Отрок Книга 05

"Ну, что ж, господин предшественник, уже одно это свидетельствует, что какое-то производство у вас налажено. Шлем больше всего напоминает шлемы польских панцирных гусар, как их показывают в кино, но там, кажется, еще т султан из конского хвоста был? Не помните вы, сэр, ни черта, а знаете еще меньше...".

— Ну, что скажешь? — прервал мишкины размышления дед.

— А что говорить-то?

— Все, что можешь, то и говори. — Дед сделал предостерегающий жест в сторону Лавра. — Лавруха, а ты помалкивай, пускай сам соображает!

Мишка глянул на Лавра, тот в ответ слегка развел руками и сделал страдальческое лицо. По всей видимости, на собрание десятников его пригласили в качестве "эксперта по вооружениям", но дед, наверно, его пояснениями остался неудовлетворен.

— Ну... — неуверенно начал Мишка, подводить Лавра не хотелось, но кто ж его знает: что он сказал, что не сказал? — Тулья сложена из двух половинок. Вот этот гребень и околыш их сжимают. То есть, я так думаю, а как на самом деле, не знаю. Козырек — Мишка постучал ногтем по названной детали, хорошо защищает лицо от стрел и колющих ударов — надо только вовремя голову наклонить. Оголовье лучше, чем стеганый подшлемник — и удар сильнее смягчает, и голове не так жарко.

— Все? — вопрос, почему-то, задал не Корней, а Федор.

— Да я же не знаю, что вы узнать хотите... хотя... — Мишка оглядел горницу, но других шлемов не увидел — еще такие же шлемы есть? Мне бы на несколько сразу глянуть...

— Лавруха, есть еще шлемы?

— Есть, батюшка, в сенях семь штук лежат, только четыре из них побитые немного.

— Тащи сюда... Михайла, сиди! Без тебя обойдется!

Это уже было и вовсе "из ряда вон" — гонять зрелого мужа, когда под рукой был подросток...

"И Федор как-то странно пялится... никак их сиятельство граф Корней очередной спектакль задумали? И что же ему надо? Что вообще ему может быть надо от погостного боярина, для чего можете понадобиться вы, сэр Майкл? Блин! Невеста Катерина Федоровна! "У вас товар, у нас купец...". Будущего зятя демонстрируют! Ну я вам... Стоп, сэр Майкл, лорда Корнея подводить не стоит, он на этом какие-то свои расчеты выстраивает и делать ему подлянку не в ваших интересах!".

Лавр притащил в охапке все семь шлемов и с грохотом вывалил их на стол. Мишка пододвинул поближе светец с лучиной и сделал вид, что внимательно рассматривает трофеи, хотя достаточно нагляделся на них и при свете дня. Хотел даже попросить еще добавить света, но потом решил не выпендриваться и заговорил деловым тоном:

— Вот, господа бояре, если посмотреть на несколько шлемов сразу, то видно, что сделаны они по одному образцу, и ни один из них не делался одним кузнецом от начала и до конца. Одни люди ковали половинки тульи, другие околыши, третьи нащечники... Потом это все собиралось вместе. Если сейчас все эти шлемы разобрать на части и части эти перемешать, то можно будет собрать шлемы снова, не подбирая детали — они все одинаковые и подойдут друг к другу. Ну, может быть, чуть-чуть, подогнать придется, но совсем немного.

— Ну-ка, ну-ка... все одинаковые? — Лавр, заинтересовавшись, сразу же забыл про присутствие Корнея и Федора. — Это как же сделать можно?

— Вспомни, дядя Лавр, как мы матрешек по шаблону вытачиваем, тоже ведь все одинаковые получаются. Тебе, я помню, этот способ очень понравился...

— Да, но здесь-то...

— И здесь то же самое, только немного по-другому. Делаем шаблоны для каждой части шлема, а потом к ним откованные части прикладываем. Если не подходят, то либо на наковальне правим, либо на станке доводим, только станок, наверно не ножной — все-таки, железо, не дерево — а от водяного колеса крутится. Смотри, как половинки тульи друг к другу точно прилегают. Если точильный камень на станок поставить, то кромки даже на холодном железе заглаживать можно.

— Так... колесо, значит, такое, как у Кузьки на лесопилке, и от него ремень на станок... станок надо намертво к полу крепить... или к чему-то...

Все! Лавр "пропал". Теперь, пока сам не попробует сотворить нечто подобное, весь окружающий мир с его ежедневными заботами и обязанностями, будет для него лишь досадной помехой.

— Кхе! — Дед покосился на боярина Федора с довольным видом, хотя, скорее всего, мало что понял из Мишкиных объяснений. — Лавруха, значит и у нас такое сделать можно?

— Что? А! Да, батюшка, можно попробовать... только колесо, там, да еще всякую снасть... мы с Михайлой сообразим. Железа много понадобится...

— Слыхал, Федька? Михайла, еще чего добавить можешь?

— Могу, но вести не радостные.

— Кхе! Давай уж... что ты там еще углядел?

— Изволите ли видеть, господа бояре, — раз уж дед зачем-то решил пудрить мозги боярину Федору, Мишка решил подыграть ему "изящной словесностью" — мастер Лавр совершенно справедливо указал на необходимость весьма и весьма немалых затрат на создание снасти для изготовления таких шлемов. Иначе говоря, делать все это ради нескольких десятков или сотни-другой штук, нет смысла — невыгодно. Даже, если делать их на продажу, то на несколько сотен шлемов покупателей найти будет не просто — против обычного шлема, такой как эти, будет стоить, наверно, втрое дороже, если не больше. Если же налаживать изготовление таких шлемов для себя, то это означает, что ты собрался вооружать целое войско — тысячи ратников.

— Ну уж и тысячи! — Про такого зверя, как рентабельность, воевода Корней, разумеется, и слыхом не слыхивал. — Это ты, Михайла, загнул!

— Отнюдь, господин воевода! Вывод мой подтверждается сей записью, имеющейся на каждом шлеме. — Мишка постучал ногтем по таким же, как на личных медальонах журавлевцев, угловатым цифрам, выбитым на боку шлема. — Извольте убедиться сами, господа бояре.

Боярин Федор молча придвинул к себе светец и принялся разглядывать боковину шлема, дед последовал его примеру, щурясь и дальнозорко отставляя от себя предмет изучения. Оба, разумеется, ничего не поняли.

— Кхе! Это по-каковски здесь? Не по-нашему писано.

— Это цифры — особая счетная запись, господин воевода. Я этой записи купеческих детей в Академии обучаю. Обратите внимание: литер на каждом шлеме всего четыре. Это значит, что самая малая запись, которая может быть — один, а самая большая — девять тысяч девятьсот девяносто девять. То есть, тьма без одного человека. Если бы литер было три, то это означало бы, что запись рассчитана, самое большее, на тысячу, а если бы две, то только на сотню. Но литер четыре, значит счет собирались вести на несколько тысяч — до тьмы. Вот этот шлем — сто девятый, значит, до него было сделано сто восемь...

Мишка прервался, потому что понял: его не слушают — Корней и Федор уставились друг на друга с удивленно встревоженным выражением лиц, потом боярин Федор решительно, даже зло, произнес:

— Не может быть, напутал что-то парень.

— Кхе, Михайла, ничего не путаешь? Может... это как-то по-другому прочесть можно?

— Читать можно, как заблагорассудится! Журавлевские ратники, к примеру, уверены, что здесь начертаны колдовскими рунами их истинные имена, и через это власть Журавля над их жизнями беспредельна. Это — вранье, и любое другое прочтение будет враньем или глупостью. Верно только то, что сказал я!

— Мало ли, что ты сказал? — пробурчал боярин Федор. — Проверить бы, как-нибудь...

"Ну, хотел, старый, чтобы я бояричем себя ощутил? Получи!"

Мишка поднялся с лавки, глянул на Федора сверху вниз и выдал "железным" голосом:

— Дозволь осведомиться, боярин Федор Алексеевич, часто ли тебе слово Лисовинов проверять доводится, а если часто, то в чем причина такого недоверия?

— А ну, сядь! — рявкнул дед. — Выделываться он мне тут будет... гордый, едрена-матрена!

— Недоверие не мне высказано, но роду...

