С огромным трудом, пунцовый, точно мак, юноша согнулся в поклоне, стараясь унять бешено колотящееся сердце.
"Что это такое, что со мной"? — думал юноша, хватая ртом воздух и боясь разогнуться.
На помощь ему пришел учитель.
— Этаара, ты его смущаешь, — усмехнулся он. — Наверное, это из-за выреза на груди. Кажется, я что-то говорил насчет вульгарных и вызывающих нарядов, не помнишь, что именно?
— Батюшка, опять ты за свое, — в голосе девушки послышалась досада, а Трегоран нашел в себе силы разогнуться и вновь посмотреть на нее.
И, о диво, дочка сенатора улыбнулась ему открытой и доброй улыбкой, точно такой же, какая была у отца.
— Привет, Тригорий, — произнесла она. — Не знаю, в чем ты провинился, раз попал сюда, но не могу не посочувствовать.
— Провинился?— удивился юноша. — Госпожа, ваш отец — величайший чародей, учиться у которого — огромная честь!
Говоря это, молодой волшебник совершенно, не кривил душой, хотя и не понимал до конца, отчего Маркаций лжет дочери. Впрочем, он решил, что причина есть, а значит, стоит подыграть.
"Маркаций в опале, кто знает, сколько из его слуг шпионят за господином"? — пришел юноша к весьма разумному умозаключению и решил побыть фарийцем, раз уж обстоятельства требуют этого.
Они заняли места за столом, и ужин начался. Этаара оказалась отличной собеседницей — умной, начитанной и острой на язык. А еще ей было интересно буквально все — откуда Трегоран, кто его родители, как он попал сюда, какая сейчас погода в великом Фаре и что носят девушки.
Приходилось сочинять на ходу, искусно сплетая истину и ложь. Он — из провинции Тимберия. Отец — легат, старый приятель учителя, мать — тимберка. В великом Фаре побывать ему, увы, не довелось — большую часть жизни ездил вместе с отцом и матерью по разным местам. Как только обнаружилось, что в юноше разгорается Пламя, родители договорились с великим магом и отправили его сюда. Сперва по морю, а потом — на лошади. Увы, но животное пало в пути, а поэтому остаток дороги пришлось пройти на своих двоих.
Этаара слушала его, раскрасневшись от возбуждения и любопытства, и не забывая опустошать тарелки. Аппетит у нее, определенно, был отцовским.
Когда ужин подошел к концу, девушка мило улыбнулась своему новому знакомому и грациозно, покачивая бедрами, покинула зал. Эта часть ее тела также была развита выше всяких похвал. Можно даже сказать, что не по годам. Трегоран следил за удаляющейся фарийкой, то и дело сглатывая тягучую слюну.
— Ай-ай-ай, — с насмешкой в голосе произнес Маркаций, когда дверь за дочкой закрылась. — Как нехорошо: заглядываться на дочь в присутствии отца.
"Ой", — подумал юноша, багровея от стыда.
— Ничего, ничего, все нормально, — рассмеялся маг. — Я не из тех, кто готов запрещать молодым людям общаться, а Этаара уже достаточно большая девочка для того, чтобы принимать решения и отвечать за них. Прошу об одном — будь с нею осторожней. У дочки тяжелый характер и она томится в этой глуши. Постарайтесь не натворить глупостей.
— Хорошо, учитель, — пискнул Трегоран.
— Вот и славно, — Маркаций потер руки. — Ну, пара часиков до сна у нас есть, предлагаю еще немного позаниматься.
* * *
Дни тянулись за днями. Хотя нет, не тянулись — они летели, сменяя друг друга! Пожалуй, Трегоран последний раз был так счастлив лет десять назад, когда отец представил его Божественному. Юноша учился, учился, а потом — снова учился. Заклинания давались ему невероятно легко, что приводило Маркация в восторг. Фариец радовался, точно ребенок, получивший новую игрушку, каждый раз, когда у юноши выходило очередное колдовство.
