Ее темные рыцари

— Здравствуйте, Глафира Яковлевна! — Вампир первым заметил хозяйку, сидящую за вазоном с гигантским кротоном. Мы с Русланом также поспешили ее поприветствовать.

— Добрый день, молодые люди. — Пожилая женщина, одетая в льняное платье, поднялась с низенького табурета. — Прошу вас, присаживайтесь.

Она указала на четыре плетеных кресла вокруг стола, на котором стоял натертый до блеска самовар и ваза с невзрачными бледно-фиолетовыми цветами. Некстати подумалось, что в роскошном саду Пасечник полно более достойных растений для составления букета, к тому же с более приятным ароматом.

— Глафира Яковлевна, куда торт? — деловито поинтересовался Руслан.

Десерт весом в два килограмма предусмотрительные парни купили утром, буквально после того, как я попросила оставить меня в одиночестве. Они словно чувствовали, что потом на его выбор не хватит времени.

Строгие глаза заядлой, насколько я знала, сладкоежки, потеплели. Поправив кокетливую прядку, выбившуюся из аккуратного пучка цвета соли с перцем, она распорядилась:

— Отдай Герде, ей известно, где кухня.

Известно, а как же! И бабушка Рая, и ее подруга любили почаевничать, а девочкой на побегушках выступала, естественно, я. Нет, я не жалуюсь — возможность слушать их занимательные разговоры стоила того.

— Ничего не ешь и не пей, пока я не разрешу, — на грани слышимости прошептал Булатов, вручая мне воздушное творенье из безе, шоколада и грильяжа.

Легонько кивнула, подтверждая, что поняла предупреждение. Хоть и прозвучало оно для меня странно: почему я должна не доверять старинной приятельнице бабушки?

Когда в кухню вошла Глафира Яковлевна, я как раз закончила разрезать торт. Помогая раскладывать куски по тарелкам, она с укором произнесла:

— Почему ты не пришла сразу, как возникли проблемы с памятью?

— Может потому, что я не помнила о вас, как о Главе Совета? И не думала, что в ваших силах мне помочь? — в свою очередь спросила я, при этом лихорадочно размышляя, откуда ей стало известно о моей амнезии. Неужели парни успели сообщить? Или неладное заметил кто-то другой и поставил в известность Пасечник?

— Бедная девочка, — прошептала женщина. По ее все еще гладкой, без единой морщинки щеке скатилась слеза. — Прости! Прости, что, не придумав иной способ спасти тебя, уговорила стать Гласом.

Ого! О каком спасении идет речь? От чего? Или от кого? Насторожившись, я ждала продолжения, и оно не замедлило последовать.

— На тот момент ритуал казался идеальным выходом: на полгода ты становилась недоступной для него, а там подоспел бы твой день рождения.

Мне стало дурно от понимания, что под "ним" она подразумевает Томасовского. В письме бабушка тоже говорила об интересе Артура и просила продержаться до двадцатипятилетия. Неужели сегодня я узнаю, чем важна эта цифра?

— Томасовский перехватил у меня власть давно, когда я дала слабину. Что не удивительно, ведь сколько могла продержаться старая больная женщина против молодого колдуна? — Еще одна слеза поползла по лицу магички. — Поэтому я боялась в открытую взять тебя под свою защиту, не смела перечить ему. Я обещала Раисе присмотреть за тобой — и не справилась. Прости, Герда...

Чувство неловкости от наблюдения за готовой прорваться дамбой слез, сменила досада. Это какое-то словоблудие, а не помощь! Пасечник позвала, чтобы поддержать меня или выговориться самой? Неужели Глас еще и штатный психотерапевт?

— Ах, Герда, бедняжечка ты моя, прости глупую старуху...

— Глафира Яковлевна, вам не за что просить у меня прощение. — Разве что за устроенную нервотрепку. — Лучше скажите, что случится со мной в двадцать пять?

— Выяснится, получила ли ты родовой дар или выросла пустоцветом, — прозвучало позади холодно.

