Когда Хворостинин осматривал захваченный арсенал Бахчисарая, он с удивлением для себя обнаружил там восемь легких пушек и запас ядер к ним. На расспросы, откуда взялись эти орудия и почему татары не использовали их для защиты Бахчисарая, пленные татары рассказали, что пушки — подарок крымскому хану от турецкого султана.

Желая расположить к себе Давлет Гирея, великий султан Сулейман Великолепный прислал крымскому хану свои военные трофеи, захваченные им у рыцарей-иоаннитов на Родосе. По началу пушек было ровно десять, но потом орудия, были отосланы Давлет Гиреем на Перекоп, турецкому гарнизону. Остальные восемь пушек, так и остались пылиться в стенах арсенала, поскольку у татар не было людей, которые могли из них стрелять, да и большой необходимости в этом хан не испытывал.

Вслед за оружием, что казаки и люди Хворостинина подчистую вывезли из стен арсенала, активно грузился всевозможный провиант. Мука, масло, вяленое мясо и даже сушеные дыни и виноград, все то, что позволило бы "сидельцам" не только выдержать грядущую зиму в окружении врагов, но и продержаться до прихода свежих сил, относительно которых у воеводы были определенные опасения.

Дело в том, что весь поход на Крым был затеян, как своеобразный ответ на набег татар на Москву. Тот факт, что Хворостинин взял Перекоп, в котором был турецкий гарнизон, позволял властителю Стамбула и Блистательной Порты считать действия русского воеводы как повод к началу войны Московскому царству. Давая добро на набег донцов на Крым, царь не ставил Хворостинину никаких ограничений, не подозревая, что дело зайдет так далеко. Предполагалось, что казаки только пощиплют приграничные татарские земли и земли их союзников ногаев. Ни о каком походе на Бахчисарай разговоров не было.

И если взятие крымской столицы и освобождение большого количества пленных из татарской неволи позволяли воеводе надеяться на то, что эти успехи смягчат царское сердце, по типу "за храбрость и удаль" не наказывают, то Перекоп и уж "сидение" в нем, было откровенно скольким вопросом.

Дмитрий Иванович совершенно не исключал того, что за эти действия он подвергнется опале со стороны государя и царь прикажет очистить Перекоп. И такое решение будет обусловлено отнюдь недальновидностью или откровенной глупостью царя Ивана. Находясь в состоянии войны с Польшей и Швецией за земли Ливонского ордена, государь не мог себе позволить ещё одну большую войну, для которой потребовалось много денег и воинских сил.

— Вот развяжем себе руки с Ливонией, выйдем к морю, вот тогда можно будет взяться за татар и держащего их руку турецкого султана, но никак не раньше — неоднократно говорил царь своим воеводам, предлагавшим полностью раздавить последний "золотоордынский" нарыв на русском теле.

Воевода Хворостинин все это прекрасно знал, но его душа никак не могла пройти мимо возможности, если не принести государю крымскую шапку, то хотя бы максимально ослабить татар и на десятки лет, избавить южные рубежи Руси от вражеских набегов.

Одним словом славный полководец надеялся, что из его действий выйдет что-либо путное и полезное Русскому государству, но человек предполагает, а Господь располагает.

Пробыв в Бахчисарае, в общей сложности пять дней, победители покинули ханскую столицу, двинувшись на север двумя колоннами. В первую, самую большую входили донские казаки, ватажники атамана Кольцо и отряд воеводы Хворостинина, в другую, Вольные люди атамана Байды.

Как и обещал атаману Кольцо воевода, он не стал полностью разрушать Бахчисарай, хотя руки у него очень и очень чесались. Огню был предан только один ханский дворец как месть за сожженную татарами Москву.

Настаивая на скорейшем отходе из Бахчисарая, Хворостинин благополучно избег опасности, что нависла над русскими войсками и их союзниками. Не прошло и трех дней, как к стенам Бахчисарая подошло сразу три войска, три больших отряда крымчаков.

Первый отряд возглавлял Пулад-мурза, вместе с молодым ханом Саадет Гиреем, что при поддержке начальника турецкого гарнизона в Балаклаве выступил против русских. Второй отряд возглавлял ещё один новоявленный хан Крыма Гази, за которым стоял бяклербек Кафы, давший царевичу часть своих солдат. Третьими были крымчаки из Арабата и Кырыма, собравшие войско для защиты своих земель от неверных.

Поддерживая связь между собой, они встретились у стен Бахчисарая, но там никого не оказалось. Казалось, самое время, собрав три войска в одно целое устремиться в погоню за врагом, который явно не успел уйти далеко. Тяжело нагруженные верблюды и лошади не позволяли русским совершат быстрые и дальние переходы. Однако, этого не произошло. Пулад-мурза с Саадетом принялись яростно спорить между собой за власть над страной, полностью позабыв про русских. Споры были столь яростными, что только присутствие на переговорах турок, не позволило претендентам на верховную власть в ханстве, обнажить друг против друга клинки. Проспорив три дня, каждая из сторон осталась при своем мнении. Пулад-мурза, объявил, что он намерен дожидаться возвращения с Кавказа старшего сына покойного хана Мехмеда Гиреея, тогда как Гази Гирей напрямую обратился за помощью к турецкому султану. Называя его родным отцом и спасителем Крыма от гяуров.

