— У меня есть пара талантов, — скромно улыбнулся юноша. — Но давай вернемся к твоему рассказу.
Девушка раздраженно фыркнула, но подчинилась. Он уже успел понять, что Итраида ненавидит, когда кто-либо отдает ей приказы, но слушается его.
— Да, я смотрела. Род Волка — наши кровники. Ты знаешь, что это?
— Да. У нас тоже существовал подобный обычай, — ответил он. — Когда член благородного семейства беспричинно проливал кровь члена другого семейства, родные убитого имели право воззвать к богам и потребовать справедливой мести.
Девушка слушала с огромным и неподдельным интересом.
— И как они делали это?
— На арене в храме наш воин сражался с убийцей. Либо до первой крови, либо до смерти.
— У нас не так.
— А как?
— Воюем, пока не перебьем всех.
— Жестоко. А иначе никак?
— Бывает иначе, но редко.
— Понятно. Значит, тебя отправили следить за врагами?
— Никто не отправлял меня! — сразу же огрызнулась она. — Я — из рода Рыси, я дочь лесов!
— Что, прости? — Трегоран уже было подумал вновь обратиться за помощью к Димароху, но Итраида пояснила сама.
Она неожиданно оголила левое плечо, открыв смущенному Трегорану гладкую девичью кожу, изуродованную четырьмя параллельными полосами.
— Видишь?
— Шрамы?
— Это не просто шрамы. Это — следы рыси. — В голосе девушки было столько благоговения, что, казалось, она говорит о каком-то священном месте.
Трегоран знал, о каком животном идет речь — у хозяев был свой зверинец, и юноше не раз приходилось убираться в нем. Каждый раз он ждал смерти от бритвенно-острых когтей северных хищников с забавными кисточками на мохнатых ушах, и каждый раз ему везло. Юноша вздрогнул всем телом и отогнал неприятное воспоминание.
— И как его получить? Убить рысь?
— Нет, убить по двум ладоням врагов за один след.
У Трегорана отвисла челюсть. Выходит, что эта миловидная девушка отправила на тот свет как минимум сорок человек, причем сделала это безо всякой магической силы.
— И много тебе оставалось до последнего? — сообразил он.
— Всего двое, — опечаленно отозвалась она.
— И ты как раз собиралась их прикончить?
— Я сделала это и забрала уши мертвых в качестве доказательства. Я была слишком довольна и радостна. Еще бы — знак рыси говорит, что я — воин, хозяйка своей судьбы. Могу пойти в дружину, могу сама выбрать мужа.
— А ты хотела замуж? — Трегоран почувствовал себя пристыженным. — Из-за меня ты не можешь вернуться к любимому?
Девушка едва заметно покраснела.
— Нет. Я не хочу замуж. Мои родители хотели отдать меня мужчине.
— А-а-а, понимаю. И на обратном пути ты повстречала работорговцев?
— Да. Напали, когда спала. Позор мне! — она злобно ударила кулаком по борту телеги.
"Ага, и будучи разбуженной, она сумела уложить шестерых прежде, чем оказалась в плену. Просто замечательно".
— А даже если бы и хотела, — продолжала девушка, — это неважно. Идти за великим шаманом — честь. Ты призвал пламя себе в услужение. Почетно оплатить долг жизни столь могучему шаману.
Их беседу прервал довольный вопль Димароха.
— А вот и она! Узрите!
Трегоран отвлекся от беседы с девушкой и уставился в указанном направлении.
Их телега как раз взобралась на холм и взору юноши предстала совершенно фантастическая картина — внизу блестела водная гладь залива, упиравшегося в холмистый берег, на котором раскинулся громадный город, опоясанный как минимум тремя кольцами стен, за самой последней из которых расположился большой пригород. Солнце играло на крышах башен, даже отсюда были заметны громадные сооружения — храмы, дома знатных горожан, возможно, еще какие-то строения. Но главное — люди... Такого количества народу, бредущего и едущего по дороге, заканчивавшейся у ворот, он не видел даже у себя в Тимберии. Они, маленькие как муравьи, сновали взад-вперед по своим делам, не обращая внимания на толчею и сумасшедший гомон, долетавший даже сюда.