Мое сердце, екнув, будто рухнуло в желудок. Оборачиваться было страшно, но необходимо. Позади стоял Артур Томасовский и, опустив руку на спинку стула, внимательно изучал реакцию на свое появление.

— В вашем присутствии больше нет нужды, — наконец произнес он, бросив беглый взгляд на Пасечник, которая и так пятилась к выходу.

Я оказалась словно в дурном сне, когда при виде монстра отнимаются ноги, с той разницей, что сейчас не могла издать и звука, и потому последовала примеру магички. Отступление — маневр, которого не стоит стесняться.

Забавляясь моей паникой, беловолосый колдун усмехнулся:

— А ты, Герда, останься. Или не хочешь узнать правду?

И я застыла, потому что хотела, а еще сумела справиться со смятением, вспомнив, что за стеной сидят мужчины, поклявшиеся защищать даже ценой собственной жизни. Понимание того, что закричав, тотчас избавлюсь от Артура, позволило вздохнуть свободней.

— А откуда я узнаю, что ты говоришь правду?

— Разве ты больше не Глас? — подколол Томасовский.

Я покраснела — сморозила глупость, с кем не бывает? — и попыталась оправдаться:

— Даже факты можно перекрутить...

— Нет, Герда, правда принесет мне больше пользы, нежели ложь. — Томасовский, развернув стул, сел на него лицом к спинке. — Что бы ты там себе не придумала, а я всегда помогал твоей семье, часто во вред своим интересам. Я играл честно, тогда как твоя бабка и мать бессовестно врали.

"Бедняжка, обижали мальчика-колокольчика всякие злые тетеньки..." — мысленно "пожалела" я колдуна. И видит Бог, не произнести эту колкую фразу вслух стоило определенных усилий. Наверное, осознание, что я в полной безопасности, заставляло ехидничать. Или виновато обстоятельство, что Артур теперь воспринимался по-другому? Раньше, не зная, что дед и внук Томасовские — это один и тот же мужчина, я недолюбливала первого и боялась второго. После похорон к старшему Артуру начала испытывать некоторую благодарность и жалость. Теперь мои чувства смешались, и я все еще не могла понять, чего больше — страха или сочувствия, ненависти или благодарности?

В любом случае не будь у меня защитников за спиной, смелостью тут бы и не пахло.

— И как они тебя обманули?

Наблюдая за тем, как я спокойно устраиваюсь на стуле, напротив, копируя его позу, колдун как-то странно улыбался.

— Пытались обойти условия договора.

— Пытались?

— Да, у них не вышло — ты-то сейчас передо мной.

Тревога вернулась на нагретое место. Это что получается? Существует какой-то там договор, а я не в курсе? Надеюсь, это не такое соглашение, как в сказке про Румпельштильцхена, где за услугу злому магу обещан первенец?

— Что за договор? — Я очень старалась, чтобы голос прозвучал ровно.

— Когда-то я имел глупость помочь твоей бабке избежать свадьбы с навязанным ее отцом женихом. Этот союз был важен для семьи, однако Раиса свои желания поставила выше интересов рода. Я предал господина, поверив, что любимая женщина отвечает мне взаимностью, и помог ей сбежать. Когда угроза, что нас догонят, миновала, твоя бабка ускользнула и от меня. — Томасовский, глядя затуманенным взором поверх моего плеча, невесело усмехнулся. Что ж он все время улыбается? От его кривоватых гримас мороз по коже. — Ей помогали из ВОК, и я потратил больше двадцати лет на поиски, а когда нашел, увидел, что для меня она все равно, что умерла. Она постарела.

Последнюю фразу он произнес обиженно-недоуменным тоном, что я... Стоп. Она постарела? Постарела? А что, не должна была? Меня будто под дых ударили. Колдун называет моего прадеда господином, а разве служил бы он обычному человеку? Прятала бы Всемирная Организация Контроля простую женщину?

