Пока Василина приходила в себя в спальне, жадно глотая горячий ягодный чай, принц-консорт навестил детей, которые укладывались спать. Мальчишки дисциплинированно, как всегда в присутствии отца вытянулись по кроватям. Мартинка же капризничала, требуя маму, и Мариан взял ее на руки и отнес в их уютную спальню, под бок к жене, сам присел рядом. Там, где они с Василиной всегда ощущали защищенность от всего мира, дочка и уснула, прижавшись к материнскому боку. И только потом они смогли поговорить.
— Думала, умру от жара, — тихо, почти шепотом, жаловалась королева, вздыхая и гладя Мартинку по спине. Потянулась к тумбочке, приглушила свет ночника. — Я еще утром себя не очень чувствовала, лихорадило немного, но думала, от нервов.
Мариан кивнул — он тоже так решил. С утра пришлось вместе с Василиной проехаться по больницам — традиция милосердия в первый день весны, — и его самого от ожидания нападения скручивало почти до оборота.
— И потянуло на улицу, — продолжала Василина. — А там не пойму, будто зовут куда-то, будто нужно куда-то бежать, Мариан!
Мартинка зашевелилась, и королева зашептала: "тшш, тшшшш", наглаживая дочку и покачиваясь рядом с ней. Малышка затихла, и Василина продолжила совсем неслышно:
— Я в одну сторону, в другую — все не то. В голове уже мутиться начало, тело не слушается, на плечи тяжесть давит, и тут будто голос в голове шепнул "на землю!". Я и легла, не соображала уже ничего. Только коснулась — и чувствую, что из-под земли ко мне кто-то потянулся, огромный, потянулся и огонь мой впитал. И сразу холодно стало... Знаешь, я ведь после коронации и до того, как алтарь напоила, что-то подобное ощущала, просто я тогда в таком шоке была, что внимания не обратила. Но вот когда из меня кровь сосали... очень похожее было ощущение.
— Мне это не нравится, — хмуро и тихо проговорил Байдек. Снова налил в кружку горячего взвара из кувшина, подал жене, взял и себе. — Нужно опять проконсультироваться с Алмазом Григорьевичем, я попытаюсь с ним связаться завтра. Если он не сможет объяснить, то будем поднимать архивы, василек. Мне нужно знать, как уберечь тебя, да и понимать, опасно это или просто рядовое для вас явление?
— У мамы я такого не помню, — жалобно сказала Василина. — Мне страшно, Мариан. Ты рядом, дети рядом, а внутри будто дрожит что-то. Будто я ощущаю что-то неладное, и понять этого не могу.
— Я разберусь, — пообещал ей муж. — Обязательно, Василина.
Королева глотнула еще напитка. Лицо ее розовело — она взглянула на спящую дочку, улыбнулась с тонкой нежностью.
— О чем говорил Тандаджи?
— Кроме землетрясений? Нежить снова поднимается, — неохотно и после паузы сообщил Мариан. — И массово. Мы уже привыкли к стабильному уровню, два-три захоронения в неделю, а сегодня больше полутора десятков по стране. Хотя большинство кладбищ уже санировали, по всей стране вскрываются старые, старше ста лет. Армейские части все подняты по тревоге, брошены на зачистки. В нескольких областях уже введен режим чрезвычайного положения. И, — он помолчал, глядя, как тревожнее становится взгляд супруги, — по словам Стрелковского, у всех, кроме Песков, такая же ситуация. Хуже всего в Инляндии и Блакории. Лучше всего в Йеллоувине, там в основном происшествия на окраинах. Но если учитывать, что у желтых ранее не было нежити вообще... Армии пока хватает, хотя генералитет принял решение запросить завтра у тебя разрешение набирать добровольцев в помощь.
— Можно было бы и сегодня, — нервно проговорила Василина. Посмотрела на хмурого мужа и покачала головой.
— Еще что-то, Мариан?
Байдек тяжело кивнул.
