Коротко кивнув прислужникам (они поклонились мне и выпрямились, застыв по бокам бассейна, как мраморные изваяния), слуга поставил рядом со мнойсвою ношу. В хвойный аромат масел вплелось благоухание мяты и розмарина, исходящее из носика кувшина, и Тариб, повинуясь моему одобрительному кивку, наполнил чашку янтарной тягучей жидкостью и протянул мне.
С благодарностью приняв ее и сделав глоток восхитительного напитка, похожего на травяные настои хайанских монахов, я спросила:
-Что это такое, Тариб?
-Нага-айлэ, хэннум, — почтительно ответил тот, — особый чай, который у нас пьют по утрам. Он бодрит и вызывает приток сил на целый день...
-Да уж, сейчас мне это особенно необходимо, — вздохнула я, смакуя обжигающий напиток. Тариб неподвижно стоял рядом, почтительно сложив руки на поясе и смиренно ожидая моих указаний.
Чувствуя, как одурманенный недосыпом разум начинает проясняться, я неспешно допила нага-айлэ и с благодарностью передала опустевшую пиалу Тарибу; тот принял ее с поклоном, будто брать что-то из моих рук было для него неземным благом, водрузил кувшин и пиалу на поднос и поднял его, вопросительно взглянув на меня:
-Желает ли хэннум еще чего-нибудь?
-Пожалуй, нет, — лениво протянула я, — хотя...ты не мог бы прислать ко мне служанку? Она помогла бы мне уложить волосы, а то мой слуга совершенно не смыслит ничего в этом деле, да и вообще — мужским рукам я прическу не доверю.
Тариб застыл около меня; поднос в его руке дрогнул,и пиала звякнула об кувшин.
-Хэннум, во дворце не прислуживают женщины, — сообщил он каким-то деревянным голосом.
-Правда? — не на шутку удивилась я, припоминая, что за все время пребывания в "Лилии" мне на глаза и впрямь не попадалось ни одной невольницы, — почему же?
-Это приказ лучезарного калифа, — тем же тоном продолжил слуга.
Вот чудеса. Неужели калиф и впрямь благоволит к мужскому полу? Но тогда непонятно наличие гарема. Я было хотела деликатно уточнить эту деталь у Тариба, однако заметила нечто, сбившее меня с мысли.
Два прислужника, делавших мне массаж, стояли неподалеку и неспешно обсуждали что-то...при помощи жестов. В воздухе мелькали смуглые пальцы, ловко складываясь в неизвестные мне узоры, а губы слуг были плотно сомкнуты. Спустя секунду я поняла: оба были немы!
-Они вхожи в гарем лучезарного, — обронил непонятную фразу Тариб, правильно истолковав мой изумленный взгляд.
-И что? — не поняла я.
-Прислуге, приписанной к наложницам великого калифа, рассекают язык напополам, лишая возможности говорить, — сумрачно пояснил Тариб. Я оторопела:
-Это же варварство!
И умолкла. Конечно, это варварство — с точки зрения простого гражданина Алдории...или избалованной богачки, которой я прикидываюсь. Однако, все же, я не та, за кого себя выдаю, и не имею большого права судить. Среди пиратов бытуют и более жестокие обычаи — скажем, выжигание глаз королевским соглядатаям, свидетелем чего я однажды была...
Тариб бесстрастно глядел на меня и молчал. Отогнав от себя дурные воспоминания, я взволнованно произнесла:
-Но ведь раньше в "Лилию" допускалась прислуга женского пола! Мне рассказывал Дар...мой слуга.
-Это было при Аэллам-хэннум, матери лучезарного, — пожал плечами Тариб, — Тэймуран-эгга распорядился иначе.
Я покачала головой и принялась массировать виски. Очередная странная инициатива калифа...такое ощущение, что они поджидают меня в каждом темном закоулке "Лилии". Создается впечатление, что все эти чуднЫе законы и приказы продиктованны одним потаенным стремлением калифа. Знать бы еще, чего он добивается...
-Хэннум желает еще что-нибудь? — прервал поток моих размышлений вопрос Тариба, заданный куда более мягким тоном, чем несколько минут назад.