Начинали они с простого — основных заклинаний каждой из стихий. За неделю прошли путь, который у иных — со слов учителя — занимал несколько месяцев, а то и лет. Пламя внутри юного чародея разгоралось все сильнее и сильнее, и он уже предвкушал знакомство с мощными боевыми заклятьями, которые определенно могли бы помочь в будущем.
Свободное время юноша распределял между книгами и Этаарой. Причем к своему удовольствию он отметил, что девушка не имела ничего против его общества. Молодые люди совершали верховые прогулки по обширным владениям сенатора, болтали, даже рыбачили. В первый же Трегорану удалось выловить громадную рыбину, подобных которым не водилось на его родной земле. Этого речного монстра в три локтя длинной молодой человек самолично освежевал, почистил и приготовил, вызвав восторг как своего учителя, так и его дочери. Оба наперебой восхваляли его выдающиеся кулинарные способности, отчего юноша краснел, точно мак. Но он не мог не признать, что слышать столь добрые слова было приятно. Причем когда их произносила красавица-фарийка, в груди что-то екало.
Лишь время от времени что-то — какое-то смутное воспоминание — пыталось пробиться из бездонных глубин его памяти, вызывая страшную головную боль всякий раз, когда Трегоран пытался ухватить его. И каждый раз он откладывал эту странную борьбу со своей головой до следующего раза.
На четырнадцатый день своего пребывания в гостеприимном особняке, Трегоран заметил одну странную вещь, о чем немедленно сообщил Маркацию.
В этот момент они были в библиотеке — учитель увлеченно что-то записывал, ученик — перебирал книги.
— Учитель, — обратился он к склонившемуся над пергаментом магу. — Я не могу понять.
Тот поднял голову.
— Да?
— В природе существует четыре основных стихии: огонь, вода, земля и воздух. Они уравновешиваются пятой — духом или айпероном.
— Это так, — кивнул опальный сенатор, а его губы сами-собой начали расползаться в улыбке, из чего Трегоран заключил, что суть его вопроса уже ясна файрийцу. — Что же тебя смущает?
— Почему про магию духа нет ни слова? Ни одного тома или свитка, ни даже странички. Как такое может быть?
— Надо же, надо же... Все-таки ты необычайно умен, молодой человек. Не каждый ученик задается этим вопросом даже после нескольких лет обучения. Что ж, отвечу. Причин, как и у любого сложного явления, больше одной. Начнем с самой прозаичной. Магия духа сильнее всего была развита в Ширримской империи. Слышал ли ты об этом государстве?
— Нет.
— Не удивительно. Оно перестало существовать более ста лет назад. Сейчас уже даже и не помнят, когда точно.
— Перестало существовать? — Трегорана удивила столь странная формулировка, но он уже успел уяснить, что Маркаций редко произносит какие-либо слова просто так. — Было завоевано?
— Если бы... — вздохнул маг, вставая с кресла и подходя к одному из книжных стеллажей. — Так, где же оно?
Он одну за другой вытаскивал книги, пока не наткнулся на тонкую — в несколько листиков пергамента — книжку.
— Вот, — маг протянул находку своему ученику.
— "Мертвые земли", — прочитал он, — Написано со слов Гария Силиция.
— Да, к слову говоря, Гарий был самым прославленным в Фаре путешественником. Говорили, что сам Улиан даровал ему крылатые сандалии, чтобы быстроногий фариец смог обойти весь мир.
Трегоран ощутил, что совершенно запутался, о чем и не преминул сообщить учителю.
— Ах да, — хлопнул тот себя по лбу. — Я постоянно забываю, что ты родом из Тимберии. У нас каждый ребенок знает о Мертвых землях. Если кратко, то в один прекрасный день вся территория Ширримской империи превратилась в проклятую землю. Люди исчезли, а путников встречали пустые города. И все бы ничего, если бы не призраки.
— Призраки? — юноша поежился.