До возвращения Мехмеда или получения письма от турецкого султана, стороны поклялись воздерживаться от применения силы в вопросе престолонаследия, к огромной радости простых татар.

Тем временем, Хворостинин с атаманами Кольцом и Юрьевым благополучно достиг Перекопа, хотя спина у него явно горела. Оставив в крепости ватажников вместе с отрядом Матвея Фролова, наказав ему строго настрого не обижать ватажников и дождаться прихода нового войска, воевода вместе с донцами двинулся по Дикому полю, ведя с собой знатных татарских пленников и множество освобожденных из неволи людей, из-за которых произошла ужасная история.

После взятия Бахчисарая, выяснилось, что некоторая часть бывших пленных не хочет возвращаться на Родину. Многие из них приняли ислам, обрели новые профессии, которые позволяли им худо-бедно жить в Бахчисарае.

В общей сложности их набралось свыше пятисот человек, и они постоянно досаждали воеводе просьбами оставить их в Крыму. Когда об этом узнал Байда, то он пришел в сильное негодование, но не показал Хворостинину вида. Он попросил его отпустить этих людей с ним в Козлов, где при виде готовых к отплытию челнов, они переменят свое решение.

Ничего не подозревавший воевода охотно согласился с атаманом, совершенно не подозревая, чем все это обернется.

Верный данному Хворостинину слову, Байда привел бывших пленников к стенам Козлова и предложил им отплыть на Русь морем. Естественно, никто из пленных не изъявил такого желания, повторив атаману свою прежнюю аргументацию.

Байда, как и обещал воеводе, выслушал решение пленников и молча, отпустил их восвояси. Но не успели они скрыться за взгорком, как приказал своим людям рубить пленных.

После, когда все было кончено, атаман подошел к порубленным телам и, склонив голову, молвил скорбным голосом:

— Знаю, грешен, перед господом и людьми, но не мог я поступить иначе. Пошли бы они к себе домой, наплодили бы детей, и двинулось бы все это семя басурманское на нашу землю и наши головы. Так пусть лежат они здесь и никого не тревожат.

Так завершился этот поход на Крым, давший начало длительному русско-турецкому противостоянию.

* * *

Предчувствие воеводы Хворостинина о том, что его успехам в Крыму, царь государь не особенно будет рад, его не обмануло. К моменту его возвращения в Москву государь пребывал в скверном состоянии души. И дело тут было не только в возможной войне с крымскими татарами и турецким султаном при незавершенной войне за Ливонию. Царь Иван потерпел сокрушительное поражение в избрании его польским королем, казалось бы, в выигрышном положении.

Ради этого он подписал с поляками временное перемирие, добившись больших военных успехов. Ради этого отказался от царства, сделав Марию Стюарт правительницей Московии. Ради этого он широко распахнул двери своей казны, но, увы, поляки выбрали себе в короли французского принца Генриха, который не обладал и одной десятой возможностей Ивана Грозного.

Выбрали, несмотря на многочисленные заверения людей представлявших интересы русского царя в польском Сейме, активно бравших у него деньги и дарившие, оказалось бесплотные надежды. Выбрали с подавляющим перевесом голосов и тем самым нанесли оглушительную пощечину Московскому владыке.

Гнев, правителя, в эти дни многие из окружения царя испытали на себе в той или иной мере, заслуженно или не очень. Первым его испытал на себе гонец, принесший государю это печальное известие. Его царь сильно избил своим посохом, чем вызвал сильные пересуды среди своих приближенных, занимавшихся вопросом избрания.

Помня его гнев в отношении членов Ближней думы, они приготовились к самому худшему, но вопреки их ожиданиям, опалы не последовало и причиной тому, была Мария Стюарт. Нет, она не стала с умным видом объяснять государю причины, по которым поляки предпочли ему Генриха. Указывать ему на допущенные ошибки, и определять в них виновных, ничего этого она делать не стала. Едва ей донесли о постигшей государя неудаче, шотландка тотчас отправилась в царскую усадьбу и принялась его успокаивать и утешать.

Как много может сделать молодая женщина, если она точно знает, как можно быстро придать мужчине в себе былую уверенность и вернуть ему утраченные силы.

Царь отдал должное королевне, её умению выкладываться полностью и без остатка, но как оказалось — это была только первая фигура Марлезонского балета. Ибо свои задачи и предназначения Мария Яковлевна в возникшей проблеме видела гораздо дальше только одних альковных утех и услад.

В свободное от объятий время, она неторопливо и ненавязчиво стала доказывать государю, что в избрании поляками нового короля речи Посполитой, для Московского государства есть и некоторая положительная сторона.

