Так или иначе, хозяин дворца возглавлял процессию, уверенным шагом минуя коридоры, устланные роскошными коврами, открытые галереи, увитые диким виноградом; спускаясь по широким мраморным лестницам с золочеными перилами...темнокожий раб неотступно следовал за своим господином, держась на расстоянии ладони от него; ни разу я не видела, чтобы его глаза обратились к нам или хоть как-то отреагировали на окружающую обстановку; это еще больше укрепило меня в моей догадке.
Низкий голос Теймурана эхом отражался от сводчатых потолков, гулко отдаваясь в ушах: не умолкая ни на минуту, лучезарный рассказывал мне о своих прославленных предках и о том, какие достойные поступки он совершит, чтобы по праву занять место в их числе. Очень скоро его слова стали сливаться в неразборчивое гудение, вызывая неприятную ломоту в висках.
Дарсан угрюмо шел, благоразумно держась на шаг позади меня: слуге не пристало передвигаться наравне с госпожой. Ощущая спиной его растущее уныние и неверие в успех нашего авантюрного предприятия, я, улучив момент, шепнула юноше:
-Держись, осталось совсем немного.
-Пустое это, хэннум, — донеслось до меня безнадежное бормотание Дарсана, — я был невероятно глуп, когда согласился помогать вам...да и вообще, когда вообразил себе, что хочу вызволить Таллию...наверное, ей сейчас здесь гораздо лучше, чем в нашей убогой лачуге.
Если бы мы были одни, я, не колеблясь, залепила бы парню пощечину: не выношу, когда падают духом и опускают руки, какой бы безнадежной не казалась ситуация. Особенно, когда дело близится к ее развязке.
-Ты слышал о бирюзовых акулах, Дарсан? — вкрадчиво спросила я, пристально следя за разглагольствующим калифом.
За моей спиной паренек споткнулся, скорее всего, не ожидая этого вопроса.
-Н-нет, — недоуменно протянул он.
-Я просвещу тебя. Бирюзовые акулы водятся на приграничных рифах между двумя океанами. Они маленькие, не длиннее локтя, однако они опаснее гигантских черных акул и ядовитых скатов вместе взятых. Знаешь, почему?
-Н-нет...
-Если потерпевший крушение попадает в воды, населенные этими тварями, они не набрасываются сразу. Отнюдь, они окружают его и терпеливо ждут, когда их жертва выдохнется, устанет ждать помощи или плыть и прекратит бороться с океаном за свою жизнь. Как только бедолага сдастся, они набрасываются на него и раздирают в клочья. Выбраться из их окружения невозможно: твари тебя попросту не пропустят.
-К чему вы это мне говорите, хэннум? — потрясенно прошептал парень.
Я жестко ответила:
-К тому, что мы с тобой сейчас, Дарсан, — и есть потерпевшие крушение. А все, кто находится в "Лилии" — бирюзовые акулы. Все, чего они сейчас ждут, — это когда мы с тобой перестанем бороться и сдадимся им на милость. Ты готов стать обедом для акул, Дарсан?
-Н-нет, — в третий раз повторил юноша хриплым голосом, — кто вы, хэннум? Откуда вам известно...
-Значит, заканчивай жаловаться на жизнь именно в тот момент, когда победа уже близка, — безаппеляционно отрезала я. Это прозвучало звонче, чем хотелось, и калиф, прервав свои разглагольствования, мигом обернулся:
-Вы что-то сказали, хэннум?
-Вам послышалось, о, лучезарный, — быстро ответила я. Дарсан умолк и больше не проронил ни слова на оставшемся до сокровищницы пути.
* * *
Перед нами возвышалась стена, тесанная из гигантского куска розового мрамора. Коридор, по которому мы пришли, постепенно уходил вниз, упираясь в нее и заканчиваясь тупиком. Со стены на незваных посетителей грозно взирали два странных существа, вырезанные на камне: человеческую фигуру, замотанную в тунику, венчила голова хищной птицы с клювом, полным зубов. За спинами птицеголовых застыли, взметнувшись ввысь, крылья; в руках их обладатели сжимали алебарды, скрещенные ровно посередине стены.