-Нет, — твердо сказала я, делая нетерпеливый жест рукой. Отчего-то радужное настроение улетучилось,под гнетом неясного страха, неприятно засосавшего под ребрами, — хватит с меня на сегодня безделья. Пригласите сюда моего слугу, я хочу, чтобы он принес мне чистую одежду.
На самом деле, я просто хотела увидеть лицо человека, не принадлежащего к обитателям "Лилии": после разговора с Тарибом все они стали казаться мне лицемерными и жестокими.
Слуга низко поклонился, коснувшись пола, взял поднос и направился к двери, властным мановением руки велев немым прислужникам следовать за собой. На пороге он замер, схватившись за косяк, и на мгновение обернулся, будто хотел сказать мне еще что-то. В ту же секунду в дверях появился запыхавшийся Дарсан, и сбитый с мысли Тариб еще раз коротко поклонился и удалился.
Я досадливо стукнула кулаком по бортику бассейна: это ж надо было парню появиться так невовремя! Не скрывая раздражения, я глянула на него и сухо спросила:
-Что случилось?
-Каэррэ-хэннум, — выпалил Дарсан, не замечая моего неудовольствия, — вас ожидают. Кажется, это слуга калифа...
* * *
Нежно-розовая айсанна* благоухала так, что ее аромат, казалось, заполнял собой всю комнату. Среди ее огромных помпонообразных цветов стыдливо мелькали "жемчужинки" — мелкие, словно бусины, цветы, лишенные запаха, но всегда очень красиво смотрящиеся в букетах.
Мы с Дарсаном задумчиво смотрели на огромную россыпь соцветий, словно извергающуюся из изысканной корзины, украшенной позолоченной вязью. Слуги, о котором говорил паренек, и след простыл.
-Думаете, это от калифа? — робко предположил юноша.
-Вряд ли, — спокойно ответила я: помпезный букет, конечно, произвел на меня впечатление, однако неизвестному дарителю следовало бы приложить к ним что-нибудь более существенное. Хотя, почему сразу неизвестному...
Я протянула руку и осторожно выудила из буйства лепестков небольшой пергаментный прямоугольник, сложенный пополам. На нем был изображен затейливый вензель и герб: рука, держащая ятаган на темно-зеленом поле. Развернув послание, я увидела тонкую вязь ран и, вчитавшись, поняла, что отправитель переборщил с изысканностью речи: я едва разбирала одно слово из пяти. Пришлось обращаться к Дарсану.
-Сможешь прочитать и перевести на более понятный язык?
Паренек, нахмурив брови, пошевелил губами, разбирая слова, и, спустя некоторое время, нерешительно протянул:
-Это от первого визиря. Он выражает восхищение вашей красотой и шлет вам эти цветы...пишет, что они — ничто, по сравнению с вами.
Мое настроение заметно улучшилось: что-что, а комплименты я любила. К тому же, приятно осознавать, что твои усилия по очаровыванию визиря не пропали даром.
-Это приятно, — удовлетворенно промурлыкала я, с удовольствием вдыхая цветочный аромат, — больше ничего не написано?
-Сейчас, хэннум...он просит вас снизойти до него и почтить своим визитом его покои...сегодня, перед заходом солнца.
Я выпрямилась, прикусила губу и задумчиво посмотрела на юношу.
-Садись за столик, Дарсан, и пиши ответ.
-Но я не умею писать так цветисто, — испугался юноша.
-От тебя и не потребуется.
Я заходила взад-вперед по комнате, сплетая и расплетая пальцы перед собой. Дарсан послушно уселся за столик и занес над листком пергамента самопишущее перо.
-Пиши: "Эхмат-эгга, я восхищена вашим даром. Цветы прекрасны, как жаль, что век их недолог..." написал? Дальше: "Увы, я не могу принять ваше предложение, ибо считаю, что молодой девушке не приличествует соглашаться на уединенное вечернее свидание, пусть даже с таким интересным человеком, как вы. Однако", — я подняла палец, призывая Дарсана к молчанию: он протестующе открыл рот, — "однако я готова увидеться с вами утром, перед моим отъездом. Приходите в..." Дарсан, ты запомнил какое-нибудь приметное помещение в "Лилии"?
Паренек пожал плечами:
-Калиф показал нам их великое множество, хэннум.
