1.Ах ты... дракон!-3 Общий файл

Этот зелено-бурый смерч, эта ревущая воронка — то же самое, то же... просто по-драконьи. Кувшинка моя, как же ты испугалась...

Ты! Это-ты...

Иррей-что-с-тобой?

Живой! Ты-молчал-и-не-отзывался-я-испугалась-очень-прости.

Не понял...

Иррей-о-чем-ты? Я-звал-не-получалось...

Торопливый, горячий, очень горячий вопрос.

Ты-не-пострадал-нет?

Когда?

Мыслями разговаривать — это так быстро! Не так понятно, как смотреть глазами, но я, кажется, учусь. Я не вижу, не вижу ее, но чувствую, как смерч вдруг осыпается дождем, так, что почти соль на губах — и понимаю, что меня топят в слезах. Как я мог их видеть — в единении-то?

Не знаю.

Как-то мог.

Она плакала.

Прости. Прости-прости-прости-прости-прости...

И тенями скользят перепутанные обрывки мыслей: "...нечаянно...", "...не поняла, не подумала сразу"... "а потом пыталась звать, звала-звала — и не получалось, сил не было совсем...", "чуть не утратила разум..."... "я-не-хотела-я-нечаянно-я"...

Не понимаю, ничего не понимаю.

Дождь становится ливнем. Может, не только у меня вышло что-то из способностей Иррей, может, и у нее появилось что-то мое? Потому что это почти водопад...

Не-хотела-единения?

Нет! Я-хотела-ты-молчал-думала-плохо-ты-умер-погиб-ушел-и-за-меня-прости!

Что? За-что?

Я не узнаю ее. Она всегда была... мне не подобрать слов, да и нет их таких в нашем языке, наверное. Мы ведь только видим и слышим — ну, еще можно коснуться. А ее я слышал внутри, и она всегда ощущалась... тепло-спокойствие-дом-моя-кувшинка-на-прохладном-листе — вот примерно так. Очень примерно. Не силен я в словах, а стихи и вовсе не мое. А сейчас она была — кажется, это называется отчаянием? Нет, радостью, но с привкусом этого отчаяния. И вины. За что? Что случилось? Почему со мной должно было что-то... из-за нее?

Стоп. Площадь. Толчок-цунами изнутри. Боль. Темнота. Цветы-пламенки на мостовой.

Иррей...так это были твои искры? Пятиху назад? От-которых-у-меня-опять-цветы-получились?

Прости-прости-прости-прости-прости-прости.

Ты передала мне свои?

Прости. Я-не-понимаю-сила-стала-расти-я-ее-сбросила-потому-что-опасно-а-пошло-тебе. Я-поняла-потом-испугалась-звала. А-единения-не-было. Прости-я-не-хотела-тебе-опасность.

Ир...

Да, в связи я ничего не вижу и не слышу... Не должен, по крайней мере. И коснуться здесь можно только мысленно. И крылья у меня в единении не должны были получиться даже теоретически. Но сейчас они прорезались сами собой. И я тут же обнял ими заплаканную девчонку.

Ир... Иринка, солнце, ну чего ты? Главное, оба живы и здоровы! А все остальное — мелочи! Знаешь, я давно хотел сказать! Я... тебя...

Интерлюдия 1

— Значит, кроме денег и товара, у них еще и это есть?

— Да. Драконья, притом свежая!

— Свежая... Ишь, знаток чешуи нашелся. Твое дело смотреть и помалкивать.

— Так-так.

— Руки Ульви, это... это какой же кусок может отломится, а? Сколько у них такого добра?

— Пятнадцать мешочков! То есть уже четыр...

— Не лезь, Деньга.

— Так Зубач! Даром ведь деньги лежат!

— А я говорю — не лезь! Твои, что ли, лежат, деньги-то? Соображать надо!

— Чего соображать? Поди да возьми, в хозяевах двое сопляков. Чего они сделают?

— Голову-то в тепле держать. А то за зиму у тебя, видать, мозги промерзли.

— Чего это?

— А того! Сколь драконья чешуйка стоит у магов? Сто монет? А сколь мальчики выручили?

— Пятьсот, остай Зубач.

— Вот и взять бы все это прямо счас!