-Это Айгвар-эллы, могущественные стражники престола Солнцеликого Элоаха, да благословен будет он и Пророк его,— благоговейно прошептал калиф, — когда-то Солнцеликий призвал их из Хаоса Забвения, дабы они помогли ему в борьбе с полчищами Эмира. Теперь Айгвары стерегут его престол...
Я уважительно кивнула: огромные птицеголовые чудища выглядели внушительно. Неудивительно, что с таким-то подспорьем в бою Элоах одержал победу. С другой стороны, может, у его противника не было подобных козырей на руках?
-У нас тоже есть Айгвары, подчиняющиеся только нашей воле! — с величественным торжеством объявил калиф и воздел руки, положив обе ладони на сжатые кулаки стражников Элоаха. Под его пальцами разлилось золотистое свечение, и алебарды Айгваров пришли в движение, разомкнув крест и придя в вертикальное положение. Спустя удар сердца розовый мрамор стены от пола до потолка прорезала полоса, и обе половины стали медленно раздвигаться.
Я едва не застонала. Обережные самоцветы! Худшее, что можно было представить себе. Они изготавливаются сильнейшими литанээ дома
Гелиодор и настраиваются только на заказчика; если же самоцвета или стены, в которую он вделан, коснется кто-то, рискнувшись попытаться проникнуть в охраняемое помещение без ведома хозяина, его парализует, и он будет вынужден ждать расправы без возможности пошевелить и пальцем. Признаться честно, я надеялась, что калиф выставит у сокровищницы живую охрану; теперь придется импровизировать, исходя из ситуации.
В разъехавшиеся створы хлынул поток мерцающего света, и мы с Дарсаном застыли на пороге, не в силах вымолвить и слова.
* * *
Теймуран Шестнадцатый не обманул, превознося до небес величие и великолепие Ранаханнской сокровищницы. Мне довелось повидать и усыпанные золотом пещеры Муранских островов, и несметные сундуки с драгоценностями хайанских князей, но то, что предстало моим глазам, было несравнимо прекраснее и сражало своим великолепием.
Потолок сокровищницы терялся где-то в выси; не было видно и стен. Повсюду, куда только хватало глаз было золото. Много золота: россыпи старинных монет, золотые украшения, кубки, слитки...разноцветными грудами сверкали самоцветы, переливались невиданные ткани...казалось, сокровищница бесконечна и охватывает собой всю "Лилию". Для пущего эффекта повсюду были развешаны светильники, ярко вспыхнувшие, как только отворились двери; благодаря им сокровища Ранаханна сияли так, что больно было глазам. Магическое бездымное пламя дрожало и множилось в бесчисленных драгоценностях и слитках, заставляя те сиять подобно тысячам солнц.
Тем не менее, оправившись после первичного шока, я испытала сильнейший укол зависти, смешанный с досадливым разочарованием: горсти монет из этой сокровищницы с лихвой хватило бы на оплату корабля и найма хорошей команды. Пока же мне приходится выходить в море на небольшой посудине Назиры и с горсткой матросов, околачивающих груши по тавернам пиратской базы...
Ладони пронзил неприятный зуд, и я с досадой потерла их друг об друга, невероятно жалея, что отсюда нельзя унести ничего, кроме Камня: слишком велик риск попасться на крупной краже.
Кстати, о Камне...
Я украдкой обернулась. Дарсан стоял на пороге сокровищницы, потрясенно взирая на груды золота вокруг. Бедолага, скорее всего, не привык видеть такое обилие богатства, собранное в одном месте, и теперь в его глазах отражалось лишь слепое восхищение и оглушенное созерцание.
Темнокожий раб застыл, прислонившись к стене у дверей сокровидницы и положив правую руку на рукоять ятагана, торчавшего у него из-за пояса. Его выпуклые белесые глаза все также оставались недвижимы, однако вся его поза без слов говорила о готовности в любой момент прийти на помощь своему господину.
