлыки уже были съедены, и пустые тарелки только что забрала Зоя. Открыв третью бутылку красного вина, Тимур разливал его по бокалам. Я в который уже раз за сегодня вежливо отказалась от новой порции 'божественного нектара'.
Ну, и плевать, что Керимов пробормотал что-то сквозь зубы, приняв мой отказ за обычное кокетство. Никто не позаботится обо мне, кроме меня самой. А значит, Тимур может хоть подавиться своим идиотским хмыканьем. Те таблетки, что мне выписал врач не стоит мешать с алкоголем. Только откуда Керимов может это знать?
Ответ очевиден.
Я вздохнула, поудобнее устраиваясь на подушках, и снова приготовилась ждать. Обед вот-вот закончится. Тимур с Милой, вероятно, снова уйдут гулять. И вот тогда можно будет вернуться в свою комнату и все-таки позвонить Андрею.
Почему-то всё то время, что еле-еле тянулось, пока мы наслаждались отлично приготовленными шашлыками, я думала именно о Флейме.
Поначалу я еще пыталась вникнуть в суть разговора Тимура с Милой. Они говорили об аукционах Сотбис и Кристис, о покупке раритетного серебряного сервиза за восемь тысяч евро и о том, сколько с него можно будет поиметь через несколько лет.
Если бы Марр сидела бы напротив и тоже слушала весь этот бред, а щебетание Милы и длинные рассуждения Тимура казались мне полнейшей ерундой, я бы подмигнула подруге. А потом, отправив ей смс с помощью спрятанного на коленях сотового телефона, я бы написала ей:
'Смотри! Все, как ты говорила. Только что я стала на полшага ближе к великому и непостижимому Тимуру.
Ты предупреждала, что надо держать нос по ветру? Присматриваться к увлечениям Керимова? Пожалуйста, Марин, я следую твоему совету. Например, только что я узнала, что Тимур увлекается антиквариатом, а еще, что его отец довольно богат, раз позволяет своему сыну такие нереально огромные, по моим меркам, траты... Тем более на такую ерунду, как какой-то сервиз.
Да, черт побери, я немного в шоке. Но все же. Это ничего не меняет.
Знать, чем увлекается твоя несостоявшаяся жертва соблазнения (ведь именно эту роль Марина предлагает отвести для Тима?), этого так катастрофически мало. По крайней мере, для меня. Кто-то другой извлек бы из этого пользу. А вот я, наверное, просто не умею.
Что толку от моего знания о любви Керимова к аукционам и коллекционированию редких вещей? Я даже не могу поддержать разговор'.
Да... действительно, мне нечего было сказать Миле и Тимуру, ведущим непринужденную беседу о стоимости редких картин. Мне не были известны даже имена художников, их написавших. Не о чем говорить.
Я превратилась в молчаливого наблюдателя и, прикрыв глаза, с вежливой улыбкой наблюдала за оживленным разговором Тимура с его подругой. Лешка изредка подавал признаки жизни, временами переворачиваясь на диване, он то принимался ныть, что у него болит голова, то, наоборот, с азартом пускался в спор о каком-нибудь серванте красного дерева.
Сумасшедший дом. Все помешались на антиквариате.
Ну и ладно.
Я улыбалась, но, вопреки цветущей на губах улыбке, призванной уверить всех в моем замечательном настроении, этого самого настроения не было совсем. Внутри разрасталась тревога за Андрея. Вопреки предположениям Марины, мой друг так мне и не перезвонил.
Я чувствовала себя неуютно — стоящей на краю пропасти в ожидании неизбежного падения. Если я все оставлю как есть, не сделаю не одной попытки исправить ситуацию, Флейм... он, гордый. Что бы там Марр ни говорила. Он никогда не станет унижаться перед человеком, который его предал. И если...
— ... Плаксе. Но зачем тебе-то это нужно, Тим?
Сознание выцепило из речи Осинской давно знакомое мне со школьных времен прозвище, и я, наконец, прислушалась к разговору.
Оказалось, что от темы антиквариата обсуждение уже давно ушло в сторону нашей общей с Керимовым проблемы. Лешка смотрел на меня с интересом.
— Какая разница? Мы уже оба по уши в этом дерьме. Журналисты роют носом землю. Ты сама говорила, что даже универ уже стоит на ушах. Мерцалова добралась до нашей группы.
— Добралась, конечно! Почему бы ей не добраться, если ты увез Ветрову из города. Это только подстегнуло всеобщий интерес, — многозначительно заметила Осинская.
— Ее мои предки забрали, — уточнил Тимур, лениво потягивая вино из пузатого бокала.
Парень не выглядел раздраженным и взвинченным, в отличие от сидящей будто на иголках Милы. Девушка же явно нервничала. Своими вопросами Осинская определенно хотела добиться от Керимова какого-то признания. В чем?
Тимур, по своей привычке, ловко избегал острых углов. И 'ловиться' в хитро расставленные ловушки Милы не собирался.