— Взять... ишь ты. А ты сколь получишь, если пойдешь продавать чужое добро без Знака Ловчих да без мажьего соизволения, а?

— Дык кто знает.

— Я знаю! И ты, коль головой подумаешь, а не... Мы — преступившие, с нами эти мажьи выродки дел не ведут, им по ихним Зарокам не положено! А посредники тоже цену за услуги возьмут немалую! Вот и выйдет из твоего немалого куска пшик один.

— Так а...

— Ой, да и что ж ты, Деньга, такой жадненький, что ж такой нетерпеливый? Прямо не по божьим словам живешь. Погоди, дай мальчикам расторговаться, жирка нагулять. А вот потом, как наберется денежек побольше, можно будет их и в гости пригласить...

— Э-э... пацанов-то?

— Шапку таки носи, Деньга, носи. А то вишь как оно выходит. Деньги, олух! Деньги!

Интерлюдия 2.

— Вы испытываете мое терпение! От вас не требовалось достать звезду из колодца или собрать все статуи, посвященные богу Ульве! Простая работа — найти одного человека в одном городе! И не парня с улицы, который знает в этом городе каждую подворотню, а мальчишку, который за пределы двора ступал три раза в жизни! Вы настолько скудоумны, что даже этого сделать не в состоянии!

— Ваше высо...

— Молчать!

Пауза.

— Итак, поскольку ваше скудоумие не подлежит сомнению, хотелось бы знать, что каждый из вас предпринял, чтобы найти мо... его.

— Мы с Массисом обшарили городские трущобы. Он к ним не попадал.

— Это точно?

— Такого не грабили, да и вещи из указанных не всплывали, такого не ловили на улице, не принимали в одну шайку.

— Только этого недоставало!

— Словом, если верить осведомителям, его там не было. Если только он не труп — про тех молчат насмерть.

— Дальше?

— Я обошел квартал веселых Прачек. Все дома, включая... не слишком легальные. Тоже без толку. Не было такого, говорят.

— А если доплатить?

— Доплачивал. Не было.

— А если тюрьма или вельховские Подвалы?

— В Подвалы посторонних не пускают, ваше... э-э... не пускают. Да и что ему там делать? А в тюрьме я был, есть пара похожих типов, но не он.

— Но не сквозь землю же он провалился?! Ищите! Хоть весь город переверните! Ясно?!

— Слушаем, ваше...

— А этих, похожих — из тюрьмы — выкупите и ко мне. Может, пригодятся.

Интерлюдия 3.

— Любииииииимый! Закрой глаза!

— Вот выучил на свою голову... Опять подарок? Надеюсь, сегодня не свитер с тремя десятками пуговичек?

— Ты не любишь пуговки? Они же такие славные!

— Люблю, а по сравнению с завязками даже обожаю, просто не в таком же количестве. Тем более на свитере. Я тебя и без них люблю...

— Правда?

— Без них особенно.

— А как же в шубе — и без них?

— В том-то и дело, что лучше всего без шубы... и без жилета...

— Пра-авда?

— И без платья...

— У, какой хитрый! Мииииш, не... не спеши... сначала подарок...

— Подарок потом!

..Очередь до подарка доходит только через сорок минут. Когда мужчина, поднявшийся выпить водички, спотыкается об увесистый ящичек.

—

* * *

! Что это? — шуршание разворачиваемой бумаги и тишина, сменившаяся диким хохотом. — Мясорубка?! Мясорубка, а-ха-ха... с ума сойти...

Милика, еще молодая, двадцатишестилетняя бездетная вдова купца, с недоумением смотрела на любимого. Она привыкла к странностям мужчины, тем более, что было их немного: отсутствие денежного ремесла и тоска по какому-то "компу", очень его ценила и всячески старалась порадовать. Но иногда просто не знала, что делать, сейчас, например.

Ну, мясорубка. Модная и очень дорогая вещь, которая стала считаться чуть ли не символом статуса семьи и вообще, семейного счастья — молоденький продавец как-то незаметно убедил всех покупателей, что истинно любящая женщина обязательно постарается повкусней и получше накормить своего мужчину... что для семьи скупиться просто неприлично. Она и купила!

А ее любимый мужчина почему-то сидит на полу, хохочет и вытирает слезы.