Тем временем Томасовский продолжил рассказ:

— Она постарела, отдав свое бессмертие ради какого-то человека, и даже стала его женой. Дочь Раисы, нагулянная от смертного, — в этом моменте я вскинулась, но промолчала, решив припомнить Томасовскому грубость позднее, — тоже была недоступна, да и не нужна, потому что не унаследовала даже слабенького дара. А вот ты... Тебе, Герда, исполнилось два года, когда я впервые тебя увидел, и надежда исправить ошибку воскресла. Если унаследуешь родовой дар, я смогу вернуть тебя Кайагарду в обмен на прощение и дозволение вернуться домой.

— Кто такой Кай... Кайагард? — чисто механически спросила я, пытаясь приструнить бешено скачущие мысли.

— Твой прадед, — любезно ответил мой визави.

Не к месту вспомнился давний разговор о том, почему меня назвали Гердой. Утоляя мое любопытство, бабушка вздохнула: "Когда-нибудь тебе доведется вынуть льдинки из сердца одного Кая". Романтичная глупышка, я тогда решила, что речь о моем будущем избраннике, а, выходит, о прадеде. Кай, Кайагард — ничего себе имечко, несуразнее моего раза в три.

— Мой прадед еще жив?

— Жив, Герда. И не собирается помирать еще много веков.

— Мой прадед — вампир? — выдвинула предположение и сразу же второе: — Оборотень?

Артур расхохотался.

— О, нет, не обижай своего благородного предка подозрением в человеческих корнях! Хотя ты и так оскорбила, родившись квартеронкой, но, надеюсь, квартеронкой с даром. — Отсмеявшись, он серьезно заявил: — Ты — сидхе, Герда, внучка князя из рода Серебряного Дурмана.

В голове пронесся с десяток непристойных, запрещенных цензурой слов. А когда приличный словарный запас вернулся, вымученно прокомментировала новость:

— Забавно... Я — принцесса ушастых, и не просто ушастых, а еще и наркош...

— Твои слова оскорбительны, Серебряный Дурман отличается от вашего Datura stramonium*. И, кстати, не обольщайся, титул тебе, как непризнанной и нечистокровной, не полагается.

Ну вот, отнял мечту, а я уже мысленно примеряла миленькую диадему с брильянтами...

— И все же, что за договор? И каким боком к нему я? Я-то ни на что не подписывалась!

— Когда я разыскал обманщицу Раисэль...

— Раисэль?

— Твою бабку. — Скрипнул зубами Томасовский. — Должна понимать, что Раиса — не то имя, которым назвали ее при рождении.

Я пожала плечами. Откуда мне знать, какие имена в ходу у сидхе? Раз их князья любят бродить среди людей, почему бы им не привнести в быт своих подданных что-нибудь новенькое? Человеческие имена, например?

— Так вот, когда я разыскал обманщицу Раису, она предложила загладить свою вину — отдать потомка, в котором проснется кровь сидхе, — мужчина рассказывал, внимательно изучая мое лицо. Ожидает, что я возненавижу родственницу за эгоизм и прокляну? Перебьется, я все-таки чую ложь и знаю, что бабушка никогда бы так не поступила. — Твоя мать попыталась водить меня за нос, заверив, что в первый месяц жизни ты ни чем не отличалась от человеческих новорожденных.

— Только в первый месяц? — заинтересовалась я.

— Да, почти лунный цикл потомок сидхе, у которого в двадцать пять лет должна пробудиться магия предков, благотворно воздействует на окружающих, вплоть до излечения серьезных заболеваний. И не спрашивай, почему, я никогда не интересовался этим вопросом.

— Строго в двадцать пять? Не раньше?

— Как правило, не раньше. Полукровки взрослеют медленней людей и сидхе, таковы особенности смешанной крови. — Было заметно, что вопросы начинают Томасовского раздражать. — Еще один, неподтвержденный признак того, что ты унаследовала магию, — это твоя аллергия на лекарства и всевозможные фобии, которые то появляются, то исчезают.

Колдун многое обо мне знал — и это пугало.

— Вижу, тебе надоело мне все это рассказывать?

Артур фыркнул.