— Еще лучше. Теперь и родители в это ввязались. Журналисты от вас не отстанут, Тимур, я это чую. Они же раздуют из этой глупой истории настоящий скандал!
— Милка, а ты не дрейфь. Черный пиар — это тоже пиар, — влез вдруг со своими комментариями опять оживившийся Лешка. — Тимур, может, даже разрешит тебе дать пару интервью для местных журналов. И ты, как верный боевой пес...а, нет... Я хотел сказал, су...
— Чтоооо?!
— Не хами, — Тимур предельно холодно оборвал дурацкое хихикание брата. Младший Керимов спрятал улыбку и вновь затих, так и не закончив фразы.
— А ты что молчишь? — вдруг обратилась ко мне Осинская. Я вздохнула.
Ну, что ей от меня надо?
— А что ты хочешь от меня услышать, Мила? — с все той же вежливой улыбкой поинтересовалась я.
— О, да. В кои-то веки нашей задаваке нечего сказать. Между прочим, это и тебя касается.
— Это только меня и касается, — я перестала улыбаться. — И я никого не просила мне помогать. Тимур об этом прекрасно знает.
— Ветрова, только не начинай снова! — предостерегающе предупредил меня Керимов, сверкнув глазами из-под взлохмаченной челки.
Я усмехнулась.
Тимур прав. Все, что хотела, я ему уже сказала и даже несколько раз. А объяснять Осинской что бы то ни было — нет смысла. Так что начинать я ничего не буду.
— А вообще, Ветрова, скажи нам, — Осинская сделала театральную паузу, — раз уж ты все равно с нами в одной лодке, а от кого ты собственно залетела? И где этот безответственный
* * *
ак, который теперь не станет папочкой?
Воздух не вышибло из легких только потому, что я никогда не позволяла себе забыть, на какие гадости способна Мила, когда дело касается ее любимого Тимура. Я ждала от нее, конечно же, вовсе не этого вопроса. Но с другой стороны, что еще эта любительница сунуть нос в чужие дела могла у меня спросить?
Несостоявшийся отец моего ребенка — черт, и почему всех волнует именно это?
Я прямо взглянула в зеленые глаза Осинской, собираясь выдержать ее взгляд во что бы то ни стало. Она хотела меня смутить? Не выйдет!
Подружке Тимура, которая в отличие от меня, до сих пор мечтает о взаимности со стороны Керимова (наивная дура — наше разлюбезное Величество никогда не опуститься до такого уровня), будет полезно встряхнуться.
— Отец ребенка? — я невинно хлопнула ресницами, про себя немного жалея, что не нашла времени, чтобы накрасить глаза, и уверенно заявила. — Это Тимур.
Претендент на роль отца тут же едва слышно усмехнулся, а Лешка в своей манере заржал в полный голос. И только Осинская скривила губы, невозмутимо вздохнула и удобнее устроилась на плече Тимура, покачивая в руке бокал вина. Мое заявление ее позабавило.
— Ветрова, мы все тут в курсе твоей неуемной тяги к Тиму, — сладким голосом заявила первая стерва нашего факультета. — Но давай ты хотя бы мечтать будешь молча? То, что ты приготовленную для журналистов версию отрабатываешь, конечно, занятно. Только вопрос о настоящем папаше задан не из праздного любопытства.
Странно, а мне показалось наоборот. Я нахмурилась.
— Кто он, Ветрова? И почему до сих пор не появился, раз вы заделали бебика? — речь Осинской лилась сладкой патокой, а ее взгляд был таким же невинным, как у меня всего несколько мгновений назад. И только я нервно теребила под столом край своей футболки. Мила с ее вопросами подошла слишком близко к болезненной для меня теме.
Я вздохнула и уже открыла рот, чтобы послать Осинскую куда подальше. Но в этот момент Керимов меня опередил.
— Мила, оставь Ветрову в покое, — попросил он.
Ого! И что бы это значило? Какого черта, спрашивается, он вдруг решил вмешаться?
Я удивленно вскинула глаза на парня, стараясь понять, что на уме у Тима. Но он обращался к Миле и смотрел только на нее.
— Это действительно только ее дело, — тон Керимова был категоричен. И в другой раз Милка конечно же, поостереглась бы спорить с Тимуром. Но девушка удивила всех своей настойчивостью. Таинственная личность несостоявшегося отца ребенка крайне сильно ее волновала.
— Это было бы ее дело, — Осинская с жаром возразила Тиму, — если бы Ветрова не впутала сюда тебя.
Она собирается выставить меня 'козой отпущения'?!
Я не смогла сдержаться и фыркнула. Это кто еще кого впутал! Думаю, если бы мне помог не Керимов, а любой другой студент, то проблем было бы однозначно меньше.
— Никто никого не впутывал, — пожал плечами Тимур, словно прочитал мои мысли. — Давай просто...
— Тим, подожди, — Осинская была упряма, как никогда. — Ты сам подумай, что будет с твоей сказкой о романе с Ветровой, если объявится ее парень и заявит журналистам, что вся эта история — полный бред?