— Мясоруууууубка! — завывал тот, — Ой, не могу, ой, насмешила... а кофеварки там нету? Или микроволновки с встроенным грилем? И зажигалки с сигаретами? Ой, надо Пашке сказаааать, поржем вместе...

— Зажигалка тоже есть, — довольно жалобно сказала Милика, совершенно ничего не понимая. — Завтра подарить хотела...

Смех стих.

Мужчина странно посмотрел на красивую блестящую штучку и встал.

— И правда стоит рассказать.

Макс

Это единение... моя бы воля — длилось бы оно вечность. Или хотя бы ночь. Мы с Иринкой... мы говорили. По-настоящему. Говорили, говорили и говорили. Обо всем. О ее острове и о моем мире. О драконах Стаи и ее сотоварищах по заключению. О моей названой сестренке и ее женихе, который в последнее время, кажется, стал ценить предлагаемое ему "счастье в джинсах" и даже без пастилы согласен был жениться. Так или иначе, теперь бабушка воспитывала уже двоих внучат и гоняла их по математике и чтению, не взирая на происхождение. Мы сравнивали наши жилища — мой "покой" в Гнезде и ее яму (ну, твари желтые, доберусь я до вас, и вам это не понравится!). Говорили о наших мамах... Иррей тоже была сирота, уже семь лет как...

Я рассказывал ей о нашем путешествии по зимним дорогам. Смешил, делясь воспоминаниями о "хитрых селянах" из Небелой Косы, об ограбленных на штаны мужиках, о наглотавшемся дыма Терхо Этку... Доверил ей даже святое, то, чем ни один мужчина добровольно не поделится с женой — рассказал про свою заначку. Думал — улыбнется, а она в ответ зашептала про маленькую белую раковину с розовыми шипами; какая-то птица летела и выронила, а Иррей сохранила и тайком любуется. Мечтает когда-нибудь все-таки попасть к морю, искупаться и посмотреть на дно.

Я рассказывал о зимнем лесе, о снеге, таком белом и холодном, укрывавшем землю от горизонта до горизонта. Она ведь никогда в жизни его не видела. Говорил о льде, который может быть и прозрачным, и белым, и серым, и даже черным и зеленым. О деревьях без листьев, о снежных нарядах леса и о той особой тишине, которая бывает только там — в зимнем заснеженном лесу...

Я рассказывал о городе, где маги и драконы живут без злости друг на друга, о памятнике, где теперь растут ее пламенки. Говорил о доме, который я обязательно приготовлю для нее — в Гнезде или в городе, неважно, но там не будет никаких ям, только мягкий ковер для нее, и пруд с теплым источником, как в Гнезде, и обязательно сад — сад, где она все сможет сделать так, как хочет.

Я рассказывал... и видел, как постепенно уходит из ее чувств пропитавшее их — годами копившееся! — немыслимое напряжение, как тают страх и тревога.

ОНА МНЕ ВЕРИЛА.

Она...

— Макс!

Реальный мир напомнил себе слишком быстро. Тряхнул меня за плечо и Славкиным голосом осведомился, что со мной творится и почему я на коленях перед печкой — в огнепоклонники подался, что ли? Решил заработать на новой религии? А порошок для ритуала?

Я открыл глаза.

Славка резко замолк. Присел рядом, всмотрелся:

— Макс, что случилось?

— Надо скорей ее освободить, — я не узнал своего голоса. — Понимаешь, Слав... они долго там не выдержат...

Утро началось по ощущениям примерно тогда, когда начался настоящий сон. По крайней мере, мои глаза, словно посыпанные песочком, и голова-чугунина весом где-то кило на пятьдесят, были убеждены — ночь в разгаре и все нормальные люди спят. А кто меня будит — тот ненормальный псих. Ага, с уклоном в садизм.

— Макс, подъем!

С подъемом — это к зомби. А я только на пути к этому состоянию...

— Мааакс! Эй, поднимайся!

А с "поднимайся" — это вообще не ко мне. Это к этому... как его... домкрату. Или подъемному крану...хррррр...

— Макс! Ты что, решил до вечера проспать?

В меня вцепились и основательно потрясли.

— Товар упустим!

