Разложив таблички подобным образом, я придирчиво оглядела получившийся треугольник — он вышел слегка кривобоким — и, вздохнув, приготовилась к главному.
Теперь следовало сжать остатки стопки табличекв руках и, сосредоточившись, сформулировать вопрос. После этого вытащить из руки одну, наугад, и положить ее в центр фигуры; затем можно было переворачивать остальные талички из треугольника "лицом" вверх и по очереди смотреть, какие сочетания символов получаются вкупе с вытащенной из руки табличкой. Обычно ответ получается достаточно ясный — при условии, что происходит полная трактовка хайанских символов.
Итак...
"Что меня ждет в будущем?"
Мысленный вопрос прозвучал так ясно, что я невольно прижала пальцы ко рту, проверяя, не слетел ли он ненароком с языка.
Тем не менее...
Еще раз вздохнув, я разжала ладонь и ласково погладила пальцем по гладкой стопке табличек. Одна показалась мне более теплой, и, не колеблясь, я вытащила ее, положила в центр треугольника и принялась нетерпеливо переворачивать ее товарок.
Через несколько минут я озадаченно опустилась на колени и задумалась. Расклад получился какой-то странный и неопределенный, несмотря на то, что грамотой хайанского гадания я владела достаточно хорошо.
Может быть, дело в самом вопросе? Я могла бы спросить что-то более конкретное, но все события последнего времени указывали на одно — будущее меня ждет бурное, и размениваться на мелочи не хотелось. Хотелось, скорее, узнать все и сразу.
Однако таблички либо врали, либо капризничали, нежелая открывать мне истинной картины грядущего.
Мне досталось "шесть стеблей" — это означало бесконечную дорогу, что, в сущности, было предсказуемо. Но дальше начинались странности.
Дзиран и венок листьев слева, вместе с моей табличкой, недвусмысленно намекали на некую опасность, которую мне нес молодой мужчина. В то же время, шесть колосьев и рысь справа обещали, что в дороге меня непременно подстережет какая-то беда, которая принесет мне удачу.
Я потерла виски и начинающие слезиться от недосыпа глаза. Беда, несущая удачу? Те, кто придумал и-дзэри — большие шутники, хотя, может быть, я что-то неправильно понимаю?
И, наконец, верхние таблички и вовсе вносили сумятицу в получившийся расклад. Это был корень и радуга — два диаметрально противоположных по значению символа, недвусмысленно указывающие на то, что мой путь вполне может закончиться невероятной удачей и некоей нешуточной опасностью.
Я с сомнением посмотрела на безмолвные костяшки и, поддавшись секундному порыву, одним махом сгребла их в кучу. В самом деле, на что я рассчитывала? На то, что они откроют мне, кто же такой этот Синеглазый и чего от него ждать? Или укажут единственно верный и кратчайший путь к моей мечте?
Я в сердцах швырнула безделушки в коробочку, кое-как закутала ее в пергамент и вернула на место. В конце концов, что мне до этого гадания и каких-то там снов, если мне предстоит сделать следующий шаг во моем вполне реальном поиске?
* * *
Светало. Моросил холодный дождь, периодически залетающий за воротник и неприятно стекащий по шее. Море было неспокойным: невысокие волны то и дело с шумом хлестали о подгнившие доски причала, с шорохом растекаясь по ним и принося с собой мелких моллюсков и лохмотья бурых водорослей . Пахло сыростью и солью.
Я стояла у трапа "Крыла Ворона", дожидаясь Андруса, чтобы заранее вручить ему монеты и предупредить дальнейшую торговлю по этому поводу. Голова была гулкой и пустой: мне так и не удалось заснуть, и остаток ночи я провела, лежа на спину и уставившись в одну точку. Порывы ветра трепали куртку менестреля, которую я в последний момент решила накинуть на плечи, и неширокие холщовые штаны, и я похвалила себя, что стянула волосы в узел: не хотелось бы еще и отбрасывать с лица пряди. Одной рукой я придерживала дорожную сумку со своими нехитрыми пожитками, перекинвтую через плечо.
