— Да какое "в ярости"?! — Альфонсо в негодовании размахивал руками так, что широкие отвороты на рукавах голубого мундира разлетались крыльями птицы. — Ири, он тебя порвёт, как тряпку! Ты хоть понимаешь, что тебя могут отчислить из класса?
Ири виновато сморщился, пытаясь отшутиться:
— Да ладно, Альф! Это всего один экзамен.
— А до этого было две контрольных! — неумолимо вставил, Ильт больно накручивая пушистые светлые прядки Ара себе на палец, и потянул вверх, чтобы услышать обиженный вскрик.
— И несколько самостоятельных работ, — прибавил Эльресто, как всегда неизменно толкущийся рядом, и, поймав возмущённый, слезящийся взгляд Ири (всё-таки Ильт довольно сильно дёрнул его), примирительно вскинул ладони, — Ири, я между прочим за тебя беспокоюсь. Хотя, если тебя переведут обратно — это в моих интересах.
— Эльресто, если твои интересы совпадают с интересами Мистраля, лучше бы тебе поостеречься, — словно ненароком Альф коснулся рукой эфеса шпаги, демонстрируя скрытую угрозу. Ири недоумённо поморгал, переводя взгляд с одного на другого.
— О чём вы?
Эльресто, напряжённо улыбаясь, коснулся его плеча с другой стороны и помрачнел, натолкнувшись на предостерегающий взгляд Ильта. Под мягкой улыбкой Эргет частенько прятал клыки. Просто Ири был единственный, кому он их никогда не показывал.
— Да так. Всё в порядке, — торопливо выдал Ал, однако, руки не убрал.
Ильт, фыркнув, притянул Ири к себе, демонстративно устраивая подальше от чужих поползновений, как если бы Ар был его личной собственностью.
Альфонсо покачал головой.
— Ал, ты безумец, но вынужден признать, что не трус. Эльресто, — прибавил он почти с жалостью, — ты играешь с огнём.
Эльресто только вызывающе вздёрнул подбородок.
— А вот и Мистраль, — закатывая глаза, сообщил Ильт, торопливо отлепляясь от Ири и устраивая комическую суету по сдуванию с него пылинок. Альф и Эльресто, переглянувшись, одновременно заломили руки, изображая пощады молящее трепетание, и вся компания разразилась бурным хохотом.
— Лёгок на помине. Ири, пожалуй, я пойду, у меня ещё много дел. Не хочу попасть ему под руку, — отсмеявшись, Эргет хлопнул приятеля по предплечью и поспешил оказаться подальше от места возможной катастрофы.
— Не удивительно, — Альф тоже сделал шаг назад, прикидывая пути отступления, — в последнее время у Грандина появилась дурная привычка сначала делать дырку, а уж потом разбираться что к чему.
Несколько дней назад все они стали свидетелями неприятной сцены, когда какой-то подвыпивший бродяга, выпрашивая милостыню, опрометчиво ухватил Ара за край плаща. Мистраль выхватил шпагу и проткнул попрошайку прежде, чем кто-либо сумел отреагировать. В другой раз один из студиозов, слишком пристально смотревший на Ири в столовой, был вызван Грандином на дуэль. В общем, в последнее время даже на своих обожателей Мистраль начал наводить суеверный ужас.
— Знаешь, я тут вспомнил... — неловко начал Эльресто, занимающий первое место в черном списке ледяного принца.
— Иди уже, — Ири вздохнул и вопросительно посмотрел на Альфонсо, занёсшего ногу для бегства.
— А что я? — возмутился Альф. — Я не хочу становиться свидетелем убийства, — и, оглянувшись на приближающего Мистраля, всё ещё не замечающего их, подхватил Ири под локоть. — Ладно. Пошли со мной. Я тебя спрячу и скажу, что не видел. Учти, ты мне будешь должен...
* * *
* * *
Мистраль в гордом одиночестве (в последнее время его обожатели предпочитали держаться на расстоянии) вальяжно дефилировал по коридору, высматривая свою драгоценную боль головную.