Черт! Что она вновь придумала?!
Благодушие Тимура и его стремление меня защитить мгновенно пропали. Парень нахмурился и вопросительно уставился на меня. Похоже, перспектива быть пойманным журналистами, его немного пугала. Как легко меняется его мнение обо мне. Благородством тут и не пахнет.
Да уж. Ничего нового.
— Никто не будет общаться с журналистами, — пробормотала я. И стала босыми ступнями искать под столом босоножки.
Пора заканчивать этот разговор.
— Не будет? — Осинская сверкнула глазами и привстала на диване, будто гончая, учуявшая добычу. — Неужели, несостоявшийся папочка даже не догадывался о привалившем ему счастье?
Я поджала губы и еще яростнее начала вытаскивать из-под дивана зацепившиеся за что-то босоножки.
— Вот это да! — Осинская оскалилась в улыбке, и своей неожиданной радостью напомнила мне журналистку.
— Ветрова, ты залетела и не сказала парню о том, что он тебя обрюхатил?
Нет, это уже слишком!
Я вскочила с дивана, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на перешедшую все допустимые границы Милу.
— Это не касается ни тебя, ни кого бы то ни было! Еще один вопрос и...
— Ой, Ветрова, ну подумаешь, что я такого спросила, — Осинская строила из себя невинную овечку.
— Ничего, что бы тебя касалось!
— Подумаешь, какие мелочи. Я лишь удивилась, что твой парень не в курсе того, что ты беременна. Тем более срок у тебя уже немаленький был.
— Это мое дело! — все так же резко ответила я, не зная, что делать с этой курицей. Жутко хотелось залепить ей пощечину или вылить на эту полоумную стакан красного вина (он как раз стоял под рукой), но...
Черт, мы же не в детском саду?!
Осинская тем временем рассмеялась.
— Расслабься, Ветрова. Мне уж точно все равно, с кем ты спишь.
— По крайней мере, я вообще с кем-то сплю, — пробормотала я почти про себя, намекая на убогую внешность лучшей подруги Тимура.
Конечно, по-своему Милка была симпатична. Всегда идеально уложенные волосы, безупречный макияж и стильные наряды на все случаи жизни делали свое дело. Осинская выглядела симпатичной. Но черты ее лица — были на любителя. Я откровенно считала, что Милке с внешностью не повезло. Слишком маленький рот, слишком тяжелая челюсть. Глубоко посаженные глаза и нос с горбинкой. Милка была той еще красавицей.
Еще в школе она не пользовалась популярностью у противоположного пола. И я прекрасно знала об этом.
Конечно, нельзя сказать, что на любовном фронте Милки было так откровенно плохо. В конце концов, на первом курсе у Осинской был даже постоянный кавалер. Заботливый отец познакомил ее с сыном своего партнера. Мила в течение четырех месяцев, пока длился роман с парнем с юридического факультета, летала, как на крыльях.
Но... любовь прошла так же стремительно, как и началась. Будущий юрист переметнулся к поджарой брюнетке, учащейся с ним на одном курсе, и Милка осталась одна.
С тех пор парней в окружении Осинской не наблюдалось. Так что, намекая на ее бедную личную жизнь, я искренне верила, что была недалека от истины. Да, быть может, Милана без труда нашла бы что мне ответить. Но она ничего не успела сделать.
Трель моего мобильника, с такой знакомой мелодией заставила меня вздрогнуть и забыть обо всех спорах с Осинской.
Мне звонил Андрей.
Я схватилась за телефон и, понимая, что обязательно должна ответить на звонок друга (кто знает, позвонит ли он мне во второй раз?) пулей метнулась к выходу.
На удивленные взгляды Тимура и Милы мне было плевать. Лешка уже давно превратился в безучастную, застывшую в блаженной неге мумию. Я выбралась из беседки, умудрившись ничего не разбить и ни обо что не споткнуться.
Надо ли говорить, что мои босоножки так и остались лежать под диваном?
Босая я вылетела на обжигающие плиты тротуара. И, едва сдерживаясь от того, чтобы зашипеть от неприятных ощущений, я нажала на заветную кнопочку на телефоне.
— Привет, Андрей!
Радость в моем голосе просто зашкаливала.
— Привет, — устало и немного обреченно ответил Флейм.
И замолчал.
Я вздохнула, открыв рот, чтобы сказать сто тысяч миллионов оправданий, крутящихся на языке. Но... Не сказала ни слова, вдруг испугавшись первой нарушить тишину и спугнуть Андрея неосторожно сказанным словом. Почему-то казалось, что в один миг я могу все испортить и порвать и без того хрупкую нить понимания, только-только вновь установившуюся между нами.
Мы с Флеймом молчали долго. Слишком долго... слишком — тревожно. Напряжение никуда не ушло. Андрей где-то там, на другом конце трубке, конечно, все еще злился. Я чувствовала это даже на расстоянии.