На мое плечо мягко легла прохладная рука, заставив меня вздрогнуть, и калиф нетерпеливо сказал:
-Что же вы стоите, хэннум? Прошу, проследуйте, как гостья, первой в наше скромное хранилище ранаханнских богатств.
-Лучезарный калиф изволит лукавить, — рассмеялась я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало раздражения, — если вы изволите называть это собрание чудес скромным, тогда как же, в таком случае, величать казну алдорского короля? Нищенскими крохами?
Теймуран Шестнадцатый довольно прищурился от такой похвалы, как кот, поймавший жирную мышь, и сделал нетерпеливый жест рукой:
-Входите, хэннум!
И я первая сделала шаг вперед.
* * *
Мы расхаживали по сокровищнице, останавливаясь возле громадных сундуков; калиф погружал в них руки, пересыпал пригоршни монет или самоцветов из одной ладони в другую и говорил, говорил, говорил...я даже не вслушивалась в то, о чем шла его речь, расхаживая взад-вперед, тщательно рассматривая все вокруг, лишь машинально поддакивая ему и вставляя несущественные замечания: мои мысли занимал один-единственный вопрос: как найти Камень?
Теймуран повествовал о чем-то, бурно жестикулируя, Дарсан, ошарашенно озирающийся по сторонам, покорно внимал ему, а я, стоя чуть в стороне, напряженно вспоминала подробности той неожиданной встречи, что год назад натолкнула Сокола, а затем и меня, на мысль отправиться на поиски Призрака...
...За окном таверны "Улыбка сирены" хлещет дождь, с шелестящим шорохом швыряя капли на стекло; свистит ветер, заставляя океанские волны с грохотом обрушиваться на прибрежные скалы, а пальмы — гнуться под своим беспощадным натиском. "Улыбка сирены" пустует — в такую непогоду мало, кто сюда заглядывает; лишь старые однорукий трактирщик Эйрл дремлет, уронив голову на стойку и оглашая помещение молодецким храпом с посвистыванием.
Мы с Соколом сидим за блестящим, отполированным тысячей локтей и кружек, столом; перед нами неверное пламя свечей (обычных, хозяин слишком прижимист, чтобы платить за магические) выхватывает из сумрака помещения сморщенное лицо Энди Безбрового — неудачливого пирата, любящего ввязываться в разные сомнительные авантюры и редко, когда ловившего удачу за хвост. Прозвище свое Энди получил, однажды ввязавшись в пьяную стычку с Ранилем Вороном: изрядно набравшись рома, два пирата решили выяснить отношения при помощи старого проверенного способа — на саблях. Превосходно владея оружием, Ворон одним махом оставил незадачливого пьянчужку без штанов, а вторым — отсек тому кусок кожи на лице, вместе с бровью. С тех пор прозвище Безбровый стойко закрепилось за Энди, и он, незлобивый, в общем-то, человек, каждый раз вспыхивал огнем нешуточной ярости и лез в драку, только услышав это свое прозвание.
Он нечасто выходил в составе чьей-то команды на промысел в океан, предпочитая околачиваться по тавернам и постоялым дворам, жадно слушая байки и небылицы старых морских волков. Особенно Энди интересовали рассказы о спрятанных где-то на краю мира несметных сокровищах или затерянных в океанских пучинах городах, бережно хранящих тайны, которые подарят постигнувшему их человеку власть над миром...
...Энди никто не воспринимал всерьез: разве можно обращать внимание на слабоумного? Его считали кем-то, вроде деревенского дурачка, и, если и брали в команду, то в качестве помощника кока или драильщика палубы. Безбровый не возражал и покорно выполнял свои обязанности, развлекая остальных матросов нелепыми россказнями.
Однако на сей раз Энди зачем-то понадобился моему возлюбленному, и вот мы сидим напротив него — Моррис, нетерпеливо сжимая глиняную кружку с ромом и небрежно обнимая меня за плечи, пытливо смотрит на Энди, слегка прищурив темные глаза. Я же, разомлев от душной теплоты помещения, прижимаюсь к Соколу, не понимая, зачем нам понадобился Безбровый.