— Сядь, я сказал! — Корней хлопнул ладонью по столу. — Не недоверие это! Нам ошибки допустить нельзя... А ты Федька... — дед сделал короткую паузу и передразнил гнусным голосом: — "Мало ли, что ты сказал?". С бояричем... с командиром сотни стрелков говоришь!

"Опаньки! А как же разжалование? Выходит правильно Алексей все истолковал? И я все правильно понял!".

— Все равно, Кирюша, — извиняться Федор даже и не подумал — ни ты, ни я этой записи... счетной не знаем. Кто ее знать может? Отец Михаил?

Про "арабские" цифры монах мог и слышать, все-таки, учился в Константинополе, но рисковать Мишке не хотелось — а вдруг не слыхал? Тогда неизбежен вопрос: "А откуда знает отрок Михаил?". Да и арабское начертание было несколько иным.

— Деда! — Мишка забыл об официальном тоне. — Позови кого-нибудь из крестников или любого отрока из первого десятка. Они эту запись тоже знают.

— Кхе! Но учил-то их ты!

— А откуда ты сам эту запись знаешь? — угадал мишкины опасения Федор. — Никто не знает, а ты и... Журавль знаете. Это как?

"Поздравляю, сэр Майкл! "Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу".

— Я эту запись сначала у иноземных купцов в Турове видел, а потом на чертеже земель, который у журавлевских соглядатаев нашли. — Мишка пожал плечами, словно речь шла о каких-то совсем незначительных вещах. — Ну, кое-что сам додумал.

— Кхе... додумал он...

— Погоди, Кирюш, пусть отроков позовет. — Федору, похоже пришла в голову какая-то идея. — Найдем, как проверить.

— Лавруха, позови, кого поблизости найдешь! — скомандовал Корней. — А ты, Михайла, пока проверять будем, ни слова, ни звука. Вообще, отойди-ка вон туда, чтобы они тебя и не видели.

Мишка уже собрался отойти в указанный угол, когда боярин Федор велел:

— А расставь-ка ты шлемы по... старшинству, что ли. Вот этот сто девятый, да? Тогда, те, что меньше в эту сторону, а те, что больше — в эту. И по порядку.

Мишка расставил шлемы в порядке убывания номеров — сто девятый оказался самым большим — и отошел в угол. Через некоторое время в горницу просунулся Лавр.

— Троих нашел, батюшка. Хватит?

— Давай по одному!

Первым "экспертом" оказался Роська. Он, по приказу боярина Федора, быстренько зачитал номера шлемов: 53, 66, 67, 79, 82, 91, 102 и 109.

— Гм, последний, значит, сто девятый?

— Так точно, боярин! — бодро отрапортовал Роська.

— Ага. — Федор благосклонно кивнул. — А какое самое большое число можно этими литерами записать?

— Какое угодно, только цифр больше будет, чем здесь!

— Нет, четырьмя литерами, сколько записать можно?

— Девять тысяч девятьсот девяносто девять!

— Вот, как ... ну а тьму записать можно?

— Нет, боярин, пять цифр понадобится.

— Так, значит... — Федор задумчиво поскреб в бороде. — А скажи-ка отрок...

— Урядник Василий!

— А скажи-ка нам, урядник Василий... вот этот шлем девяносто пятый...

— Девяносто первый, боярин!

— Да, девяносто первый, а как будет, к примеру, девяносто девятый?

Роська поискал, чем писать, потом макнул палец в миску с водой, стоящую под светцом и вывел цифры прямо на столе.

— Почему две? — тут же прицепился боярин Федор. — Здесь везде по четыре литеры!

Роська недоуменно оглянулся на Мишку, но тот демонстративно уставился в стену.

— Так, боярин... это же нули.

— Ну и что?

— Первый ноль означает, что нет тысяч, а второй, что нет сотен. — Принялся объяснять Роська. — Десятков девять и единиц девять, вот и получается девяносто девять. А вот сто второй. Тысяч тоже нет, вместо них ноль, сотня одна — вот единица, десятков опять нет, вместо них ноль, а единиц две — вот двойка.

— Угу...

