| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Организовали мы и несколько артелей по производству сельхозинвентаря — металлические кирки, мотыги, бороны, топоры, сохи. Не сказать, чтобы тут не было этого производства, но с нашим оборудованием, инструментами и поточной организацией труда выходило проще, дешевле, надежнее. Заодно в Лхасе мы создали четыре показательных предприятия — слесарную и пошивочную мастерские, шорную и шерстоткацкую артели. Около Лхасы начали добывать уголь и создали агротехническую станцию, где выращивали пшеницу, картофель, лен, сою, огурцы, арбузы, перец, баклажаны, хлопок, чай и масличные культуры — больше для демонстрации урожайности при грамотном агротехническом подходе — с механизированным поливом, внесением удобрений, использованием более урожайных сортов. Завлекали крестьян новинками, но не только — повсеместно под руководством советов начались ирригационные работы и посадка деревьев, а чтобы у крестьян были средства на оплату всего этого богатства — мы стали выдавать им товарные ссуды на покупку орудий, семян и других товаров, на проведение ирригационных работ, и за следующие три года выдали ссуд в эквиваленте более чем на полтора миллиона рублей — вроде бы и немного, но полностью укомплектовать хозяйство металлическими орудиями труда и более продуктивными семенами, подвести к участкам воду — это большое подспорье в облегчении труда и повышении его продуктивности. За это время с нашей помощью земледельцы освоили 3300 га новых посевных площадей, с начала 1944 в в Лхасе открылись курсы по подготовке агрономов и зоотехников, а благодаря ветеринарным мероприятиям в одном только 1943 году привили и вылечили более 90 тысяч голов скота, тогда как до этого случались падежи до 80 процентов поголовья (в РИ все это делали китайцы в начале 50х годов). Собственно, как только мы пропихнули передовые отряды дальше на восток, транспортные самолеты стали завозить на Тибет десятки тонн гражданской продукции, медикаментов и оборудования, десятки специалистов — надо было быстро и наглядно показать местному населению преимущества советского образа жизни.
Привлекали мы тибетцев не только устроением их сельхозучастков, но и новой работой, которая к тому же оплачивалась серебром — в какие-то моменты денег становилось настолько много, что цены шли вверх и приходилось подкупать у правительства, крупных землевладельцев и монастырей зерно, чтобы выбросить его на рынок и сбить цены — для этого мы создали под крышей советов Бюро по поставкам зерна, которое стало альтернативой уже существовавшим государственным запасам — последних хватало на три года неурожаев, и мы хотели довести свои запасы хотя бы до года — приходилось много строить, прежде всего — дороги, ирригационные каналы, небольшие заводы и фабрики, так что запас продовольствия не помешает в любом случае, тем более что эти стройки мы использовали не только для улучшения инфраструктуры и развития местной промышленности чтобы занять заметное место в экономике, но еще для того, чтобы обеспечить бедняков — нашу пока основную опору — доходами, а главное — проводить через эти стройки внедрение коммунистических идей в ширнармассы — мы сразу же сделали упор на работу именно с низшими и средними слоями населения (в РИ китайцы после завоевания Тибета сначала делали ставку на элиту — аристократов и торговцев, которые, как предполагалось, потянут за собой неграмотные народные массы в сторону революции — как будто элите нужна эта революция (китайцам потом все-равно пришлось переориентироваться на бедноту и середняков)).
Правда, через полгода цены все-равно выросли уже в два раза — все-таки денег на руках населения становилось все больше, а продуктов — наоборот — вокруг было не так чтобы много, особенно учитывая голод, свирепствовавший на востоке Британской Индии, где в мое время был Бангладеш — английские колонизаторы перед приближением японцев мало того что вывезли оттуда весь рис, до которого только смогли дотянуться, но и уничтожили много — десятки тысяч — лодок, чтобы затруднить японцам переправу через реки — в итоге невозможно было ни ловить рыбу, ни подвезти рис из удаленных районов, и от голода уже погибло несколько миллионов человек (РИ), правда, японцев все эти меры не сдержали (в РИ японцы были остановлены британско-индийской армией, в АИ индийцы заняты междоусобицами). Но это странным образом сыграло нам на руку — мы ведь часть зарплаты выплачивали питанием, причем довольно сытным, так что к нам потянулись уже и те, кто до этого относился к нам с недоверием. А потом удалось удачно закупить несколько сотен тысяч тонн риса и пшеницы в Кашмире — там местные жители опасались скорых реквизиций непойми от кого — то ли от Объединенной Армии Пуштунских племен, то ли от Хайдарабадской армии, то ли от Пенджабской, а может и от Всеиндусской армии имени Неру — последний вовремя погиб от взрыва бомбы, заложенной то ли тамилами, то ли телугами, хотя злые языки поговаривали, что взорвали его свои же — своей политикой ненасильственонй борьбы он довел индуистское движение до ручки и многомиллионных жертв в начавшейся кровавой каше. В общем, кашмирцы опасались всех и охотно отдавали нам продовольствие в обмен на серебро и золото — последние легче спрятать. Правда, часть продуктов нам пришлось предать индийским коммунистам, тем более что именно они организовали каналы и навели связи, но и нам досталось немало.