-Верно... — я постучала согнутым пальцем по верхней губе, и меня неожиданно осенило, — ладно. Пиши: "Приходите в ту комнату, где мы впервые с вами увиделись — уверена, на этот раз у нас найдется гораздо больше тем для разговора". Написал?
Юноша аккуратно вывел последние слова и протянул пергамент мне; не глядя, я изобразила под ранами затейливую роспись, придуманную только что, и, дождавшись, пока чернила высохнут, бережно сложила листок. Придется вновь вызывать Тариба и вручать ему письмо для передачи визирю.
Тем временем, Дарсан взял другой листок и, хмурясь, вывел:
"Каэррэ-хэннум, к чему это?"
Я лукаво взглянула на него и написала:
"Ничего страшного. Невинная шутка: я надеюсь, что к завтрашнему утру нас здесь уже не будет".
Глаза Дарсана вспыхнули; несколько мгновений он рассматривал мое послание, будто сомневаясь в его подлинности, а затем вывел дрожащей рукой:
"У вас уже есть план, хэннум?"
Я покачала головой и, увидев, как парень разом сник, поспешила успокоить его:
"В общих чертах — да. Надеюсь сегодняшний день прояснит все до конца".
Дарсан прочел и недоверчиво уставился на меня; я похлопала его по плечу и громко произнесла:
-Времени остается мало, Дарсан. Пойдем, поможешь мне выбрать подходящий наряд.
* * *
Пунктуальность Теймурана Шестнадцатого оказалась выше всяких похвал: ровно в полдень, с первым криком муаззина, в дверь нашей комнаты раздался требовательный стук: за нами явился посланник венценосной особы. Низко поклонившись, он проводил нас в крытую галерею в западной части "Лилии" — там нас уже ожидал властитель Ранаханна.
Его лицо показалось мне еще более осунувшимся и серым со вчерашнего дня: его тоже терзали плохие сны? Так или иначе, на обходительности калифа это не сказалось: судя по его благодушной улыбке и светящимся неприкрытым энтузиазмом глазам, Теймуран Шестнадцатый был готов к новой экскурсии и беседе с заморской гостьей.
На сей раз, правитель был не один: его сопровождал огромный темнокожий невольник, одетый в шелковые бежевые шаровары, подпоясанные широким черным кушаком, и кожаную безрукавку, крест-накрест оплетенную ремнями. Иссиня-черная кожа невольника выдавала в нем уроженца Набии — крохотного пустынного государства на границе с Ранаханном. Вернее, Набию и государством-то назвать язык поворачивался с трудом — это была, скорее, территория бесплодных земель, населенная разрозненными дикими племенами. Говорят, население Набии неустанно сокращалось — из-за пристрастия большинства ее граждан к людоедству.
Так или иначе, из набийцев получались отличные телохранители и преданные слуги: в их характере была одна странная черта: они беспрекословно присягали на верность сильному противнику, сумевшему одолеть их, и служили ему верой и правдой до самой смерти. Этим часто пользовались венценосные особы: в личной охране алдорского короля состояло шесть набийцев. И вот теперь я вижу, что ранаханнский владыка тоже не устоял перед искушением заиметь в свою свиту одного...Интересно, его тоже лишили дара речи?
Набиец смотрел прямо перед собой немигающим взглядом; на его непроницаемом лице не дрогнуло и мускула, когда калиф поздоровался со мной. Невольно вспомнив о гастрономических пристрастиях его народа, я низко поклонилась Теймурану, подобрала подол темно-красной галабены** (**длинное женское платье в Ранаханне, отличается широким покроем и практически бесформенным силуэтом; как правило, украшается всевозможной вышивкой из стекляруса и бисера) и поцеловала подставленное кольцо. Вознеся хвалу Солнцеликому за то, что он послал нам столь великолепную возможность насладиться обществом друг друга, лучезарный правитель хитро прищурился и торжественно произнес, растягивая слова:
-Хэннум видела почти все чудеса "Лилии". Однако все они блекнут, словно цветок под палящими лучами солнца, перед роскошью главной сокровищницы Ранаханна!
Я незаметно перевела дух. Мои ожидания оправдались, и ход калифских мыслей я угадала верно.
Притворившись изумленной, я приложила ладони к щекам и воскликнула:
-Неужели на свете может быть что-то, еще более прекрасное, чем "Лилия"?