— Мне надоело рассказывать все это повторно. Итак, на чем я остановился? Не прошло и года, как твоя мать призналась, что солгала. Ей показалось, что за домом кто-то следит, и она поспешила попросить защиты. И я создал для тебя диван-схрон, который пригодился, когда тебе исполнилось пятнадцать.

...Вкрадчивый цокот когтей по паркету. Шумное сопение. И запах крови - запах ржавчины и соли...

Воспоминания из сна нахлынули оглушающей волной. Зажмурившись, спросила о том, что раньше гнала от себя.

— Мои родители... Они тогда погибли?

— Почему ты так решила? Ты разве с ними не общаешься? — удивился колдун.

...Хотелось кричать, выть от понимания, что самых дорогих людей в мире больше нет. Я отчетливо слышала, как цокающие твари с утробным рычанием набрасывались на них, рвя на куски...

— Мне приснился сон, в котором слышала рычанье и странные звуки. — Я потерла горло, сдавленное страхом. — Десять лет я не видела родителей. И, к сожалению, мы редко созваниваемся.

— Ах, сон! Это объясняет твои сомнения. Да, им пришлось тогда туго, но они выжили. Поняв, что не могут защитить, отдали тебя Раисе. И мне стало сподручней за тобой присматривать.

Облегчения, которое я испытала, не передать словами! Никогда, больше никогда я не стану обижаться на маму с папой, что они меня бросили! Главное, что живы.

Освобождение от подспудной тревоги, тихонько точившей меня с того момента, как привиделся кошмар, быстро сменило нехорошее подозрение.

— Те твари... их натравил на мою семью ты? Это ведь были твои монструозные собачки?

Удивление и, пожалуй, обида колдуна выглядели неподдельными.

— Вообще-то слежка и нападение — дело рук кого-то из твоих родственников, устраняющих потенциальную соперницу. А мои монструозные собачки, Герда, создавались для твоей же защиты. Ты — билет назад, так зачем мне тебе вредить?

— Да ладно! — недоверчиво усмехнулась, припоминая, как Артур хотел сбить нас с парнями невдалеке от салона Карины. — А как же вчерашняя попытка наезда?

— Не сдержался при виде того, как тебя лапают.

Что за глупые претензии? К тому же это я взяла парней под руки! Ослеп он, что ли?

— Какая тебе разница, лапают меня или нет?

Отлетевший в сторону стул не успел удариться о стену, как Томасовский возник рядом и схватил меня за подбородок.

Не позволяя вырваться, он прошипел сквозь зубы:

— Ты еще не поняла? Ты — моя! Моя, Герда! И я не отпущу тебя, даже если дар окажется слаб и не нужен Кайагарду.

— Оставишь себе, чтобы любоваться, как картиной? — предположила сердито, пытаясь разжать его руку.

— Будешь хорошей девочкой, не обижу, — сжав сильнее мой подбородок, пообещал колдун. — А проявишь норов, пущу на амулеты гламора — из костей сидхе, даже полукровок, они выходят весьма недурственными.

Амулеты из костей? Из моих костей?! Я онемела, остолбенела от ужаса. А злобная тирада Томасовского угрозами не закончилась.

— И запомни, я не переношу секонд-хенд, поэтому не смей с ними спать!

Девушек, даже слишком раскрепощенных, нельзя обзывать секонд-хенд. Люди — не вещи. И если его запугивания чуть не довели до обморока, то последняя фраза взбодрила, разозлив.

И я, ударив колдуна кулаком в солнечное сплетение, огорчила:

— Ты опоздал, я давно не девственница, придурок!

И побежала к выходу на веранду, крича:

— Руслан! Лазарус!

Рывок назад, а затем толчок в сторону — и я лечу в стену, как тот несчастный стул до этого. Выставив руки, пригасила удар.

— На любовников-людей мне наплевать! — прошипел Томасовский сзади. Держа за волосы и прижимая лицом к белоснежной плитке, он не давал мне возможности вырваться. — Не смей спать с полуночниками!