— Магколлегия утверждает, что стихийный фон над Турой продолжает ослабевать. Увеличилось количество проходов в иной мир, правда, они все открываются ненадолго, и чудовища оттуда не лезут. Все армейские предупреждены о возможной войне, переведены в режим готовности, и переходы отслеживаются по возможности, но мы не знаем, где произойдет прорыв, если он произойдет. И это большая проблема. Но не единственная. Начались перебои с телепортами. Информация пока секретная, но уже есть жертвы. Не массовые. Но в Инляндии два человека зашли в стационарный телепорт и не вышли там, куда направлялись. Их распылило. Есть происшествие и в Блакории. У нас несколько телепортов на телепорт-вокзалах перестали работать — мощности не хватает на переносы. Даже у сильных магов, строящих Зеркала, сократился радиус устойчивого действия. И по прогнозам магученых из коллегии, проблема будет нарастать. Но это все тебе доложат завтра на срочном совещании, Василина. А сейчас давай попробуем поспать. Боюсь, предстоит тяжелый день.
Марина, 1 февраля, Вершина года
О моем предстоящем замужестве с "хорошим другом дома Рудлог" пресс-служба Рудлога объявила вчера, накануне Вершины года, так что "из уважения к желанию почившего короля Инландера" через декаду, ровно на следующий день после окончания траура мне предстояло снова изображать счастливую невесту. Благо, "в связи с печальными событиями, церемония будет закрытой и очень скромной", и я надеялась отделаться парочкой постановочных фотографий в платье с шлейфом не длиннее четырех метров.
Почти сразу после объявления мне позвонил Мартин, и я была так счастлива, что чуть не прослезилась.
— Смотрю, у тебя в жизни предстоят статусные изменения, твое высочество, — почти с привычной мне легкостью проговорил он, и я, присев в кресло рядом с кофейным столиком, некоторое время улыбалась, прежде чем ответить.
— Изменениям уже почти неделя, Мартин. Можешь смело называть меня "твоя светлость" и искать в замке Вейн герцогства Дармоншир. Александр Данилович тебе ничего не рассказал?
— Вот как, — протянул он иронично-озадаченно. — Нет, Данилыч молчит как камень. И в чем причина? Потеряла голову от безумной любви?
Я засмеялась.
— Голову я давно потеряла, но даже это не смогло бы меня выпихнуть замуж, Март.
— Вот и я так думаю, — со смешливым облегчением откликнулся он.
— Если туманно и обтекаемо, то причина в государственной необходимости, — официально заявила я.
— Хороший повод, — фыркнул блакориец, — попробую уговорить Вики под этим соусом.
— Лучше сделай ей ребенка, — в голосе моем все-таки пробилось уныние.
Мартин помолчал.
— Вот как, — повторил он уже напряженно. — Ты в порядке, Марина?
— Да, — я загрустила и погладила лакированную поверхность столика. — Нет. Но я справлюсь, Март. Не бери в голову. Ты только... не забывай обо мне, ладно? Я буду счастлива тебя видеть в любое время. Можно даже с Вики.
— Откуда эта непроходимая тоска? — наконец-то тон его стал привычно-нежным. — Конечно, я загляну к тебе в Вейн, госпожа герцогиня. Хотя бы ради того, чтобы подразнить твоего мужа. Но не сейчас, увы. Я все еще придворный маг блакорийского престола, а Вики — инляндского. Нас таскают на допросы и вместе и по отдельности. Хотя, конечно, я бы себя сам давно уволил с треском.
— А кого на твое место? — недоуменно поинтересовалась я. — Лучше тебя-то нет, Март.
Он вздохнул, и я ощутила, как он переживает произошедшее. Но развивать тему не стал.
— Увидимся, Марина. И не забывай о моей сигнальной нити. Если вдруг срочно потребуется помощь — не стесняйся использовать связь.
— Я помню, — соврала я со всем возможным убеждением, закусила губу и покосилась на запястье — я уже давно забыла о ней, и только сейчас, присмотревшись, увидела серебристую тонкую вязь сигналки. — Счастливо, Мартин. Обнимаю тебя крепко-крепко!