Он прибыл в Академию несколько минут назад, опоздав на первое занятие по причине визита к дяде, и теперь, в преддверии очередного урока, мечтал провести время наедине с Аром, предвкушая встречу и непроизвольно улыбаясь.
Они виделись каждый день, а Мистралю этого казалось мало. Возможно, это воспринималось невероятным, но он никак не мог насытиться Ири.
И неважно чем они занимались — болтали часами, обнявшись не в силах оторваться, или уютно молчали, не испытывая потребности говорить — но каждый раз, пересекаясь, Грандин испытывал особый трепет и волнение восторжённого мальчишки, бегущего на самое важное, первое в жизни свидание.
Их отношения, оставшись прежними, несомненно, вышли на новый уровень, и даже стычки и перепалки приобрели характерную шутливость, свойственную лучшим друзьям, способным понимать с полуслова, ведущим диалоги на своём особенном языке.
Иногда, задумываясь обо всём этом, Грандин с удивлением задавал себе новый вопрос: не "Почему они вместе?", но "Почему он потратили столько времени впустую?"
И теперь одновременно придя к некому внутреннему пониманию, любовники пытались наверстать, беря от отношений всё, что представлялось возможным, и полагая, что они неистощимы. В свете того, насколько разносторонними личностями являлись оба юноши, это не представлялось удивительным.
Мистраля мало интересовали окружающие, в большинстве своём пресные, скучные, быстро надоедающие и теряющие новизну, рано или поздно вскрывающие узколобость и ограниченность суждений, но Ар — любознательный, живой, деятельный и энергичный не подходил ни под одну категорию. В своей непредсказуемости, умении удивлять и поражать воображение оригинальностью и широтой некоторого, не поддающегося описанию, спектра поступков, где каждый новый день становился не похожим на предыдущий.
Возможно, так мыслят лишь глубоко влюблённые люди, когда любая обыденность, самая обыкновенная вещь со стороны другого человека видится и воспринимается чудом.
И сейчас это чудо распахнуло перед ним двери в удивительный мир вещей и событий, которые не приходилось больше отстранённо наблюдать из окон своего равнодушия, но проживать вместе с Ири, наполняясь неповторимыми мгновениями, расцвечиваться яркими красками абсолютно во всём, к чему он прикасался. И это было невероятно, невозможно, непередаваемо... Но как же упоительно и радостно Ар умел жить и заражать этим окружающих!
Неудивительно, что люди тянулись к нему. Вкусив подобный наркотик один раз, отказаться от него было слишком сложно. Неистощимый оптимизм, жизнерадостная улыбка, задорный смех, летящий по коридорам души, заставляющий губы складываться в непроизвольную улыбку, стоило лишь услышать его издалека, понять, что вот он, где-то тут рядом, как всегда окружённый толпой людей, размахивающий руками, сверкающий, но вот...
Он видит Мистраля. Разворачивается, плавно, изящно, словно танцуя в струящемся вокруг пространстве... И где-то на самом краешке сознания раздаётся беззвучный взрыв, вспыхивает ослепительный свет, и в воздухе разливается лучезарное мягкое сияние.
Солнца, сверкающего только для него, рождающего свой свет только для него. ЕДИНСТВЕННОГО.
Неважно, что вокруг десятки посторонних, неважно, что он принадлежит им, раздаривает себя направо и налево, и всё как обычно...
И в тоже время удивительно, совершенно по-другому. Нить взглядов, абсолютное понимание. Никогда и никому он не будет сиять так. По-особенному. Отдавать себя полностью, целиком и беззаветно, как когда он смотрит на Мистраля.
В горле образуется комок, хочется уткнуться лбом в кулак, смеяться беззвучно... Ведь это же так очевидно.
Для него! Только для него!
Вся эта сцена, весь этот мир, весь этот миг... Для него. Ири смотрит, нет, он не просто смотрит, он обожает, он умоляет сказать, ответить: "Мистраль, правда, я самый лучший для тебя?" — ждёт похвалы, ведь он так старался! Он готов стараться до бесконечности, стать самым-пресамым, прыгнуть выше собственной макушки, взлететь до самой высокой вершины, развернуться, смеясь, чтобы спросить: "А так лучше?"