Тот, жадными глотками опустошая уже третью по счету кружку, напротив, всем своим видом выражает энергичность и безграничный энтузиазм.
-Не сомневайся, капитан. Дело верное, — шепчет Энди, перегибаясь через столешницу. Меня обдает мерзким запахом гнилых зубов и дешевого алкоголя, и я морщусь, закрывая рукой нос.
-А откуда мне знать, что это не очередная твоя сказочка? — шепчет в ответ Сокол, скептически склоняя голову.
На лице Энди отображается безграничная обида, и он рывком отодвигается, возвращаясь на свое место.
-Призрак существует, Сокол. Раз в месяц, той ночью, когда звезда Дракона загорается особенно ярко, этот остров возникает из океанских глубин. Он держится на плаву всего лишь пару часов, однако тому, кто ступит на него в это время, откроется ключ к такому сокровищу, какого еще не видывал свет. Говорят, сам Великий Дракон спрятал его на том острове...
-Допустим, — лениво протягивает Сокол, но я чувствую, как судорожно сжались его пальцы на моем плече и понимаю: мой любимый загорелся этой историей, — но у меня два вопроса: откуда ты узнал про этот самый Призрак, и где доказательства того, что он и в самом деле существует?
Энди торжествующе хлопает в ладоши, верно, радуясь тому, что его слушают с неподдельным интересом:
-Не так давно я встретил умирающего от старости нищего монаха из храма Дракона
* * *
(
* * *
храмы, построенные сектой, поклоняющейся Великому Дракону — мифическому существу, после прихода которого, по повериям многих, начался мир). Я облегчил его страдания, и в знак благодарности он поведал мне о Призраке...а также о том, как добраться до него.
-И как же? — быстро уточняет Сокол, и я чувствую напряжение, вмиг овладевшее его телом. Моррис поверил Энди, ведь всем известно: монахи из храмов Дракона не станут рассказывать небылицы. Храм налагает на них заклятие-обет: позволивший себе сказать неправду монах лишается возможности говорить, а после смерти влачит жалкое существование в виде бесформенной тени: нарушившим обет недоступна милость перерождения. Не знаю, правда, каким именно способом Энди "облегчил" страдания несчастного, но, если уж тот чего и поведал, то можно не сомневаться в его правдивости.
Безбровый приосанивается и напускает на себя самый значительный и важный вид.
-Существует три вехи, указывающие путь одна к другой, — свистящим шепотом говорит он, — монах поведал мне, что первую не так давно заполучил в свою сокровищницу правитель солнечного Ранаханна. Как он это сделал и где добыл веху, считавшующуся утерянной, монаху было неведомо, однако знал он об этом точно. По его словам, первая веха — это небольшой прозрачный Камень, янтарного цвета...
-И как же он укажет путь к остальным вехам? — насмешливо спрашивает Сокол, но в голосе его сквозит быстро растущая уверенность. Энди пожимает плечами:
-Монах умер на моих руках, рассказав про Камень, но, я думаю, он и сам не знал...возьмешь меня в команду за Камнем, Сокол?
Тон Энди неожиданно меняется, приобретя жадно-выжидательные оттенки. Он, прищурившись, смотрит на моего любимого пирата: не иначе, как тоже разгадал его показное неверие и безразличие.
Моррис позволяет себе короткий смешок:
-А у тебя скорый ум, Энди. Видать, ты уже заранее все решил за меня...
Пьянчужка потирает руки и смущенно улыбается. Его улыбка выглядит жалкой: будто на бледном брюхе снулой рыбы сделали горизонтальный изогнутый надрез. Я ежусь от внезапно накатившего на меня приступа омерзения, передергиваю плечами и теснее прижимаюсь к Моррису; тот ободряюще стискивает мое плечо. Энди разглядывает меня стремительно мутнеющим взглядом и повторяет, стараясь, чтобы заплетающийся от рома язык как можно четче выговаривал слова:
