— Ты хочешь есть? — спросила она сочувственно и протянула ему лепешку, глиняную баклажку с водой. — Может, ты позавтракать из-за нас не успел? Бери, я уже наелась.
— Не хочу, — буркнул йеллоувинец, отворачиваясь.
— Как же не хочешь, если мы так долго ходим? — удивилась Каролинка. — Бери, не стесняйся, они совсем недорого стоят.
Она, обойдя проводника, попыталась всунуть ему в руку лепешку, но тот раздраженно дернул ладонью, и угощение упало на брусчатку, в дорожную пыль.
— Не надо ко мне прикасаться, — процедил Вей Ши.
— Ты такой застенчивый, — посетовала Каролина, с грустью глядя на истекающую медом лепешку. — И неуклюжий.
Проводник сжал зубы.
— Ты из Йеллоувиня, да? А как попал сюда?
Проводник молчал.
— У нас нет слуг из Йеллоувиня, — продолжала болтать Каролина, поглядывая на ворота дома, в который ушел Святослав Федорович, — а жаль, я бы практиковалась в языке. У меня все сестры знают йеллоувиньский, а я говорю очень плохо. Хочешь, я попрошу Четери тебя отдать мне?
Молодой Ши становился все бледнее, а губы и вовсе сжались в тонкую линию. Каролина вздохнула, — становилось все жарче, — посмотрела в сторону реки.
— Ненавижу ждать, — сказала она недовольно и чуточку капризно. — Ужасно, когда нечем заняться. Пойду отца позову, — она уже сделала несколько шагов к воротам и вдруг обрадованно развернулась. — Ой, забыла! А давай я тебя пофотографирую!? Ты так гармонично сложен, я смогу тебя потом нарисовать. Можешь снять рубашку? Она такая застиранная... под ней не видно ничего. Мне кажется, у тебя идеальные пропорции плеч! Так очерчены мышцы!
И она защелкала фотоаппаратом, запечатлевая, как Вей Ши с выражением крайнего изумления на лице поворачивается к ней, выдыхает, в четыре шага оказывается рядом...
Фотоаппарат полетел на землю, хрустнул под каблуком ботинка, а Каролинка, всплеснув руками, упала на колени, потрясла запястьем, которую только что грубо вывернули — но не это ее волновало.
— Зачем? — всхлипнула она, собирая раздавленный фотоапарат и прижимая его к груди. — Ты что, дурак?! — Губы ее дрожали, как и голос — но он был грозным, тонким. — Ты знаешь, сколько тут всего? Тут мои рисунки, и куча референсов, и Ангелина, и папа... зачем?
Проводник стоял с таким яростным лицом, будто она только что нецензурно обозвала его матушку, глубоко выдыхал, постепенно успокаиваясь.
— Ты — наглая девчонка. Я тебе не обезьяна, чтобы меня фотографировать, — наконец, сказал он презрительно. — Нас вообще запрещено фотографировать.
— Нас — это кого? — фыркнула Каролина, поднимаясь и утирая глаза, отчего на лице сразу появились грязные разводы от туши и пыли. Второй рукой она так же прижимала фотоаппарат к груди. — Его величество императора? — она заморгала — грязь попала в глаза. — Тоже мне, нашелся аристократ. А попросить нельзя было, я бы удалила, зачем сразу ломать? — принцесса снова посмотрела на осколки, на покрасневшее запястье, скривила губы и окончательно разревелась. — Ты злой и грубый! Я все расскажу папе и Четери! Тебя накажут! Выгонят! А если сестре расскажу, она тебя вообще убьет!!
— Тому, кто защищает честь рода, нечего бояться наказаний, — процедил Вей Ши. — Никому не позволено нас унижать.
— Уходи! — принцесса сердито шмыгнула носом и топнула ногой. — Иди подметай двор или чем ты там занимаешься. Тоже мне, защитил честь рода перед двенадцатилетней девочкой. Дурак!
Когда Святослав Федорович вышел из дома с ворохом зарисовок, Каролина, зажав планшет между ног, вытирала платьем глаза. Проводника нигде не было. Бывший принц-консорт, выслушав прижавшуюся к его груди дочку, которая от внимания и сочувствия начала еще сильнее всхлипывать, закаменел, погладил ее рукой по спине.