Антэрн перевел взгляд на залив и внимательно разглядел порт, в котором рос целый лес мачт — как Димарох и говорил, славная Батерия принимала купцов из любых стран, и никто не знал отказа на ее огромных рынках.
— Этот город невероятен, — прошептал юноша.
Димарох хихикнул.
— Ты еще ничего не видел, друг мой. Потерпи чуть-чуть, скоро мы приедем.
Это самое "скоро" растянулось на добрую половину дня, и когда они, наконец оказались возле длинной очереди у городских ворот, солнце было в самом зените. Прохладный ветерок, напоенный ароматами моря, сглаживал чудовищную жару, донимавшую путников все последние дни, и Трегоран позволил себе расслабиться, полуприкрыв глаза и думая о череде странных и невозможных на первый взгляд событий, которые, чередуя одно другое и не давая ему ни мига передышки сменились за последние луны.
"Слишком много чудес и совпадений", — размышлял он. — "Так не бывает. Сперва я совершил невозможное и сбежал, затем сам бог Хаоса заключил со мной сделку. Потом я оказался у, наверное, единственного нормального фарийца в мире, который, к тому же был сильнейшим магом".
Воспоминание о Маркации и том, как он позволил этому доброму и глубоко порядочному человеку умереть, наполнили сердце юноши грустью, и тот тяжело вздохнул.
"Проклятый страх"! — со злостью подумал Трегоран. — "Когда он успел свить гнездо в моем сердце? Когда родных убивали и насиловали на моих глазах? Или позже, в рабстве"?
Он вспомнил хозяев, и его передернуло от отвращения. Юноша тряхнул головой и рывком поднялся с лежанки на дне телеги, которую он устроил из шкур. Очередь двигалась с черепашьей скоростью.
— Димарох, — обратился он к актеру на ирризийском, — кстати, я тут понял, почти ничего не рассказывал мне про свою родину. Говорил лишь об одном городе. Почему так?
Он заметил, что Итраида тоже встрепенулась.
Актер задумчиво пожевал губами, после чего сообщил.
— Друг мой, но ведь славная Батерия — и есть моя родина. Я тут родился и рос, я защищал ее стены, когда ирризийцы пришли к нам с огнем, я играл в ее амфитеатрах и молился в храмах.
— Это понятно, — Трегоран замахал руками, чувствуя, как собеседник начинает сворачивать на проторенную дорожку. — Я о другом. Ты почти ничего не говоришь об Атериаде. Почему так? Кто ваш император, сколько у него подданных...
— Погоди, погоди, — прервал его Димарох. — Я понял. Ты, похоже, действительно ничего о нас не знаешь. Неужели жрецы не учили?
— Учили, — покраснел юноша. — Но я тогда не запоминал ничего из их слов. Куда важнее было убежать и вместе с братом отправиться на реку, ловить маленьких крокодильчиков.
— Хорошее занятие, — улыбнулся актер. — Что ж, тогда внемли мне, о юный чародей. Атериада — это не страна. Это, скорее, земля, на которой живет один народ. Наша страна, это земля сотен городов, каждый из которых — независим. Раньше было больше, наши колонии можно было встретить на каждом берегу и каждом острове, но ни фарийцам, ни селианцам, ни таверианцам не понравилось это, а потому сейчас осталось только то, что осталось. Слабые города объединяются в союзы, либо идут в услужение сильным. Центром и югом Атериады, можно сказать, правит совет Батерии, западные перевалы держат полки царя Циралы, а на северо-западе заправляет совет Гилисии. Север с северо-востоком же делят Вилиртия и Марполис. Мимо Вилиртии, кстати, мы проезжали. Я сейчас не говорю об островах, чтобы не усложнять. Пока понятно?
Трегоран внимательно слушал и раскладывал полученные знания по полочкам.
— Да. У вас есть несколько сатрапий, — это слово юноша произнес по-тимберски, так как не знал его значение на других языках, — каждая из которых враждует с другой. Но не хватает единого царя или императора.
Димарох поморщился.
— Ради всех богов, не вздумай произносить это грязное слово, когда будешь говорить о нашем городе. Пусть ты и сильный маг, рискуешь получить нож в спину.
— Почему? — не понял молодой человек.
— Потому что сатрапии управляются деспотами. Нашими же городами правят самые достойные и почетные граждане. Иногда власть захватывали тираны, иногда, как это любят говорить фарийцы, мы назначали диктаторов, но они приходили и уходили, а демократия в городах оставалась.
Термины "тиран", "диктатор" и "демократия" он произнес на атериадском, а не на фарийском, и Итраида попросила пояснить их значение.
— Демократия — это власть граждан города.
— Совет Сильных? — переспросила девушка.
— М-м, что-то вроде, но не совсем. Извини, но вам, ва...— он запнулся, — северянам, это очень сложно понять. Тиран же — это человек, захвативший власть. Он отличается от диктатора тем, что последнему власть даруется народом и на какой-то срок. Обычно это делается во время тяжелой войны.
Девушка кивнула.
— А если дектиатйиор, — она с трудом выговорила незнакомое слово, — захочет стать тийранйом?
— Тут как повезет, — честно признался Димарох. — Часто так и происходило, причем не только у нас, но у тех же фарийев с таверионцами. Власть — слишком сладкий пирог, чтобы не нашлись честолюбивые глупцы, готовые ради кусочка поставить свои интересы выше общих.
— Слишком сложно, — резюмировала девушка. — У нас есть вождь. У него есть сыновья. Они слушают совет Сильных. Вместе идут на войну, вместе пируют. Все просто.
Димарох улыбнулся, нежно, по-отечески, словно говорил с неразумным ребенком.
— Нам это не подходит.
— Да. Вы любите усложнять. Любите говорить.
Актер рассмеялся, но беззлобно.
— Как скажешь, моя прекрасная воительница. Как скажешь.
В это время подошла их очередь, и, уплатив въездную пошлину, они наконец-то оказались внутри.
Прямо за воротами — как, кстати, и в пригороде — располагались дома бедняков, небольшие, сложенные из необработанного камня и кое-как укрытые соломой, лачуги, Лишь изредка попадались нормальные крыши и ровные стены. Было людно, шумно и грязно.
— Да уж, издали Батерия смотрелась лучше, — заметил Трегоран.
Димарох хохотнул.
— Понимаю тебя, друг мой, но не даже эта бедность несравнима с бедностью в других местах. Согласись?
Увы, но он был прав. Трегорану вспомнились жалкие хижины, в которых ютились тимберские бедняки. Точно также скученные на окраинах, источающие зловоние и пропитанные отчаянием. Если бы у бедняка был выбор, он, определенно, предпочел бы поселиться у подножия холомов Батерии и взирать снизу вверх на роскошные виллы богачей, нежели утопать в воловьем дерьме и драться за финики, упавшие с пальм.
— Ты решил, куда мы сперва отправимся? — задал он следующий вопрос.
— Да. Для начала нужно найти жилье. Благодаря нашим добрым попутчикам, друг мой, поделившимся последним с несчастными путниками, у нас есть деньги. Так потратим же их с умом!
Остаток дня они блуждали по городу, но оно того стоило — Димарох сумел-таки отыскать небольшой, но приличный двухэтажный домик с маленьким двором, на котором вполне помещалась телега и лошади. Димарох, оставив своих товарищей распаковывать вещи, сбегал на рынок и купил немного провизии, а заодно разжился полезными сведениями, которые он и выбалтывал, поглощая приготовленный Трегораном ужин.
— Друзья мои, скажу вам, изменилось в городе немногое. В совете лучших все те же лица, никаких крупных политических потрясений, даже в театрах показывают старые пьесы. Хотя, кажется, пара новых все же появилось, но это я еще выясню. Кстати, — тут он посмотрел на Трегорана. — Тебе будет интересно. Я спросил, как дела у чароплетов.