Я звонила и Эльсену — некрасиво и неправильно было оставить человека, которым я так восхищалась, в неведении. Он прервал мои извинения недовольным:
— Марина, у меня всего две минуты. Мне уже все объяснили. Вас с четверга отправили в отпуск с последующим увольнением. Государственные дела. Я и не ожидал, что вы задержитесь надолго. Но мне жаль, жаль. У вас превосходные руки, чутье и самодисциплина. Лучшей сестры у меня не было.
— Простите, — снова с неловкостью проговорила я. — Вы мне очень много дали, Сергей Витальевич. Я бы очень хотела работать с вами и дальше. Вы для меня...
Он снова прервал меня, но тон его смягчился:
— У каждого свой путь, Марина Михайловна. Пусть ваш будет легким. Две минуты кончились, мне пора на осмотр, извините.
— Да, конечно, — пробормотала я, но в трубке уже шли гудки. Весь Эльсен в этом. Ничего важнее пациентов и его дела.
"А какое теперь дело у тебя?"
Мне стало так тоскливо, что я снова немного поплакала. Совсем чуть-чуть. Пока что моим делом было изображать участника пьесы под названием "счастливая герцогская семья".
Вчера же, едва я закончила говорить с Мартином, в двери постучала моя горничная и сообщила, что его светлость просит меня зайти к нему в кабинет. Спускалась я с неприятным чувством. Кабинет не вызывал у меня приступов любви к миру, а повод для общения и вовсе казался покрытым мраком. Но в кабинете, помимо моего мужа, оказался прямой, как палка Ирвинс.
Оказалось, что прислуга отрядила дворецкого парламентером. Старый слуга величественно попросил наши светлости исполнить свой хозяйский долг и лично с утра Вершины года раздать прислуге весенники — круглые традиционные пирожки с разными начинками. Сладкая означала, что предстоит хороший год, кислая — грустный, острая — волнительный и так далее.
— Его светлость Кристофер Дармоншир каждый год так делал. Так положено, — сообщил он многозначительно и замолчал, не утруждая себя дальнейшими объяснениями. Люк с сомнением и кривой улыбкой посмотрел на меня.
— Печь их самостоятельно я не обязана, надеюсь? — поинтересовалась я немного нервно.
— Нет, госпожа, — почти снисходительно объяснил Ирвинс. — Повара все испекут. Вам нужно будет только раздать.
Этим мы и занялись с утра до завтрака. К концу церемонии от "благодарю, милорд" и "спасибо, миледи" у меня звенело в ушах. Но слуги сияли и взирали с благоговением. Видимо, для них это было действительно важно.
Я приказала Ирвинсу отослать пирожков детям Софи. Я все еще чувствовала вину за то, что чуть не убила ее. Мне казалось, что я внушаю девочкам такой же ужас, какой внушал бы мне темный колдун, убивший маму.
За последовавшим праздничным завтраком Люк, как хозяин дома и глава семьи одарил весенниками и нас — меня, леди Шарлотту, Бернарда и Маргарету. И на лице Кембритча было еще больше недоумения и недоверия оттого, что он занимается этими глупостями, чем у меня, когда я взяла-таки пирожок и откусила его.
Мне попался кисло-сладкий, яблочно-клюквенный, с явным добавлением корицы и капелькой перца. Ничего удивительного. Хотя нет, с моей удачей он вполне мог бы быть еще и пересоленным.
В замке происходили изменения. Как-то незаметно появились пожилой врач-гинеколог и акушерка, полная и деловитая инляндка, а утром Вершины года, еще до раздачи весенников, когда я только проснулась и пережила боль от иглы в руке, я выглянула из окна. И увидела, как перед входом в замок разгружают реанимационное оборудование. Не узнать его я не могла, и некоторое время с недоумением любовалась на разгрузку.
— Похоже, Люк предполагает, что я попытаюсь умереть во время родов, — с ехидством сказала я после обеда леди Шарлотте. — Наивный, думает легко от меня отделаться.
В то время, когда у меня не кружилась голова и не хотелось томатного сока, я уже могла шутить.
Мы со свекровью уединились, чтобы попить чаю и обсудить предстоящую церемонию. Младшая сестра Люка, хоть и оставалась на праздничные дни в замке, к нам не присоединилась. И сам Кембритч, извинившись, на середине обеда оставил нас одних. Ему звонил глава Дармонширской полиции — в герцогстве, как я поняла, поднялись несколько кладбищ, и Люку обязаны были об этом докладывать, как обо всех крупных чрезвычайных происшествиях.
— Мужчин пугают роды, — снисходительно откликнулась леди Лотта, аккуратно доливая в топленое молоко янтарного чая. — Как нечто, что они не могут контролировать. Вот он и повышает степень контроля в той степени, что ему доступна. Думаю, к концу твоего срока тут врачей будет больше, чем слуг. А оборудования — побольше, чем в любом перинатальном центре.
— Как вы изящно обозначили паранойю, — пробормотала я, не желая признаваться, что меня предстоящее тоже пугает, и она понимающе улыбнулась. С улицы раздались хохот, крики, и мы поднялись, с затаенным любопытством подошли к окну. Чайная комната находилась на третьем этаже и все было видно.
Там, чуть в стороне от дороги, по которой я мчалась на Колибри, между замком и огромным парком стояло шестиугольное плетеное Дерево сезонов, небольшое, в полтора человеческих роста, все украшенное игрушками и разноцветными лентами. Мы украшали его вчера после встречи с Ирвинсом (дворецкий, почувствовав нашу слабость касательно пирожков, решил извлечь максимум пользы), церемонно прикрепив парочку лент и уступив право дальше развлекаться слугам. А ныне рядом с Деревом сезонов на выпавшем с утра снежке, под солнечным небом боролись герцог Дармоншир и будущий граф Мелисент-Кембритч, если я правильно поняла порядок наследования. А если попросту, то Люк и Берни. Полуголые, веселые. Одежда их валялась рядом. К моему удовольствию, Бернард периодически возил старшего брата в снегу. Впрочем, это никого не останавливало.
Я разглядывала мужа и кривилась от горечи. Тело у него было превосходным. Я любила его тело и слишком хорошо помнила его.
Как и то, почему я больше не могу к нему прикоснуться.
Метрах в пяти от них скорбным изваянием застыл Ирвинс — тепло одетый, с подносом в руках. На подносе исходил парком кувшин с чем-то горячим (или горячительным) и стояло несколько стаканов и открытых бутылок вина.
Берни в очередной раз обхватил Люка за пояс, завалил его на землю, но тот как-то хитро подставил подножку, и они вдвоем покатились по снегу. Леди Лотта наблюдала за этим с едва заметной улыбкой терпеливейшей из матерей, мне же хотелось одновременно злиться и хихикать. Злиться — потому что как смеет он развлекаться, когда кругом виноват? И когда мне так плохо?
С каким-то нездоровым упорством ковыряя рану, которая и так и не думала заживать, а только росла, я в понедельник, после нашей стычки в столовой, замазав кремом саднящие губы, нашла в своих вещах и перечитала досье Люка. Закончила я чтение глубокой ночью, закончила и сожгла папку, трясущимися от злости и ревности руками выдирая листы и кидая их в камин.
"Вступил в интимную связь с женой подозреваемого" чтобы добыть информацию и "блестяще раскрыл дело", "предложил покровительство" какой-то оперной певичке, дабы уничтожить компромат на одного из министров, хранящийся у нее, "сошелся с дочерью Валенского", и раскрыл заговор против короны... Десятки дел, и почти в каждом — какая-нибудь женщина, с которой он спал. И это только по работе. А сколько их было у него помимо службы в Управлении? Сотни?
Я понимала и то, сколько пользы он принес стране, и будь это кто-то другой, я бы точно зачитывалась сухим казенным описанием его подвигов взахлеб, будто приключенческим романом. Но это был он, мой Люк. Мой!