— Да. Духи, которые по ночам приходили к людям, осмелившимся остановиться в этих проклятых местах, и сводили их с ума. Гарий был один тех, кто вернулся, сохранив рассудок, но до конца своей жизни он не осмеливался подходить к Мертвым землям даже на три дневных перехода. И, возвращаясь к предмету нашей с тобой дискуссии, когда Ширрим вместе со всеми подконтрольными ему землями обезлюдел, вместе с ним исчезла и большая часть сведений об айпероне.
Трегоран снова поежился, и ему неожиданно показалось, что в библиотеке как-то очень уж темно, а тени в углах выглядят чересчур зловеще. Он постарался как можно скорее перевести бег своих мыслей в другое направление, а потому спросил:
— Это главная причина, но ведь есть еще что-то?
— Император, — коротко, но емко, ответствовал ему Маркаций. — Владыка отчего-то не любит магию духа. Едва он завоевал Вечный Город, как пятая школа оказалась вне закона. Каждый свободный человек обязан сдать — замечу, за неплохие деньги, — все книги и свитки, в которых есть хоть слово о магии духа. Укрывательство же запрещенной литературы приводит в лучшем случае на рудники.
— А в худшем?
Маркаций выразительно чиркнул ладонью по горлу.
— Наш повелитель никогда не признавал полумер, — пожал он плечами. — И всегда считал, что если кто-то чего-то не хочет делать, то его проще убить, чем перевоспитывать. Вот тебе и вторая главная причина, возможно даже, она будет столь же весома, как и первая. Сам понимаешь: магию стихий практикуют лишь в нескольких странах. Одна из них исчезла, а во второй появился запрет. Кое-что можно еще найти в вольных городах Атериады, ведь вольные полисы издревле тесно общались с Ширримом, но то, что осталось — это лишь жалкие обрывки великих знаний, которые некогда были доступны каждому ищущему истину.
Он вздохнул, не скрывая своего горя, а Трегоран получил возможность спросить о том, что не первый год мучало его:
— Учитель, я постоянно слышал, как фарийцы называют своего императора владыкой, повелителем, даже хозяином. Но никогда не мог понять — почему? Что он такое?
— Он? — сенатор грустно улыбнулся. — Полубог, ступающий по земле. Как же еще величать его?
— Если честно, я думал, что все рассказы о его божественном происхождении — выдумка, что он, в лучшем случае, сильный маг.
Маркаций невесело рассмеялся.
— О, если бы! Сколь простой была бы жизнь, окажись твои слова правдой. Быть может, мы бы скинули ярмо тирании и вернулись к славным временам расцвета республики, когда сенат действительно решал вопросы жизни и смерти, когда каждый гражданин был обязан с оружием в руках защищать свой родной город, нравы были просты, а сердца преисполнены отваги и чести! Но к тем дням нет возврата. Богоравный властвует почти сотню лет, и ни один из глупцов, бросивших вызов его величию и мощи, не смог даже оцарапать нашего господина. А ведь он пришел в Фар один, без армии, и стал его правителем за считанные недели, перебив всех магов и воинов, осмелившихся заградить дорогу к трону. — Патриций говорил все вдохновеннее, с каждым произнесенным словом он все больше и больше походил на сказителя, причем сказителя опытного. — Доблестные мужи пали от его меча, а мудрые чародеи оказались сражены силой магии. С того счастливого или злополучного — это зависит от того, с чьей точки зрения смотреть, — дня Фар лишился своей свободы. А потом он начал лишать свободы соседей. Город за городом, народ за народом. И, как ты знаешь, бег не окончен и по сей день.
— Знаю, — сглотнул Трегоран, который услышал в голосе своего наставника железную поступь легионов, — а ты видел императора?
— Да, и даже разговаривал с ним. Более того, — Маркаций усмехнулся, — я имел наглость спорить. Говорил, что рабство — это противоестественное и уродливое попрание божественных законов, что люди рождены свободными и свободными же должны сходить в могилу. Что мы — не варвары, заковывающие побежденных противников в цепи.
— И он не убил тебя. Почему?