Мистраль, видишь звезду? А спорим, достану?
Не надо звёзд, любовь моя, ты лучше любой звезды. Будь собой, Ири, ни одна звезда не стоит ТЕБЯ.
Мистраль, прислонившись к колонне, увитой плющом, стоит и улыбается, наблюдая за ним, терпеливо ожидая, когда он закончит свои дела и вспомнит о его существовании. И ему не приходит в голову ревновать, сердиться, забрать "это всё" немедленно и прямо сейчас, разогнать всех остальных, недостойных, утвердить собственную важность. Нет, он гордится им, своим мальчиком, своим божеством. Гордится и стоит, улыбаясь, зная, что ровно через секунду Ири вспомнит, поднимет голову, увидит, вспыхнет изнутри, и больше для него не останется никого, кроме Мистраля. Только он, только они, одни во всём мире, стоящие на своей собственной плоскости.
Мистраль, я тебя люблю. Можно, я ради тебя постою на ушах, ну можно, можно, преможно, можно, можно, можно?
Звенящий смех звёзд со всех сторон.
Не надо, Ири. Иди ко мне. Просто, иди ко мне!
* * *
* * *
К тайному разочарованию Мистраля, Ири в классе не оказалось.
Ни в классе, ни в коридорах, ни в кабинетах и залах, которые Мистраль методично обошёл, расспрашивая всех встречных. Не было в комнате отдыха, в изоляторе, у преподавателей. Не обретался Ири даже на крыше, куда имел привычку удирать, и неважно, что на улице зима и мороз, от Ара никогда не знаешь, чего ожидать. Не оказалось его и в библиотеке, и на конюшнях, и на... Когда Мистраль сбился с ног и начинал уже серьёзно тревожиться, прозвенел звонок, возвещающий о начале занятий, которые Ар так и не соизволил почтить своим присутствием. Последний пункт Грандина, впрочем, не удивил.
Сообразить, что Ири скрывается, не составляло труда, вот только причин для пряток Мистраль не находил. Они не ссорились. Наоборот, вспомнив вчерашнюю ночь, Грандин с трудом удержался, чтобы не замурлыкать от удовольствия, испытывая срочную физическую потребность разыскать одного неистощимого на выдумки изобретателя и обрушить на него шквал душащих его самого эмоций, лихорадящих изнутри, поймать и затискать где-нибудь в укромном уголке. Благо, таких в Академии водилось множество, и, прохаживаясь в поисках Ара, Мистраль присмотрел целый ряд местечек для осуществления разных приятных экспериментов по удовлетворению собственной и чужой ненасытной страсти.
Ар умел вдохновлять окружающих на подвиги, но такой одержимости Мистраль и сам от себя не ожидал, со стыдом подозревая, что вместо мозгов у него отныне исключительно сперма, и всё, о чём он способен думать, — Ири... Только Ири!
Стайки светлых легкокрылых бабочек, рои золотистых восторжённых светлячков...
И не переключиться, не выбросить из головы ни на секунду, сутками напролёт: он, о нём, рядом с ним — все мысли вокруг него, весь мир вокруг него, Мистраль вокруг него, и ничего другого не надо, не хочется, не нужно ничего другого!
Ири Ар...
Выплеснуть нежность, исцеловать, слиться всем телом. Вобрать в себя любимый запах, просто втянуть в себя, растворить и раствориться самому — безумная потребность и ощущение животного родства.
Мой! Неотделимый! Плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Я люблю тебя!
Мистраль с грустной улыбкой посмотрел на собственную ладонь.
Вот здесь, в центре, должен находиться Ири. Почти смешно. Его руки хотели Ири, тосковали по нему, и странно ощущать в них пустоту. Пустота кажется странной неправильностью, а правильно только вот так — коснуться, дотронуться, сжать, держать, ощущая биение чужого сердца и понимая, что вот оно, рядом. Чужое присутствие. Постоянно рядом. Наваждение. Физическая потребность ощутить, убедиться, что всё в порядке, всё хорошо, удостовериться в очередной раз. Расстаться, чтобы снова искать встречи и желать прикосновения. Зависимость. Почти мучительная зависимость от другого человека — то, чего он так боялся, больше всего на свете, случилось, и страшно даже думать об этом. Страшно представить, что может быть, если... Отбросить эту мысль, не позволяя ей пробиться даже на краешек сознания.