— Пойдем обратно, Каролина, — сказал он. — Я... пообщаюсь с этим молодым человеком. Никто не смеет трогать мою девочку.
— Он сильный, а у тебя нет руки, — жалобно и испуганно проговорила младшая Рудлог. — И вообще он слуга. Ну его, пап! Он, наверное, ненормальный!
Святослав Федорович улыбнулся.
— Каролина, защищать своих нужно вне зависимости от собственной силы. Давай я полью тебе из фляги воды, умойся, и пойдем.
Во дворе дворца Четери предсказуемо йеллоувиньца не оказалось. Зато был сам Владыка с женой — они обедали прямо среди цветущих деревьев, и Четери встал навстречу гостям, по всей видимости собираясь пригласить их за стол. Собирался что-то сказать — но остановил взгляд на лице младшей Рудлог, на опухших глазах и губах, заметил покрасневшее запястье и посуровел. А когда выслушал Святослава и Каролинку, тяжело помолчал несколько секунд. Света за его спиной смотрела с тревогой, причем не на гостей — на мужа.
— Почтенный Святослав, принцесса, — сказал Четери, — примите мои извинения за нарушение законов гостеприимства. Я обещал вам защиту и безопасность. Так как это мой ученик, тяжесть его проступка на мне.
— Я бы хотел пообщаться с этим Вей Ши, — попросил Святослав. Чет покачал головой.
— Не нужно. Мой ученик, мне его и наказывать, а вам не по статусу на него руку поднимать.
— Пап, — взмолилась Каролина, с испугом дергая отца за ладонь, — пусть Четери сам, пусть!
Бывший принц-консорт посмотрел на дочь, на Чета. Культя его дернулась, и он опустил голову.
— Хорошо. И я не виню вас, Четери.
— И мы еще придем, — взволнованно добавила Каролина. Подумала и добавила вежливо: — С вашего разрешения, Владыка!
Гости ушли, отказавшись присоединиться к трапезе, и Чет, спокойно доевший запеченное мясо, сыто потянулся, потрепал жену по коленке и встал.
— Четери, — жалобно попросила Светлана, — не убивай его.
— Не убью, — спокойно пообещал Мастер. — Моя задача — чтобы он жил умным, а не умер дураком.
Вей Ши сидел в своей аскетичной каморке на узкой кровати, обхватив голову руками. Увидел входящего учителя, вскочил, вздернул подбородок вверх. Мастер наматывал на локоть длинный кнут, и лицо его было печальным.
— Снимай рубашку, становись спиной, молодой Ши, — сказал он с сожалением. — Услышишь звук — прыгай. Увернешься, твое счастье.
— Будешь пороть меня как раба в старые времена? — вспыхнул внук императора, сжимая кулаки. — Лучше убей, Мастер! Лучше убей!
— Рабов привязывали, — поведал Чет, — а я даю тебе возможность и в наказании учиться. Ты не себя испачкал — мое слово испачкал, щенок, моих гостей оскорбил. Ты, взрослый, обидел ребенка, ты, мужчина, тронул женщину. Но ты можешь это искупить. Лучше я сейчас тебя накажу, чем жизнь потом. Прыгай!
— Не буду, — прорычал Вей Ши. — Ни прыгать, как трус, ни прислуживать безродным. Если бы кто увидел эти фотографии и меня, в одежде бедняка, грязного, то позор бы пал на семью Ши! Разве есть разница, кто тебя позорит? Хочешь наказывать — наказывай, а я своей вины не вижу!
— Твой выбор, — кивнул Четери — и кнут зашипел, завыл, как звенящая змея в атаке, и за дверьми каморки несколько минут слышны были свисты и сдавленные, глухие стоны.
— В Тафии у реки есть храм Триединого, — говорил воин-дракон, сматывая окровавленный кнут. Вей Ши остался на ногах, но опирался на стену у окна, уткнувшись в нее лбом и тяжело дыша, рубашка была разодрана, плечи его дрожали. — Туда уже пришли монахи, туда приходят бедные за помощью. Пойдешь туда, там залечат твои раны. Боли сейчас у тебя больше, чем вреда. Останешься там помогать, пока не поймешь, что можешь вернуться. Помогать, ни от какой работы не отказываться, всех слушать и слышать, и жить только на то, что заработаешь на пожертвования. Когда вернешься, скажешь мне два слова. Если не те — пойдешь обратно. Понял?