Конечно то, что государь не стал польским королем — это, безусловно, большой минус. Сколько потрачено зря денег, времени, сколько было выстроено планов на будущее трудно себе представить, но если внимательно присмотреться в избрании королем Генриха Валуа, есть свои небольшие плюсы. Главный из которых, заключается в том, что он француз и польские интересы ему на данный момент совершенно чужды.

— Я хорошо помню Генриха по Парижу, ведь он родной брат моего покойного мужа, короля Франсуа. Генрих не политик и не государственный муж, что печется о благе своей страны, своего королевства. Больше всего на свете его интересует блеск своей собственной фигуры, блеск его окружения и двора. И хотя я никогда не бывала в Польше, могу смело заявить, что двор французского короля и двор польского монарха существенно различаются.

— Естественно, во Франции король сам себе назначает содержание, а в Польше только то, что ему назначает Сейм и плюс доходы от собственных королевских владений, которых не так много и они не особо богаты. Не сладко ему придется после блеска и уюта Лувра, — язвительно усмехнулся Грозный, — ох и не сладко.

— Вот и я говорю о том же. Двор скучен, доходов мало и Генрих не будет радеть о благе Польши.

— К чему ты все это ведешь, женщина? Говори яснее — потребовал царь от жены. Прежние супруги Ивана Грозного дальше распределения "теплых" мест своей родне и высказываний мыслей о том или ином приближенном великого государя разговоры не вели, и рассуждать о политики не смели. Не бабье это было дело лезть в государственные дела, однако особой статус новой государыни позволял ей высказать свои соображения.

К тому же, слова королевны не были пустой женской болтовней. Будь это так, Грозный давно бы окоротил свою супругу, но все её советы и действия, подобно лыку очень хорошо ложились в строку.

Царю, было интересно, что предложит королевна в этой непростой и сложной политической ситуации. Он с радостью был готов выслушать её, но помня наставления предка своего Владимира Мономаха, не давать воли своим женам над собой, держался с Марией подчеркнуто жестко.

— Я говорю о том, что с избранием Генриха королем поляков, у тебя появилась возможность заключить мир с Польшей и тем самым развязать себе руки в Ливонской войне.

— Нет, не думаю, что, не будучи поляком, Генрих решиться признать наши завоевания в Ливонии. Нет, поляки и Сейм, ему это никогда не позволят. Не будет прочного мира между нами — вздохнул государь.

— Так откажись от Ливонии ты, потребовав у Генриха в обмен другие земли короны — предложила королевна, чем вызвала у царя приступ ярости.

— Да как ты только посмела сказать мне это, женщина! Как у тебя язык после этого, не отсох, негодница! Поди прочь от меня, ведьма! — обрушил государь на шотландку град слов, которая к своему счастью их значение не понимала и только догадывалась об их сути. — Ливония — главная цель всей моей жизни! Моя сокровенная мечта, которую я ставлю выше Казани и Астрахани вместе взятых! Без портов на Балтике не сможет Русское царство торговать с Европой так, как ей выгодно и нужно и тем самым быть с её государями на равных!

В порыве гнева государь вскочил с ложа и собрался лично вывести за волосы королевну из своей опочивальни, как она упала перед ним на колени и вскинула к нему руки.

— Не вели казнить, великий государь, вели слово молвить! — выкрикнула Мария Яковлевна, и государь остановился, пораженный её видом. За все время совместной жизни, гордая и своенравная шотландка всего лишь второй раз становилась перед царем на колени.

— Говори! — коротко бросил Грозный, с трудом сдерживая бешено стучавшее в груди сердце.

— Знаю, что мои слова острым ножом режут тебе сердце, ибо только одной Ливонией ты живешь все эти годы. Потратив на неё столько сил и жизней людских, и даже мысль отказа от неё причиняет тебе сильную боль и страдания, но остановись, посмотри на это дело с иной стороны.

Ты побил поляков и заключил с ними перемирие в надежде, что тебя изберут их государем. А пока, суть да дело, ты начал войну с другим своим врагом, шведским королем, который также как и ты претендует на власть над Ливонией. Я знаю, что у тебя большое войско и храбрые полководцы, которые способны разбить любого врага, но воюя сразу против двух сильных врагов, ты не выстоишь, любимый мой государь. У тебя не хватит сил

— Пока у меня только один сильный враг, король шведский Юхан и дела его идут далеко неблестяще! Мои воеводы берут одну ливонскую крепость за другой, и вскоре весь север Ливонии будет моим! — уверенно воскликнул государь, но его слова не смогли переубедить шотландку.

— Погнавшись за одним, ты потеряешь другое, — процитировала королевна библейскую мудрость. — Пока ты будешь сражаться с Юханом, враги твои обязательно постараюсь ударить тебе в спину и неважно, кто это будет на этот раз: поляки, татары с ногаями или бояре. Они ударят, чтобы довершить то, что у них не получилось в прошлый раз, и ты это знаешь лучше, чем я.

— И ради этого нужно отдавать им Ливонию? Никогда — отчеканил Грозный, но опять его слова не напугали королевну и не заставили её отступить.