Теймуран засиял, лучась неподдельной гордостью. Скромно пожав плечами, он обронил, стараясь за небрежностью тона скрыть ликующее восхищение:
-Придержите при себе свои восторги, хэннум. Мы проводим вас в святая святых нашего государства и тогда, поверьте мне, изумление ваше возрастет тысячекратно.
Я округлила глаза, выражая нетерпение и восторг, но на деле ощущая себя довольно глупо. Наверное, со стороны я выгляжу пустоголовой девицей, только и способной, что смотреть в рот собеседнику, встречать каждое его суждение, порой, далеко не самое умное, восторженными ахами, и превозносить до небес его ум. Большинство мужчин приходят в восторг от подобных глупышек: ведь на их фоне они кажутся сами себе всезнающими мудрецами; это подстегивает их и замечательно развязывает язык. Именно поэтому, как бы это не претило моей натуре, я вынуждена достаточно часто надевать эту маску.
Я не уважаю, просто не могу уважать тех мужчин, которые поддаются на эту нехитрую уловку, рядом с которыми я вынуждена играть чуждую мне роль. Но, увы, слишком мало на этом свете тех, кто принял и понял бы меня такой, какая я есть.
Увы, пока они все покидают меня.
Одноглазый Том сгинул в океане.
Сокола я убила сама...
...-Хэннум!
Я вздрогнула и, испуганно моргнув, очнулась от тягостных мыслей. На меня пристально смотрели две пары глаз: Дарсан — озабоченно, калиф — настороженно; темнокожий раб по-прежнему смотрел перед собой ничего не выражающими белесыми глазами. Меня неожиданно пронзило жуткое предположение — уж не слепой ли он?
-Прошу прощения, о лучезарный, — слабо улыбнулась я, — сегодня мне привиделся плохой сон, так что до рассвета я глаз не сомкнула, вот голова и закружилась.
Настороженность Теймурана моментально улетучилась — законы ранаханнского гостеприимства велят истово заботиться о комфорте и благополучии гостя — и он сочувственно произнес:
-Возможно, хэннум, вам не стоит обременять себя еще одной прогулкой по дворцу?
-Нет-нет, пусть лучезарный не беспокоится, — быстро произнесла я, опасаясь, как бы властитель и впрямь не передумал, и все мои планы не полетели к демонам, — все в порядке, это лишь минутная слабость. Мне не терпится поскорее увидеть то, что великий калиф так превозносит!
Фраза прозвучала излишне пышно и надуманно: сочиняла я ее второпях. Однако калиф как будто не заметил фальши: видимо, столь неприкрытый интерес гостьи к его сокровищам недюжинно польстил ему и затмил все остальные воображения.
-В таком случае, следуйте за нами, хэннум! — торжественно сказал он и простер руку в величественном жесте, указывая вперед.
* * *
Изысканные коридоры и галереи опутывали внутренности "Лилии небес" хитроумной вязью, будто гигантский песчанный паук
* * *
(
* * *
песчанные пауки — большие, размером с ладонь взрослого мужчины, пауки, преимущественно, черного или серого цвета, живущие в дюнах Ранаханнской пустыни. Отличаются тем, что при размножении паучихи плетут общий — на две-три самки — кокон, откладывая туда яйца. Выводясь, паучата оплетают кокон изнутри тонкими паутинками, а уже потом выбираются наружу) задумал сплести свой кокон в самом сердце столицы Ранаханна. Если вчера я не заостряла внимания на всех этих бесконечных переходах-закоулках, то теперь, силясь запомнить хотя бы примерный маршрут нашего передвижения, порядком пала духом. Надежда на то, что я смогу отыскать потом сокровищницу самостоятельно, подернулась дымкой и начала медленно истаивать. К тому же, в какой-то момент мне стало казаться, что Его Величество умышленно ведет нас столь извилистой дорогой: гостеприимство гостеприимством, но заморским гостям вполне может прийти в голову рискнуть отыскать дорогу в сокровищницу самостоятельно. Скорее всего, невольник тоже следует с нами в целях охраны своего господина и его драгоценностей от нежелательных посягательств чужаков. По крайней мере, на месте калифа я бы рассуждала именно таким образом.