— Может показаться странным, но повелителю нравятся храбрые люди. Достаточно для того, чтобы изредка проявлять великодушие, но не столь сильно, чтобы прислушиваться к ним. Понимаешь?
— Да.
— Расскажи мне, как он выглядит?
Маркаций прикрыл глаза, вероятно, восстанавливая в памяти образ фарийского императора, после чего заговорил.
— Он высокий, просто огромный...
Глава 5
Высокий, просто огромный мужчина, одетый в роскошную шелковую тогу аметистового цвета, вышитые серебром полы которой едва не касались мраморных плит, быстрой походкой шел по широкому коридору, ярко освещенному масляными лампами. Через каждые сто шагов навытяжку стоял преторианец, но широкоплечий гигант не обращал на стражей ни малейшего внимания. Его длинные прямые волосы цвета воронова крыла блестели в отсветах ламп, а невообразимо яркие зеленые глаза, казались воротами в иной мир.
Шаги человека гулким эхом отдавались в коридоре и боковых ответвлениях, но на мужественном лице с широким подбородком и орлиным носом не отражалось ни единой эмоции.
Несмотря на то, что во дворце стояла глубокая ночь, тот, кого именовали богоравным Анаторианом, и не думал почивать. Он только что закончил поздний ужин и решил заняться неотложными государственными делами, коих за последние дни скопилось, пожалуй, даже чересчур много.
Дверь в его рабочий кабинет — массивная, окованная железом и медью — не охранялась. В этом не было смысла, потому что изготовили ее по личному распоряжению владыки мира и вряд ли под небом нашелся бы хоть один человек, способный сдвинуть створки. Ладонь императора легла на ручку, литые мышцы напряглись и дверь отворилась. Даже полубогу приходилось прикладывать небольшие усилия, дабы сдвинуть эту, весящую как скала, дверь, что уж говорить об обычных смертных. Но и это было не самой главной причиной. На самом деле дверь была нужна лишь для демонстрации мощи. Грозная сила полубога защищала его тайны лучше любых запоров — ни один безумец не рискнул бы пробраться в святая святых Фара.
Поэтому, когда Анаториану это было нужно, он попросту оставлял дверь открытой. Слуги убирались в комнате, приносили бумаги, забирали документы обработанные документы, подавали кушанья, если их господин желал отобедать на рабочем месте.
Но сегодня императору хотелось покоя и уединения. У него уже не один день словно кошки скребли на душе. Богоравный ощущал — происходит что-то плохое, что может затронуть и его самого, и его детище — великую империю.
Дверь захлопнулась, отсекая Анаториана от остального мира и оставляя того во мраке, но император щелкнул пальцами и десяток масляных ламп осветили помещение. Тут все было так, как любил фарийский правитель — огромный стол, украшенный резьбой, большое мягкое кресло на массивных ножках, выполненных в виде львиных лап. Подлокотники же его неизвестный мастер оформил в виде голов этих могучих и славных животных. Вдоль стен высились огромные и не менее массивные шкафы, в которых неисчислимые секреты таились вперемешку с донесениями сборщиков податей, а древние магические фолианты соседствовали со счетными книгами.
Император уселся в жалобно скрипнувшее под его весом кресло, снова махнул рукой. С одного из шкафов прямо на стол слетело несколько свитков. Рядом с ними тотчас же возникла чернильница и несколько остро отточенных перьев.
Полубог взял первый из пергаментов, развернул его и принялся внимательно изучать, время от времени делая на полях пометки. Быстро чиркнув что-то внизу, он отложил свиток на край стола и принялся за следующий.
Анаториан успел разобрать десяток дел, когда неожиданный звук отвлек его и полубог оторвался от изучения тяжбы двух благородных патрициев из очень влиятельных родов, решившихся обратиться к высшему арбитру империи. Звук этот походил на топоток маленьких когтистых лапок по мрамору. Император недоуменно моргнул, и неожиданно понял, что он уже не один в комнате — из дальнего угла к столу семенил большой серый еж, забавно подрагивающий ушами и шевелящий носом.