Они вместе. Рядом. У них всё будет хорошо. Пройдёт немного времени, и это ощущение ослабнет, притупится, станет чуть легче. Уже стало, иначе он бы просто не отпускал Ири от себя ни на шаг.
Мистраль понимал, что любит. Любит так, что сильнее просто некуда. С болезненной маниакальной страстью. Понимал, что потерял голову. Абсолютно всё прекрасно понимал и осознавал, испытывая лёгкое сожаление, что Ири неспособен разделить это понимание. Иначе бы не вылезал из постели, потому что Мистраль нуждался в нём.
Он готов был потерпеть позднее, когда у них появится время, когда они станут настолько близки, что никаких сомнений, страхов и опасений больше не останется — лишь желание сделать любимого счастливым, предоставить полную, абсолютную свободу в неизменном знании: он рядом, в сердце, навсегда, и это чувство огромно и незыблемо, как скала. Но не сейчас. Не сейчас, когда он был так остро нужен, когда Мистраль почти умирал он невозможности находиться рядом с ним, дышать в едином ритме, испытывал необходимость в его внимании, в нём, и почти детскую обиду, от того, что Ири не понимает этого. Самого важного.
Не понимает, что потом у них не будет возможности соприкасаться настолько плотно и тесно, как это возможно сейчас. И глупо размениваться по мелочам, играть в прятки, тратить возможность близости на что-либо иное. Запечатлеть в памяти каждый совместно проведённый миг, чтобы не умирать от тоски в разлуке, когда придёт пора погрузиться в водоворот событий и дел, ведь, в отличие от мирка их отношений, время не стояло на месте, и у каждого из них были свои обязательства.
Урок давно начался, и сейчас, вышагивая по пустому коридору, Мистраль прикидывал, место наиболее вероятного нахождения оппонента. У него не было желания сердиться или раздражаться за это явное несовпадение интересов. В последнее время напряжение в эпицентре их кардинального непонимания благополучно спало и пребывало на нуле, лишённое всяческой негативной составляющей. Абсолютно безмятежное, естественное состояние, когда всё, что исходит от другого, вызывает умиление, желание улыбнуться и снисходительно покачать головой, ощущая себя мудрым взрослым, прощающим проказы ребёнку. Это же Ар — вечный выдумщик, не сидящий на месте, сумасбродное бедствие, наполненное тысячей проделок и идей.
Вот и сейчас, вместо того, чтобы учиться, скрывается неизвестно зачем и почему, но невероятно хочется отыскать и узнать: что он придумал на этот раз?
Разумеется, желание идти на занятия у Грандина отсутствовало. Да и вряд ли ему это было необходимо: Мистраль обладал феноменальной эйдетической памятью, позволяющей с лёгкостью и намертво запоминать всё, что когда-либо было прочитано, услышано, замечено, даже косвенно. Только пробежав страницу глазами, даже не вчитываясь и не осмысливая содержание, Ран мог воспроизвести текст наизусть, если же сосредоточиться — оказывалось, что он прекрасно знает абсолютно весь материал, более того, способен помнить годами.
Академию Грандин посещал исключительно ради Ири. Других причин тратить время столь бессмысленным образом у него просто не было, и если раньше их стычки Мистраля развлекали и будоражили, вызывая волну ярости, то сейчас он благополучно совмещал приятное с полезным. Слушал лекции и тихо млел от счастья, ибо, в отличие от него, "счастье" не могло не учиться. Но так волшебно — просто сидеть рядом, соприкасаясь локтями, смотреть на него — такого серьёзного, строгого, внимательного, собранного, совершенно непохожего на обычного шалопая, которого он лицезрел каждый день...
