— Разве я говорила тебе, отдай Ливонию? Нет, я говорила, уступи её в обмен на другие земли польской короны. Заключи с Польшей мир и тем самым страви поляков со шведами. Сделай передышку, сохрани свои силы, как это делают сейчас поляки и когда оба твоих противника обескровят себя взаимной борьбой, ударь по ним и возьми то, что захочешь.

Охваченный возбуждением от спора с королевной, Иван Грозный не сразу уловил главный посыл её слов и собирался твердить, что оставление Ливонии невозможно, но затем резко замолчал и стал думать.

Не зная полностью положения дел в Московском государстве, шотландка попала в самую болезненную проблему русского царя. Экономика и армия устала от затяжных боевых действий в Ливонии, стране требовалась передышка, и предложения королевны представляли царю определенное пространство для маневра действий.

Не желая признавать правоту сказанных Марией слов, государь насупился, но спорить не стал.

— Своими речами ты искушаешь меня женщина, и я не хочу больше ничего слышать от тебя о Ливонии. Ясно?

— Ясно, государь мой. Но обвиняя меня в искушении, ты несправедлив ко мне, муж мой. Разве те, кто говорил с тобой о польском троне, не искушали тебя откровенно туманной мечтой? Разве не смущали они твою душу клятвенными заверениями, что католики обязательно согласятся признать над собой власть православного царя? Хотя все говорило об обратном, так как вопрос веры непреодолим — вопрошала королевна царя.

— К чему все это!? Зачем ты сыпешь, соль на мои незажившие раны? — вновь вспыхнул Грозный.

— Я только напоминаю, что эти люди, что в долгу перед тобой, мой государь и обязаны, так или иначе отработать взятые у тебя деньги — многозначительно пояснила государю шотландка.

— Опять ты о своем! Покинь меня. Мне нужно отдохнуть и собраться с мыслями — раздраженно молвил царь.

— Слушаюсь, государь, но прошу, разреши мне остаться возле тебя на время — смиренно попросила Мария, на что государь собрался ответить отказом, но в последний момент передумал. Вливание сил сыграло свою решающую роль.

Издавна, в народе говорится, что ночная кукушка всегда перекукует дневную кукушку. Не стал исключением и этот случай. Мария осталась у грозного царя и методично продолжала куковать о Ливонии. Вначале, как и следовало ожидать, государь и слышать ничего не хотел, но постепенно он приходил к мысли, что в словах Марии, есть определенный смысл.

Решающее слово в этом непростом и бурном споре сказало письмо, которое пришло в Москву из далекого Парижа от родственника королевны герцога де Гиза. Кроме столичных и семейных новостей, герцог писал, что о серьезных проблемах со здоровьем у французского короля Шарля. Они проявлялись в частых припадках судорог и медики не ручались, что он проживет больше двух лет.

Сообщение о слабом здоровье французского монарха было своеобразным отзвуком страстей, которые томили душу герцога де Гиза. Чье высокое происхождение, также как и происхождение короля, Навары позволяло претендовать ему на французскую корону. И если шансы гугенота Генриха были в этом деле минимальны, то права герцога де Гиза подтвердил своей тайной буллой Папа римский.

— А кто займет французский престол в случае смерти короля? — задал логичный вопрос государь, когда королевна сообщила ему полученные ею новости.

-Так как у Карла нет детей, то королем станет либо Генрих, либо его младший брат Франсуа.

— Значит, польский престол снова будет свободным? — радость от возможности исправить и переиграть совершенные ранее ошибки охватила Ивана Грозного. Уж слишком много личного у него было связано с Польшей, начиная от сватовства к польской королевне Анне Ягеллонке и кончая попыткой стать польским королем. Он весь засиял от замаячившей надежды, но шотландка безжалостно развеяла, всего одной лишь едкой фразой.

— Хочешь вновь наступить на, те же грабли? — смиренно поинтересовалась королевна, попутно щегольнув перед мужем знанием русских поговорок, чем сильно его изумила. Ибо сказала столь к месту, самым невинным голосом, без всякого укора и грозный царь сразу весь сник и опал и не стал кричать на шотландку, как сделал бы это, не задумываясь прежде.

— Больно надо, — огрызнулся государь, и разом обрубая все возможности своего участия в споре за польский престол, сварливо спросил Марию: — письмо написала?

— Конечно, государь, — откликнулась шотландка и ловким движением вытащила из рукава лист бумаги, исписанные аккуратным почерком, дьяка Пескова. Только он один из посторонних людей был посвящен в тайный замысел, который Мария Яковлевна предложила Ивану Грозному и тот, после непродолжительного колебания согласился.

Суть его заключалась в том, что разговор о возможности заключения мира с Польшей должна была начать не царь, а королевна, благо для этого были все предпосылки. Ведь именно она официально была правительницей Московии, а не Иван Грозный.