Внук императора Великого Йеллоувиня, наследник престола, молчал.
— Второй вариант. Я залечиваю твои раны, и ты остаешься здесь. Переезжаешь в лучшие покои, и я всем сообщаю, кто ты. Будешь жить, как привык. Но учить я тебя больше не буду.
Спина Ши напряглась.
— Ты... обещал... деду, — с трудом проговорил он.
— Я скажу, что не справился, — беззлобно усмехнулся Четери. — Мои гордость и честь это не заденет.
Молчание, прерываемое тяжелым дыханием.
— В храм, — тихо сказал Вей Ши.
— Иди, — с одобрением ответил Мастер клинков. — И возвращайся, как поумнеешь. Только надень плотную куртку. Чтобы не испугать мою Светлану.
Когда Каролина с отцом вернулись в Истаил, Ани с Нории еще не было. И младшая Рудлог, все еще переживая испуг и обиду, и от этого с жадностью набросившись на накрытый обед, смотрела, как отец пытается открыть раздавленный фотоаппарат и проверить, цел ли накопитель. За окном начался дождь, и свежий воздух бодрил и радовал.
— Цел, — сообщил Святослав Федорович, доставая прозрачную короткую трубку. — А фотоаппарат новый купим, дочка. Как рука?
— Не болит уже почти, — c облегчением проговорила Каролина, дожевала кусок рыбы и просительно добавила. — Паап... а Ангелине обязательно рассказывать, да?
Она смыла косметику и выглядела совсем маленькой. И голос ее звучал по-детски.
— Нужно, Каролина, — отец вытер руки салфеткой и тоже приступил к обеду. — Тебе нужна охрана. Я, к сожалению, не в состоянии тебя защитить. И в произошедшем есть и моя вина, я слишком увлекся и оставил тебя одну.
— Папочка, ты самый лучший, — заверила его младшая Рудлог горячо и торопливо, и чуть не подавилась рыбой, закашлялась. Святослав подал ей воды. — И ни в чем не виноват!
— Мне нужно было предупредить тебя, что у людей из других стран и сословий другой менталитет, дочка, и то, что мы воспринимаем спокойно, для них может быть оскорбительным. Например, те, кто не видел вспышек фотокамеры, вполне могут испугаться или посчитать это колдовством или нападением. Хотя этот Вей Ши из Йеллоувиня... что-то не припомню там запрета на съемку людей, может, он из секты какой? Как бы то ни было, дочка, нужно быть осторожнее с чужаками.
— Теперь-то я буду, — грустно пообещала Каролина. — Просто я боюсь, что Ангелина меня больше не отпустит в Тафию. А там куда красивее, правда?
Святослав Федорович рассеянно кивнул.
— Отпустит, не переживай. Просто приставит охрану. И мне будет спокойнее. У тебя сейчас занятия?
— Да, — голос младшей Рудлог был уныл. — А сегодня, между прочим, праздник!
— Праздник отметим вечером. А я пока схожу в Рудлог, куплю тебе новый фотоаппарат, пообщаюсь с Василиной. И навещу Валентину с детьми. Давно у них не были. Со мной нельзя, — предупредил он просьбу дочери.
Каролина тяжело вздохнула и кивнула.
— А может их к нам пригласить, пап? Погостить?
— Я думал об этом, — улыбнулся Святослав Федорович. — Поговорю с Валей. Ешь, Каролина.
Младшая Рудлог некоторое время послушно и тихо ела, не нарушая этикета болтовней с набитым ртом. Но все же не выдержала:
— Жалко, что мы не можем сейчас все вместе на праздник собраться, правда? — Каролина сунула в рот еще кусок рыбы. Прожевала. — Все в разных уголках мира. Это грустно, пап.
— Это жизнь, милая, — тихо сказал Святослав. — Кто-то уезжает далеко, кто-то уходит. Это жизнь.