Развивали мы и собственное сельское хозяйство — прежде всего на государственных землях и землях аристократов и помещиков, которые относились к нам лояльно — мы предполагали, что более быстрое развитие наших союзников перетянет на их сторону большинство населения или же люди потребуют ввести такие же порядки и на других землях — пока мы действовали мягкой силой. Столковались мы и с одним из Панчен-лам, которого поддерживала дружественная нам группировка аристократов, поэтому земли более чем трех сотен монастырей тоже включились в организацию сельхозкооперативов, артелей и колхозов. Даже созданная в Индии из тибетских эмигрантов и беженцев прокитайская Партия реформ Западного Тибета переметнулась с позиций вхождения Тибета в состав Китая на позиции создания самостоятельного государства, благо что в Китае и входить-то было некуда — разрозненные провинции если и не вели явную войну между собой, то были как минимум враждебны друг другу. За счет членов этой партии доступные нам сельхозугодья также увеличились — в итоге к весне 1944 года под нашим руководством было уже треть пахотных земель У-Цанга и по четверти в Амдо и Каме — прежде всего с этих земель мы и получали продовольствие для оплаты наших строек.
Помимо народногвардейских отрядов мы натаскивали и армию правительства. Несмотря на европейское оружие и реформу, боеспособность тибетской армии была низкой. Оружие было в основном устаревшее, времен Первой мировой, государство интересовала только численность, а не подготовка войск. Обученные в Индии военные инструкторы знали, как пользоваться современным оружием — пушками, пулеметами, минометами — всего в армии было 8500 солдат и офицеров, 50 пушек, 250 минометов, около 200 пулеметов и около 30 тысяч винтовок — в основном на складах. Оружие доставлялось из Индии караванами до двух тысяч мулов. Команды отдавались на смеси тибетского, урду и английского. Вместо наград и званий солдат получал повышение зарплаты. В случае победы ему полагалась часть трофеев. Эта система была эффективна для борьбы с разбойниками да армиями китайских милитаристов, но не в современной войне. Тибетцы видели, как быстро мы разобрались с немцами, как умело взяли под контроль Лхасу, поэтому эксцессов не было, тем более что мы не нарушали безобразий, вели себя культурно и уважительно, за все продукты платили серебром и золотом — таких везде любят. К тому же мы сделали несколько подношений в монастыри, поэтому население подуспокоилось — их религию никто трогать не собирается.
Летом 1944 года, когда система советов уже окрепла, а армия центрального правительства и советские народные отряды были достаточно обучены и экипированы, регент от имени Далай-ламы провел два важных закона — были освобождены от долгов неплатежеспособные бедняки (как и в РИ) и начался выкуп земли у аристократов обратно государству (в РИ реформа началась незадолго до вторжения китайцев, то есть в 1949-50 годах). Первый закон был хотя и радостным, но нам немного мешал — до того мы привлекали в свои ряды бедняков в том числе и переводом их долга на себя с последующим приемом на работу к себе же в рабочие стройотряды и сельхозкоммуны — у нас бедняки могли заработать гораздо больше и наконец-то выплатить нам свой долг. Но к тому времени наша система хозяйствования показала уже такие успехи, что этот канал пополнения людьми по большому счету уже и не требовался.
Вот где мы действовали более агрессивно — так это во внешней торговле. Шерсть была главным источником экспорта Тибета. Также Тибет экспортировал буру, соль, хвосты яков (в США их использовали для бород Санта-Клаусов), шкуры, мускус, благовония, лекарственные растения, медвежья желчь, сухая кровь оленя, разнообразный скот. А импортировали шерстяные ткани, хлопчатобумажную одежду, шелк, хлопок, керосин, стекло, ремесленные товары, железо и медь (и это в горную страну, где металлов должно быть как грязи !), рис, фрукты и лекарства. Вот этот товарооборот мы и прибирали к рукам, прежде всего — через систему советов, чтобы у них появился независимый от правительства источник финансирования как самих депутатов, так и их инициатив. Мы же обеспечивали внешнюю силу, которая в случае чего прикроет эту торгово-закупочную деятельность. А прикрывать вскоре пришлось — в результате этой деятельности многие торговцы, чиновники и монастыри лишились источников к существованию — с торговцами все понятно, чиновники еще не везде были переведены на зарплату от центрального правительства и жили с оборота на своей территории, а монастыри занимались торговлей не от хорошей жизни — более половины их влачили полунищенское существование и торговля была существенным прибытком к их скудному столу. А тут еще и разрешение монахам уходить из монастырей — понятное дело, многие шли к нам ради перспектив и другой жизни, а тут еще и довольно широкое распространение коммунистических идей, хотя мы и нашли максимальное возможное число параллелей с буддизмом — над этим у нас корпели более сотни человек, дополнение, а то и замена традиционной тибетской медицины западными — нашими и английскими из Индии, кто смог бежать — врачами и медсестрами — все это, забегая на год вперед, привело к мощному восстанию осенью 1944 года.