Сколько стоило королевне трудов и усилий, чтобы подвигнуть царя на этот шаг одному богу известно, но начало было положение. Здраво рассудив, что предложение к заключению мира — это только попытка, которая может, не удастся, государь дал свое согласие на этот шаг, в тайне надеясь, что в этом деле Марию постигнет неудача.

Специальный гонец правительницы, отправился в Варшаву, где передал королю Генриху предложение о заключение мира между польским королевством и Московским царством.

Особую пикантность этого процесса составляло то, что процесс установления мир между двумя славянским державами находился в руках знатных инородцев. Одного чистокровного француза и одной французской полукровки, воспитанной в чисто французском духе.

Предложение о подписании мира с русскими нашло отклик, как среди поляков, так и у самого короля Генриха. Во-первых, это повышало его статус, во-вторых, гораздо лучше царствовать в замиренном государстве, чем воюющей сразу с двумя сильными соседями державе. Самое главное, на каких условиях русские предложат королю заключить с ними мир.

Когда гонец доставил в Москву ответное послание Генриха Марии, дальнейший шаг королевны удивил всех. Едва прочитав письмо короля, правительница приказала боярину Федору Шелканову немедленно отбыть в Варшаву, что и было исполнено на следующий день.

Столь непривычная быстрота в начале переговоров вызвала бурную реакцию среди поляков и расколола Сейм на два лагеря. Одни видели в действиях русских слабость и объясняли их различными причинами, начиная от тяжелой болезни русского царя, до внутреннего конфликта между царем и его наследником царевичем Иваном. Другие, видели в действиях Москвы какую-то хитрость и призывали не доверять посланцу русской правителя ни на грош.

Все, включая короля, с большим нетерпением ждали приезда посольства боярина Федора Шелканова, а точнее, хотели узнать содержание полученного им от государыни предписания по переговорам.

Желая поддержать интригу на должном уровне, Шелканов не торопился вершить дела. Вдумчиво и обстоятельно он стал выяснять, кто будет вести переговоры, и очень обрадовался, когда главой комиссии, король назначил не поляка, а одного из своих свитских приближенных графа де Монтегю. По требованию Сейма в качестве представителя наблюдателя в комиссию был включен пан Понсевич, но он имел только совещательный голос при принятии окончательного решения.

Пан Понсевич надеялся, что Шелканов сразу выложит на стол переговоров свои карты, но зловредный боярин не торопился этого делать. Вопреки ожиданиям пана сенатора московит завел разговор о размене пленными, а также об уважении к титулам правительницы его пославшей. Боярин требовал, чтобы Мария именовалась королевой Шотландии и Англии, вдовствующей королевой Франции и государыней Московского царства и всех русских земель.

Желая сразу принизить статус правителя приславшего в Варшаву посольство, поляки отказывались признавать за Марией титул английской королевы и государыни всех русских земель, но по приказу графа де Монтегю, это препятствие было быстро устранено. Вставить шпильку своим конкурентам островитянам, для истинного француза каким являлся мсье де Монтегю, было делом чести, а что касается титула государя всех русских земель, то для графа это было пустым звуком. Тем более, что поляки признавали этот титул за Иваном Грозным, а королевна находилась с ним в официальном браке.

Уловив благоприятный посыл со стороны короля, Шелканов с удвоенной силой стал наседать на польскую сторону с предложением обмена пленных и в первую очередь дворян, по принципу всех на всех.

Когда господин де Монтегю узнал, какое количество польских дворян находится в русском плену, а русских в польском, он посчитал подобный обмен весьма выгодным для польской стороны. С ним был полностью согласен и сам король, когда граф довел до него предложение правительницы Московии.

— Вам, что не нужны ваши дворяне? — с удивлением спросил король пана Понсевича, когда тот стал говорить ему, что не следует торопиться в вопросе о пленных. — Не знаю как у вас в Польше, но у меня на родине король всегда в первую очередь заботиться о своих дворянах попавших в руки врагов.

Понсевич как мог, выкрутился из столь щекотливого положения, но уже на следующий день, по столице поползли разговоры, что Понсевич тормозит возвращения домой взятых в плен шляхтичей. К дому сенатора незамедлительно отправились представители семей тех, кто томился в русских тюрьмах и с ними у пана Понсевича произошел крайне неприятный разговор.

Не желая слушать голоса назойливых визитеров, сенатор приказал слугам гнать их из его дома палками. В ответ, просители закидали его дом камнями и повредили несколько окон. Разгневанный пан разрешил слугам в случае повторения открыть огонь из ружей, что вызвало новые недовольства и только вмешательство короля, объявившего, что соглашение по пленным будет подписано, положило конец этому противостоянию.

Во всем случившемся, Понсевич винил графа до Монтегю, который, по его мнению, сознательно допустил утечку информации, хотя на самом деле, француз не был причастен к этому ни сном, ни духом. Так как за всем случившимся стоял боярин Шелканов, напомнивший кое-кому из поляков об их долгах перед русским царем.