Мимо меня сновали матросы "Крыла", то и дело бросая мне пару-тройку слов. Я отделывалась незначащими фразами, нетерпеливо поглядывая на покачивающееся на волнах судно: мне не терпелось поскорее попасть в Алдорию.
Скрип досок позади и голос Войге, негромко спорившего с кем-то, приободрил меня; широко улыбнувшись, я обернулась...и застыла.
Рядом с Андрусом возвышался Коннар, надевший, как и кочевник, кожаные штаны и жилет, и опоясанный коротким мечом. Он хищно улыбнулся мне и промолвил:
-Доброе утро, Кошка. Разве капитан Войге не сказал тебе, что берет еще одного пассажира?
*айола — речное двухмачтовое судно с косыми парусами;
**традиционная деревянная куколка княжества Хайянь, представляющая собой грушеобразную фигурку воина или пряхи;
* * *
болотная чума;
* * *
морынь трава — степное растение, состоящее из длинного узловатого стебля, усыпанного жесткими листьями и невзрачными белесыми цветами. В засушенном виде ядовито;
* * *
*стекло;
* * *
**отличительная черта Кайташеррских Воронов — черные точки на щеках. По легенде, Ворон-Отец коснулся щеки первого кочевника своим крылом, оставив свой отпечаток и отмечая начало нового племени;
* * *
* * *
горизонт в наречии кочевников;
* * *
* * *
вода не держит оборотней, и они камнем идут ко дну;
* * *
* * *
*и-дзэри — хайянские гадальные прямоугольные таблички. Изготавливаются преимущественно из кости или ольхи. набор табличек обычно состоит из 88 штук, из которых 34 — изображения, а 54 разделены на три набора символов разной масти. Масть изображает три части священного растения Княжества Хайянь — бамбука, олицетворяющего предвидение, будущее, удачу и бесконечную жизнь: масть стеблей, масть листьев и масть корней.
Глава 10.
* * *
Зеленоватая вода рассерженно шипела, разбиваясь о борт "Крыла ворона". На лице оседали соленые брызги, пахнущие водорослями и илом; серебристые рыбки юркими стрелками скользили в морской глади, едва не касаясь спинками поверхности.
Я стояла, опираясь локтями о борт и задумчиво разглядывала рыбок. Им были неведомы тяготы и заботы моей жизни, а единственной проблемок этих тварюшек было не попасться на зуб более хищным товаркам.
Иногда мне хотелось превратиться в такую вот рыбку. Или птицу — чтобы взмыть высоко-высоко в небо, оставив все тревоги на земле.
И больше никогда туда не возвращаться.
-Эти рыбы называются морскими иголками, — послышался рядом со мной голос, который я так страстно желала не слышать вовсе.
Бывший капитан ранаханнской стражи, а теперь только обычный наемник, Коннар поднялся вместе со мной на палубу "Крыла ворона" день назад, и теперь неотступно следовал за мной везде, куда бы я ни направилась. Иногда он просто не сводил с меня колючего взгляда, стоя в отдалении и беседуя с капитаном или матросами, а иногда внезапно возникал рядом, как, например, сейчас. Разговор, однако, раньше он не пытался завязать. Единственным спасением от него была моя каюта: захлопнув дверь и задвинув тяжелую щеколду, я чувствовала себя свободной от настойчивого внимания северянина. Тем не менее, нельзя было провести взаперти все три дня пути до алдорских берегов, и поневоле приходилось терпеть.
-Мы их называли "змейками", — сухо ответила я, не меняя позы.
Коннара не смутил мой тон, и он подошел ближе и встал рядом, опершись о борт точно так же, как и я.
-Помнится, совсем недавно мы стояли точно так же в Хайсоре, — непринужденно сказал он, не уточняя, кого я имела в виду под словом "мы".
-Да, в то время ты был куда более учтивым, — не удержалась я от того, чтобы не ввернуть шпильку.