— ...ди .. тсюд..!

Какой вечер, какой "ты"? И кто такой этот "товар", который надо упустить? Я живым не торгую, мне хомячков хватило... Уйди, кошмар, и приснись кому-то еще, а?

— Проснись, у нас проблема! Твоя заначка сбежала!

Что?!

Я выметнулся из-под одеяла, как наша воспиталка Эля навстречу неженатому спонсору.

— А? Что? Где?

Заначка была совершенно на месте и абсолютно добропорядочно лежала под подушкой, игнорируя всяких нахалов с бесстыжими поклепами на ее, заначки, исключительно благопристойное поведение. А о чем тогда...

Я помотал головой, вытряхивая сонную одурь.

В комнате было светло. Одуряюще пахло чем-то знакомым, спросонья неопределимым. Сонно трещали дрова в печке. И никаких беглых заначек и упущенных товаров!

Зато есть напарник. Совсем не беглый, наоборот, отвратительно бодрый и весело блестящий глазами. Жаворонок злобный! Точно говорю: миром правят женщины и жаворонки, и кто из них вреднее, не знаю.

— Проснулся-таки? — Славка улыбался. Ну, пока мой взгляд не перехватил. Наверное, там было столько добра и любви к человечеству, что напарник посерьезнел и пихнул мне в руки глиняную кружку.

— Пей давай, пока никого не покусал.

Я взглядом пообещал ему будущее покусание, взял кружку... и недоверчиво принюхался. Не может быть!

— Это что, кофе?!

— Почти.

— Что значит — почти? М-м-м...

Кофе. С пенкой... с ума сойти! На вид и вкус как настоящий.

— Сделаешь кофемолку — будет кофе, — отмахнулся Славка. — А пока так.

— Где взял?

— У драконоверов, вчера еще. У них это считается лекарством для лечения головных болей, представляешь? Ну что, ты в состоянии слушать?

— А который час?

— Десять, остай Максим, — фыркнул напарник. — Самое время проснуться.

Я поперхнулся. Десять? А лавка? А покупатели?!

— Сколько?! Ты почему меня не разбудил?

— Есть там кому торговать. Все наши вчера твои выступления слышали столько раз, что наизусть выучили, что такое "винт" и "решетка", как надо загружать мясо и сколько надо платить за это счастье... Слушай...

— А поставки?

— Забудь ты про поставки! Я вчера, ну то есть уже сегодня... заснуть не мог. Очень захотелось почитать. И... ты что так смотришь?

— Любуюсь. Слав, я тебя очень уважаю, но если ты разбудил меня для того, чтобы обсудить книжки, то в этой комнате сейчас произойдет попытка удушения одного жаворонка. Предупреждаю, его имя начинается на "с"..

— Придушишь обязательно, потом. В объятии из благодарности. Так вот, я прочитал...

Хм. Мозги, ушибленные кофе, кое-как проснулись и вытолкали на поверхность мысль: нахалом Славку не назовешь, без дела он не треплется. Значит — что? Стоит послушать. Ладно, будем посмотреть.

— У нас же книг нет? Кроме расходных...

— Есть! Тебе дарили, пока ты болел, помнишь?

— Может быть.

Что-то такое я смутно помнил... Да, болел. Да, приходили-дарили. Но я больше помнил свое желание спрятаться под кровать от улыбок очередной дарительницы, чем о каких-то книжках.

Славка нетерпеливо подсунул мне довольно растрепанный том в кожаной обложке. А, что-то такое вроде было. Уникально бессмысленный подарок. Мало того, что книга написана вскоре после Дней Безумия и представляет собой что-то вроде любовного романа о пылкой страсти героического Ловчего к прекрасной деве из вельхо, то есть чтению не подлежит в принципе, так еще и язык старинный и тяжелый. Мне одной иллюстрации хватило — того самого героического Ловчего. Стоит этакий мачо — нога на крыле поверженного дракона, черные волосы эффектно развеваются по ветру, к нему тянет руки прекрасная дева в красиво изодранном платье... картина понятна? А мои чувства к этому шедевру? Особенно если учесть, что дарительница бессмертного творения заявила, что я на этого героя-Ловчего похож. И смотрела так, словно я пирожное, а она только после диеты.