Глава 11
Рудлог, среда, 1 февраля, вечер
Увы, королеве Василине в этот вечер было не до праздника. Как, собственно, всем оставшимся в живых правителям за исключением разве что императора Йеллоувиня, потому что гармонизирующая сила его крови была велика. Хотя и в его стране начались проблемы. Избежал тревог полностью только Владыка Нории — ибо над его страной еще не успокоилась стихийная послесвадебная буря, и воздух был настолько напоен потоками Жизни, что влияние смерти двух королей не ощущалось.
А вот в других странах после обеда начали поступать тревожные сообщения. Резко ослабел стихийный фон, и Рудлог, несмотря на то, что сила Василины росла и недавно был напоен алтарь красной кровью, начало потряхивать по окраинам. Легонько, но этого достаточно было, чтобы испугать людей, помнящих еще осенние жуткие землетрясения. По всему континенту усилились ветра и морозы, и люди Бермонта, только с утра радовавшиеся теплу и солнцу, попрятались по домам. Инляндию накрыло ураганом, что, зацепив краем Маль-Серену, налетел с моря и ушел в Рудлог, сильно ослабевший, но все же опасный. В Блакории местами вдруг на глазах у изумленных людей полопалась мерзлая земля, открыв вязкие теплые топи, подогреваемые близкими горячими подземными водами, и по всей стране потек туман с явным болотистым запахом. Царица Иппоталия, что с утра ушла в храм поминать родных — потому что шел шестой день после смерти, день памяти, — с удивлением и страхом поняла, что море больше не подчиняется ей так, как раньше, и куда больше сил нужно, чтобы обуздать его. И все равно по всему побережью континентов Рика и Манезия разыгрались опасные шторма, остановившие судоходство и выбросившие на берега тысячи тонн изломанного льда — такой силы они были.
Василина же к вечеру начала гореть — ей стало жарко, и казалось ей, что она ощущает каждый толчок земли в разных уголках Рудлога, которые отдавались в голове вязкой волной боли. Они с Марианом ближе к полудню ушли на Север, в имение Байдек, к детям. Сейчас муж в холле общался с Тандаджи и Стрелковским по телефону, а королева, не в силах выносить поднимающуюся температуру и задыхаясь, оставила мальчишек и Мартинку на верного Симона и няню и вышла из-за стола в заснеженный темный двор. Она прикладывала руки к сугробам — те таяли, со стоном прислонялась лбом к стылой коре яблонь — бедные деревья начинали потрескивать и высыхать. На плечи ее словно опускалась вся тяжесть небесных сфер, и Василина, не понимая, что происходит, металась по двору, пока снег не начал таять уже в диаметре трех, потом пяти метров от нее.
Байдек, закончивший разговор, вернулся в столовую, увидел во дворе зарево, тревожный взгляд Симона, и, переменившись в лице, бросился туда. И застал момент, когда супруга, подернутая красноватым огненным маревом, застонала, опускаясь на землю с закрытыми глазами и растягиваясь на ней. От королевы во все стороны рванула круговая волна силы, почти ошпарившая бегущего к жене Мариана и сотрясшая почву.
В имении зазвенели стекла, зашумели, стряхивая снег, яблони, и все затихло — только краем слуха можно было уловить отдаляющийся гул земли.
Байдек перевел дыхание, потер саднящее лицо и быстро приблизился к жене. Сильно пахло озоном и каленым железом. Василина, одетая в легкое платье, сжавшись комочком и сотрясаясь от дрожи, так и лежала, закрыв глаза, на сухой, свободной от снега земле. И Мариан с тяжелым сердцем взял холодную жену на руки, прижал к себе и понес домой.
Опять странные свойства крови его супруги, опять груз, который он не может разделить с ней. И как понять, как узнать, что он только что видел, что произошло и зачем?
Позже они узнали, что сейсмографы зафиксировали уникальное круговое землетрясение с эпицентром в имении Байдек. Уникальное, потому что слабое, но до самых границ страны не потерявшее силы. Круговая волна содрогающейся земли дошла до окраин Рудлога, заставив замолчать начавшие извергаться вулканы в горах, и, постепенно слабея, распространилась по континенту.
После этого толчки в провинциях прекратились. Надолго ли — не знал никто.