Дыхание наемника стало тяжелым: видно, ему не понравился мой ответ, но от ответной любезности он удержался. Тогда я решила повернуть беседу на другую тему:
-Тоже решил заделаться работорговцем? Или Андрус нанял — охранять товар?
Коннар помолчал несколько мгновений, потом произнес, четко разделяя слова, будто обдумывая каждое:
-На мою попытку извиниться ты сказала, что одних только слов будет недостаточно. Там, откуда я родом, не принято оставаться с непрощенным грехом на душе, и, поэтому, я принял решение последовать за тобой — куда бы ты не направлялась.
-Нет! — вырвалось у меня.
Пираты, сидящие на бочках напротив, прервали свой разговор и уставились на меня, но мне было все равно. Я вцепилась руками в волосы и глухо застонала. Кто тянул меня за язык? Выходит, я сама и привела северянина на "Крыло"...
Слегка успокоив не самые добрые чувства, бушующие внутри, я отняла ладони от головы и мрачно спросила Коннара:
-Зачем ты мне сдался?
Наемник дернул могучим плечом и коротко хохотнул:
-Хотя бы для охраны. Не знаю — пока не знаю — что ты там задумала, но уверен, что слабой женщине с этим не справиться. А ты всего лишь женщина, и твой удел — хранить дом и воспитывать детей, а не мчаться по всему свету в поисках приключений.
Меня это задело и не на шутку разозлило. Мне всегда было не по душе, когда кто-то пытался подчеркнуть превосходство мужчин надо мной, а уж если этот кто-то вздумал давать советы, как я должна, по его мнению, себя вести...
-Эта, как ты выражаешься, слабая женщина в одиночку справилась с чудовищем с изнанки мира, — сухо сказала я, чувсвуя, как голос дрожит от кипящего внутри гнева, — может быть, в ваших северных деревнях женщины и сидят покорно дома, превращаясь в скудоумных клуш, но это не значит, что и все остальные похожи на них. Я привыкла во всем полагаться на себя, и твои извинения и услуги мне не нужны.
Немного помолчав, я глухо добавила, не глядя на него:
-Да и не нужны мне твои извинения. Порасспрашивай на досуге матросню "Крыла", пусть скажут тебе, откуда Дикая Кошка получила свое прозвище..может быть, тогда ты хоть что-нибудь поймешь. К тому же...кто знает, что тебе придет в голову...в совместном путешествии. Вдруг опять перепутаешь меня с какой-нибудь своей невестой.
Последнее я явно сказала зря, но уж больно хотелось посильнее уколоть наемника в ответ на его слова.
На скуластых щеках Коннара вздулись желваки, черные глаза нехорошо сузились, и он рявкнул:
-Ты пожалеешь, что посмела открыть свой рот!
Это он опоздал с выводами: я уже пожалела, но было поздно. Наемник схватил попытавшуюся отступить меня за предплечье, дернул...и вдруг его лицо исказила гримаса страшной боли.
Выпустив меня, громадный северянин осел на колени, стискивая голову ладонями и хрипло рыча. Я вновь испугалась: на этот раз, от внезапности и странности происходящего. Где-то внутри шевельнулось подобие жалости к корчащемуся у моих ног недавнему обидчику, и я тихо спросила:
-Что случилось?
Коннар резко вскинул голову вверх, и я ахнула, прижав ладонь ко рту: и его глаз сочилась кровавая жидкость, подсыхая на щеках бурыми ручейками. Пара ударов сердца — и страшное выражение смертельно раненного зверя сошло с его лица: очевидно, боль схлынула. Выругавшись на не известном мне языке, бывший капитан поднялся на ноги, шатаясь, будто пьяный. Мотнув густой гривой волос, он устремил на меня мутные глаза и прохрипел:
-Твой дружок — колдун.
Я не стала уточнять, что Кристиан мне не дружок, к тому же, он вовсе даже не колдун, а вампир, да и виделись мы всего два раза. Меня затопило чувство какого-то тихого умиротворения, смешанного с суеверным страхом: значит, менестрель не обманул, сказав, что без моего согласия северянин не сможет до меня дотронуться.