Следующим вопросом, стал обмен простых пленных и тут пан Понсевич встал насмерть, так как в этом деле, у поляков был определенный перевес. Польская гордость и интерес призывали к тому, чтобы противник как-то компенсировал этот перекос, но боярин Шелканов категорически отказался обсуждать эту возможность. Любезный и покладистый, он заявил, что не будет вести дальнейших переговоров, пока польская сторона не согласиться обменять простых пленных также по принципу всех на всех.

Категоричность, а также намек на то, что правительница готова сделать большие территориальные уступки Польше по Ливонии, сделали свое дело. Король вновь вызвал к себе Понсевича и вкрадчиво спросил, за чей счет идет содержание пленных.

Когда сенатор был вынужден признать, что содержание пленных идет за счет королевской казны, Генрих заявил, что не намерен нести расходы по содержанию пленных, раз появилась возможность с ними расстаться.

— Если, вам господин Понсевич вопрос с пленными так важен, что вы не хотите идти на разумный компромисс, то возьмите на себя расходы по содержанию русских солдат — предложил король сенатору.

— Это, невозможно, ваше величество. Сейм никогда не пойдет на это, так как содержание пленных — прерогатива короля.

— Короля? — тотчас уточнил Генрих.

— Да, короля и никого другого, ваше величество.

— И ничего нельзя с этим сделать? — невинно уточнил монарх.

— Ничего — подтвердил Понсевич и тут же получил мощный удар.

— Раз, содержание пленных сугубо королевская прерогатива, то я своей властью приказываю совершить обмен пленных.

— Это невозможно, ваше величество! — воскликнул сенатор. — Сейм не одобрит эти действия.

— Очень даже возможно, ибо такова моя королевская воля — отчеканил король и прекратил аудиенцию.

Говоря о том, что правительница Московии готова совершить серьезные территориальные уступки, Федор Шелканов ничуть не кривил душой. Поляки даже и не предполагали насколько серьезными они будут. Правительница Московии была готова заключить мир с королем Генрихом на следующих условиях. Московское царство в лице государыни Марии, было готово отказаться от претензий на земли Курляндии, Семгалии, Лифляндии и Эстляндии за исключением занятых русскими войсками городов Полоцка, Юрьева (Дерпт) и Нарвы с прилегающими к ним волостями.

По словам боярина, они являлись исконными русскими землями и по праву принадлежали Московскому царству. Также, в качестве компенсации за отказ от Ливонии, государыня Мария вернуть Русскому царству, город Переяславль и Киев с прилегающими к ним землями, которые были захвачены литовскими князьями и в последствие перешли во владения польской короны.

Сказать, что предложение вызвало негодование у поляков, значит не сказать ничего. Как и следовало ожидать, подобное предложение вызвало бурю негодования у поляков и полное непонимание со стороны графа де Монтегю и короля Генриха.

— Находятся ли Полоцк, Юрьев и Нарва в руках русских или там стоят польские войска? — спросил король пана Понсевича, когда тот буквально ворвался к нему, для обсуждения хода переговоров с посланцем русской королевны.

— Да, они заняты русскими, но это совершенно не означает, что Польша готова отказаться от этих городов. Это земли польской короны и мы готовы биться за них до последней капли крови — высокопарно заявил сенатор, гордо вскинув голову.

— Красиво сказано, — молви Генрих, когда ему перевели слова сенатора. — Есть ли у Польши войско и средства для того, чтобы мсье сенатора стали явью?

— Нет, — честно признался Понсевич, — но рано или поздно мы разгромим русских и вернем себе эти земли.

— Охотно верю и готов лично возглавить ваше войско. Когда Сейм подпишет указ о наборе войска?

— Ваше величество прекрасно знает, что Сейм не может этого сделать, из-за скудности государственного бюджета — выдавил из себя сенатор.

— Значит, в ближайшее время армии не будет или я что-то неправильно понимаю?

— Обычно польский король на содержание войск отдавал доходы со своих королевских владений — напомнил Понсевич, но Генрих пропустил его слова мимо ушей.

— Сколько крепостей в Ливонии, готовы оставить русские, в случае подписания нами этого договора? — спросил короля у де Монтегю.

— Семнадцать крепостей, ваше величество.

— Видите, господин сенатор, семнадцать крепостей перейдут в наши руки без единого выстрела, разве это не прекрасная экономия денежных средств и жизней моих любимых подданных?

— Отказываясь от Лифляндии и Эстляндии, русские хотят столкнуть нас лбами со шведами — возразил Понсевич.

— Разве мы сейчас воюем со Швецией?

— Нет, но шведы заявили о своих претензиях на земли Ливонии.

— Хочу напомнить вашему величеству, что шведы также претендуют на города Нарву и Юрьев и в первую очередь ударят именно по ним, а не пойдут в Лифляндию.