— И что же? — юноша напряженно уставился на сотрапезника.
— Плохо, как у доблестных воителей Тиссароха, угодивших в лабиринт с огромным человеко-львом. Что должно тебя радовать. Осталось всего пятьдесят четыре мага и двадцать учеников. Так что думаю, совет согласиться принять тебя, если, конечно, ты продемонстрируешь такое же умение, как и в нашей эпической схватке с работорговцами.
Кровь отхлынула от щек Трегорана.
— Ладно, через пару дней схожу к ним, — промямлил он враз отяжелевшим языком.
— Ну, тут все не так просто. И маги и совет — люди занятые, думаю, придется подождать, — задумчиво проговорил Димарох, не обращая на внезапную перемену в юноше. — Но мы сумеем это решить. Завтра же надо будет заняться торговлей. Я, конечно, не мастер в этом деле, но, думаю, смогу выручить кое-какие денежки.
— Отлично, — Трегоран сразу же повеселел и с удвоенной силой принялся поглощать содержимое тарелки.
Внезапно он наткнулся на взгляд Итраиды. Очень внимательный, напряженный.
— Да? — улыбнулся он девушке.
Зеленоглазая рысь, как Трегоран окрестил ее, покачала головой и односложно ответила:
— Потом.
Сказав это, она больше не произносила ни единого слова до конца ужина.
Когда все дела были сделаны, а солнце окончательно скрылось за горизонтом, накрыв город непроглядно-темной ночью, так похожей на его родную, тимберскую, Трегоран забрался на крышу и уселся, глядя в небо. Он с детства любил следить за звездами, но в последние годы было как-то не до того. Не занимался он этим и в поместье Маркация, потому что как дурак позволил окрутить себя наглой дряни.
Воспоминания о смерти учителя и своей глупости вновь неприятно резанули по сердцу, и Трегоран постарался запрятать их как можно дальше. Он жив, он свободен, его сила с ним. Следует идти вперед, не останавливаясь перед призраками прошлого. Нужно стать сильнее. А дальше...Пусть будет, как будет.
Он понял, что не желает ни мести, ни крови. Сейчас молодой тимберец попросту был не в состоянии сказать, чего же именно хочет. Может, понять, кто этот странный и очень знакомый юноша, то и дело появляющийся в приносящих боль воспоминаниях? Или, быть может, узнать все тайны магии? Хотя, возможно, он мечтает просто прожить свою жизнь в покое, не опасаясь плети надсмотрщика?
Трегоран оперся руками о крышу и грустно улыбнулся.
"Мечты, мечты. Ну, теперь я, хотя бы, грежу не о куске хлеба. Уже неплохо".
— Чего ты боишься? — раздался за его спиной вкрадчивый девичий голос.
Трегоран вскрикнул, подпрыгнул от неожиданности, и с его рук едва не сорвался огненный шар — заклинание само собой сформировалось в мозгу. Он лишь в последний миг остановил его и взял себя в руки, сдерживая рвущуюся на волю смерть.
— Итраида, как же ты меня напугала! — волшебник опустился на крышу. — Зачем ты пришла?
Девушка села рядом, пристально глядя в его глаза.
— Чего ты боишься? — повторила она.
— Не понимаю тебя.
— Я чувствую твой страх. Ты — шаман. Ты — хозяин стихий. Чего может бояться тот, кому подчиняются духи?
Юноша улыбнулся, надеясь на то, что его ухмылка не получилась слишком затискивающейся.
— Не знаю, — признался он. — Я не понимаю и сам. Страх просто возникает при любой мысли о борьбе, драке, боли. Ты не представляешь, какого труда мне стоило атаковать работорговцев.
Девушка молча слушала его, не говоря ни слова, а чародей все больше распалялся и говорил быстрее и быстрее, мешая ирризийские, фарийские, атериадские и даже тимберские слова.