Боярин Федор снова полез в бороду — сказанное Роськой совершенно не укладывалось в систему его понятий о счете и числах. Вместо привычных литер "червь" и "фита" на столе перед ним были нарисованы две совершенно одинаковых хвостатых загогулины, означавших, по словам мальчишки число девяносто девять. Да еще какой-то непонятный "ноль", который, оказывается, означает полное отсутствие чего-то там... а зачем он тогда вообще нужен?

Мишке, в свое время, стоило огромного труда внедрить в головы отроков позиционную систему счисления. Дело дошло даже до игры в "солдатики", когда на столе выстраивались десятки и сотни глиняных фигурок.

— Так... Василий... и для чего тогда надо было делать запись из четырех литер, если две левые... ничего не значат? — Формулировка вопроса явно далась боярину с трудом.

— Ну почему же не значат? — Роська умел быть въедливым, как пожарный инспектор. — Они значат, что тысяч нет и...

— Ладно, ладно... значат, так значат... — Федор утер со лба пот, а Коней глянул на Роську, как на заразного больного. — Но зачем четыре литеры, если, как я понял, можно обойтись двумя? Я ведь правильно понял?

— Да, боярин, можно. А зачем... — Роська надолго задумался. — Не знаю, зачем, но для чего-то надо было. На железе же цифры выбивали, не просто же так.

— А подумай-ка еще! — влез в разговор Корней. — Гляди: ровно-то как выбито, аккуратно! Это труда-то сколько! И на каждом шлеме. Ну не зря же силы и время тратили?

Роська, за отсутствием растительности на лице, полез скрести в затылке, а Мишка, почему-то вспомнил, об оригинальной привычке Стерва чесать, в аналогичной ситуации, поясницу.

— Ну, не знаю, — неуверенно произнес, наконец, Роська — может быть, про запас?

— Какой запас? — чуть не хором вопросили Федор и Корней.

— Это... если они еще больше шлемов делать собирались... Ой! У Журавля что, тьма шлемов накована?

— ... !!!

Мишка даже и не представлял себе, что боярин Федор способен столь витиевато сквернословить, впрочем, Корней от приятеля юности не отстал, и, хотя озвучивали они разные тексты, дуэт получился, просто "не в сказке сказать, ни пером описать". Роська уставился на начальство со смесью испуга и удивления — слыхать-то он еще и не такое слыхал, но ругань-то была реакцией на его слова, вроде бы, никакой крамолы в себе не содержавшие!

— Следующего звать? — деловито осведомился Мишка, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

— Не надо... — Корней махнул рукой — и ты, Василий, ступай. Молодец, хорошо выучился.

— Рад стараться, господин сотник! — гаркнул Роська так, что впавший в задумчивость Федор даже вздрогнул, потом четко развернулся через левое плечо и вышел из горницы.

— Михайла, чего ты там стоишь? Иди сюда, садись, дальше думать будем.

Мишка, помянув мысленно, что все время забывает подкинуть матери идею карманов, вытащил из малого подсумка цепочку с "номерным медальоном" и положил ее на стол перед дедом.

— Вы не обратили внимания на то, что такая у каждого журавлевца на шее висит?

— Да у них на шеях, чего только не висит, язычники же! Кхе! Хотя, вроде бы, да. А Федя? Не заметил?

— Да на них серебра больше трех пудов собрали, даже странно: откуда столько? Перстни, кольца, браслеты, ожерелья... всего и не упомнишь. — Федор сожалеющее вздохнул, его-то людям от всего этого богатства достался сущий мизер. — А что такое?

— Поглядите, господа бояре: здесь тоже цифры выбиты. Я проверил и получилось, что одна и та же запись у каждого журавлевца сделана вот на такой пластинке, на доспехе, выжжена на сбруе и седле, на сапогах, даже на одежде вышита. Это — порядок, господа бояре. Очень жесткий и очень правильный. Хозяина любой вещи по этой записи можно определить, а если еще есть и списки, то всегда известно: сколько чего людям выдано, сколько на складе в запасе лежит. Это — порядок, придуманный для большого войска, а не для тех трех сотен, которые у Журавля есть. Ведь ты же, господин воевода, не знаешь, чего и сколько у каждого ратника имеется?