Заправилами были так называемые 'Три главных монастыря' — самых мощных и обеспеченных монастыря Тибета и его главной, государственной, школы гелуг. Монастыри других школ, хотя и не представляли ведущей силы, за восстание особо не вписывались — в попытках заполучить как можно более широкую поддержку мы работали прежде всего с негосударственными религиозными школами, так как они были существенно слабее гелуговцев как по числу, так и прежде всего по ресурсам — земле, людям, финансам, поэтому их проще было привлечь к сотрудничеству или просто подмять. А гелуговские монастыри уже не в первый раз шли даже против своего руководителя — Далай-ламы — именно они заставили свернуть реформы конца двадцатых — тогда тоже перестраивалась армия, создавались светские школы, создавались какие-то зачатки промышленности. Вот и сейчас монастыри поперли против Далай-ламы (ну ладно — регента, правившего от его имени). Их ошибкой стало то, что они назвали восстание 'Тенсунг Дхангланг Магар' — 'Добровольческие силы защиты буддийского Учения'. На буддизм-то как раз никто и не нападал, наоборот — его всячески поддерживали, создали комиссию по охране религии и религиозных памятников — где-то уже начали ремонтные работы, где-то — помощь продовольствием, семенами и инструментом для проведения сельхозработ силами братий в обмен на организацию сельхозкоммун на монастырских землях. В итоге из 6259 монастырей и других религиозных центров восстание поддерживали всего более тысячи монастырей, хотя и это было немало — вместе со сманенными в свои ряды обычными людьми — не монахами — к декабрю 1944 года восстание охватило широкие области, против центрального правительства и советской власти действовало более сотни партизанских отрядов общей численностью под двести тысяч человек (в РИ такие силы действовали против китайцев в 50х годах). В области Кам — к востоку от У-Цанга — местные жители дополнительно противились усилению влияния центрального правительства — они рассчитывали и дальше балансировать между правительством Тибета и правительствами соседних китайских провинций — типа ласковое дитя двух маток сосет. Вот только хрен им — на те земли у нас тогда уже были свои планы, в которые не вписывалась их почти что полная независимость — слишком рискованно. Ведь в ряде провинций власть вообще была в руках бандитских группировок. Не, такое соседство нам не нужно.
К северу — в тибетской провинции Амдо (то есть на территориях китайских провинций Цинхай, части Ганьсу и Сычуань) снова подняли голову подавленные или выдавленные мусульманские отряды клики Ма, да и кочевники из тибетцев и монголов были недовольны запашкой все новых пастбищ, хотя мы и старались распахивать неиспользовавшуюся целину. А уж скотоводческие колхозы некоторых кочевников совсем не устраивали, несмотря на то, что в эти колхозы вступали такие же кочевники. Но тут вступал в силу и тот фактор, что до этого мы с тибетцами почти год зачищали обширные степи и плоскогорья от бандитов — последние также кочевали — оборудуют лагерь и начинают грабить окрестные стойбища и крестьянские селения. Награбив, перебираются в другие места и грабят уже тамошних жителей, а заодно ждут, когда ограбленные до этого снова поднакопят вещей, ценностей, продовольствия. Вот эти-то шайки мы и вылавливали авиацией с тепловизорами, загоняли в ущелья и расстреливали авиацией, минометами и безоткатками, а выживших отправляли на рудники — отрабатывать нанесенный своим же соплеменникам ущерб. Так что выживших и ускользнувших бывших членов таких шаек среди восставших тоже хватало.
ГЛАВА 17.
В общем, все реакционные силы, что тут только были — все они подняли голову и ринулись в последний бой. А бой был действительно последним. К осени 1944 года уже всем было понятно, что русские — это надолго, и возврата к старым порядкам уже не будет. Мы ведь открыли тут более сотни светских школ, несколько десятков фельдшерских пунктов, причем во всех этих учреждениях работали уже и местные кадры — более двух тысяч тибетцев за год стали учителями начальных классов, а пять тысяч получили начальное медицинское образование западного образца. Причем их обучением занимались не только наши врачи и учителя, которых мы перекинули сюда по сотне человек. На 'наш' Тибет бежали с территорий бывшей Британской Индии, и не только европейцы, прежде всего англичане, но и индийцы, многие их которых были вполне грамотными, а то и с высшим образованием. И все они были рады получить тут работу почти что по специальности, а то и действительно по специальности — учителя и врачи, инженеры, геологи, станочники, слесаря, машинисты — мы пристраивали всех.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