Выходит, понимать его нужно было буквально. Коннар и впрямь не МОГ коснуться меня без ущерба для себя.
* * *
На Первый океан опустилась ночь, накинув на его беспокойные волны шелковое покрывало штиля. Она принесла с собой ту особенную прохладу и умиротворение, которое бывает только на открытой воде, когда чувствуешь себя безнадежно оторванной от твердой земли, и весь мир сжимается до размеров палубы корабля. На короткое воемя именно он становится твоим миром, а все, что ждет тебя дальше, кажется лишь призраком, которого ты вряд ли настигнешь.
Эти мысли неспешно, будто сонные змеи, роились в голове, пока я сидела на каком-то ветхом ящике, поставленном впритык к борту. Я обнимала согнутые ноги, запрокинув голову вверх и разглядывая раскинувшийся над сонным океаном небесный шатер. Там, наверху, перемигивались звезды и неспешно плыл рогатый месяц, отчего-то кажущийся мне больше, чем обычно. Иногда, отбросив мысли о грядущем, я отыскивала в звездных скоплениях знакомые с детства созвездия: Лапу Тайгора, Щит Саана, Гребень Русалки...по правую руку переливалось красноватым цветом Око Хэлля: давным-давно эддре Лэйдон говорил нам, тогда еще малолетним испуганным ребятишкам, что когда-нибудь наступит Закат времен, и Око Хэлля вспыхнет и разрастется, стремительно поглотив наш мир...
Тряхнув волосами, достигающими середины спины, я отогнала невеселые мысли и вновь уставилась на ночные светила. Интересно, что же все-таки заставляет эти огоньки зажигаться на небе каждую ночь? Алдорские храмовники учат, что это зерна из Священного колоса Трех Богов, которыми они засеивают небесное поле. Когда люди гневают их, одно зерно срывается вниз; стоит полю опустеть, как наступят Темные времена...
В Княжестве Хайянь верят, что по ночам небо становится таким ярким, что Белая Дева, жалея людей, набрасывает на него свое шелковое покрывало, дабы ночной жар неба не испепелил мир. Однако Черный змей Тэ-рэцу однажды захотел насолить богине и подослал мышей, дабы те сгрызли покрывало; мыши испугались гнева Девы и наделали лишь крохотныхдырочек в шелке, из которыхи прорывается ослепительно-белый свет настоящего неба...
А у племен набийцев витает одно общее поверье, что звезды — это глаза врагов великого Вождя Шимура, которые он собрал за бесчисленное количество битв. Слепые враги неопасны, рассудил Вождь, и, дабы они не сумели вернуть себе свои глаза, рассыпал их по небу.
Я вздохнула и слегка поморщилась: ночную идиллию нарушали нестройные выкрики и гогот, то и дело выплескивающиеся со стороны компании матросов, пристроившихся неподалеку от меня. Перевернув пустой бочонок и водрузив на него магический светильник, они играли в "монетку под горой"* время от времени сбиваясь на моряцкие побасенки, самыми приличными из которых были имена героев. На меня они не обращали почти никакого внимания, поэтому я невольно вздрогнула, когда один из пиратов выкрикнул мое прозвище.
— Эй, Кошка! — довольно благодушно проревел матрос внушительных размеров. Его вид натолкнул меня на мысль, что ему, наверное, не страшен даже самый сильный шторм: будет болтаться на волнах, как пробка.
Его лицо было мне незнакомо, поэтому я ограничилась сухим кивком головы и неохотным:
-Чего тебе?
-Спой нам ту песню...про деревню на берегу.
У меня неприятно екнуло сердце. Эту песню я сочинила через два-три дня после убийства Сокола, и, на свою беду, пела ее несколько раз в пиратских забегаловках. Незатейливая, на первый взгляд, песенка имела огромный успех, однако я ее недолюбливала — в ней была собрана вся моя горечь и слезы по безвозвратно канувшим в забытье счастливым временам.
Смахнув невовремя навернувшиеся на глаза слезы, я резко ответила:
