Показывая рукав рубашки, Ждана закрыла им вздрагивавшего от всхлипов Яра. Верхняя губа Вука чуть дёрнулась, приоткрыв клыки, он отступил на шаг.
— И вышивальщица ты искусная, — процедил он.
На шум и голоса вбежали сыновья — босиком, в одних рубашках, с деревянными мечами. Радятко — впереди, с грозно и решительно сдвинутыми бровями, следом за старшим братом — Мал, готовый во всём следовать его примеру. Увидев заплаканного Яра и мать, закрывавшую его рукой, они, конечно, приняли незнакомца в чёрном за врага.
— А ну, пошёл прочь! — закричал Радятко, смело бросаясь на Вука. — Никто не смеет обижать матушку и Яра! Ты за это поплатишься, негодяй!
Воодушевлённый его примером, Мал присоединился, и вдвоём они принялись колотить Вука мечами. Большого вреда, кроме боли, от их игрушечного оружия не было, да и удары особенной силой пока не отличались, и Вук, увёртываясь, только клыкасто смеялся. А потом с ледяным лязгом выхватил из ножен свой меч — самый настоящий...
— Нет! — истошно закричала Ждана. — Стража!
Никто не откликался на её призыв. В княжеской усадьбе было полно охраны, но сейчас все словно уснули или умерли... Только няньки кудахтали и вжимались в стенку. Мал при виде огромного сверкающего клинка растерялся и отступил, но Радятко не дрогнул — бесстрашно бросился с деревяшкой против настоящего смертоносного оружия. Впрочем, серьёзным этот поединок не был — по крайней мере, со стороны Вука. Посмеиваясь и увлечённо блестя жутковатыми искорками в глазах, он лишь заслонялся своим мечом от ударов. А между тем минутная робость Мала закончилась: он не мог оставить брата в беде. Изловчившись, он больно ударил Вука по голени, и тот, охнув, захромал.
— Ах ты, паршивец!
«Уых-х!» — свистнул клинок, и деревянный меч, выбитый из руки Радятко, отлетел под лавку. То же самое случилось с мечом Мала.
— Хорошие у тебя защитники подрастают, — усмехнулся Вук. — Настоящие мужчины.
— Они — сыновья своего отца, — проговорила Ждана, поднимаясь.
Бледная, со сверкающими глазами, она вскинула руки, открыв вышивку на обоих рукавах. Скрестив их перед собой, она встала между бывшим мужем и сыновьями. «Мать Лалада...» — призвала она про себя. Под парчовым блеском ткани её грудь тяжело вздымалась.
— И своей матери, — глухо добавил Вук, отступая к двери на гульбище. Перед тем как исчезнуть чёрной тенью, он хрипло рыкнул: — Запомни: человек с корзиной! Верь мне, я не враг тебе!
Порыв холодного ветра унёс его, наполнив комнату тоскливой осенней зябкостью, а Ждана, чувствуя, что пол уходит из-под ног, протянула руки к старшим сыновьям. Они с обеих сторон прильнули к ней, и она, опершись на их ещё слабые детские плечи, смогла устоять. В смуглом бритом незнакомце в чёрной одежде они так и не узнали своего отца...
Из окна своих покоев она видела, как усадьбу покидает чёрная крытая коляска с фонарями, запряжённая вместо лошадей шестёркой чудовищных зверей, покрытых тёмно-серой мохнатой шерстью, с могучими загривками и толстыми, сильными лапами. Вук вскочил на место возницы и взмахнул кнутом, а придурковатый Рыкун запрыгнул на запятки. Оцепив коляску сзади, справа и слева, в путь двинулось сопровождение из дюжины волкоподобных зверюг. Два-три мгновения — и коляска уже скрылась из виду, едва касаясь колёсами земли...
Стража во главе с её начальником Милованом была в том же состоянии, что и няньки — в оцепенении и со стеклянными взглядами. Ещё недавно белая, как мрамор, сейчас Ждана пламенела сердитым румянцем, щедро раздавая этому «сонному царству» пощёчины налево и направо. Широкой рыжебородой морде Милована она отвесила двойную порцию оплеух. Впрочем, оцепенение не помешало начальнику стражи услышать приказ князя, отданный напоследок перед отъездом, и он, очнувшись, заявил:
— Матушка государыня, собирайся. Владыка распорядился отвезти тебя в Зимград. Выезжаем на рассвете.
Псы псами, а свою службу он знал.
Опустившись в своих покоях в кресло, Ждана закрыла глаза. Вук сказал: «Верь мне, я тебе не враг». Верить или нет? Что-то тут нечисто. Но, как бы то ни было, другой возможности попасть в Белые горы ей могло и не представиться.
Яр всё ещё хныкал от пережитого испуга, и усталая княгиня поспешила на его зов. Перебирая пальцами мягкие волосы сына и мурлыча колыбельную, она подпёрла ладонью горящий лоб и снова сомкнула веки...
__________________
24 седмица — неделя
25 листопад — октябрь
26 окоём (устар.) — пространство, которое можно окинуть взглядом, горизонт
27 зарев — август
28 гридинка — телохранительница (образовано от «гридь/гридин/гридень» — член младшей дружины, княжеский охранник)
29 прапорица — флюгер
30 гульбище — терраса или галерея, окружающая здание по периметру на уровне второго этажа и выше, что-то вроде длинного крытого балкона
— 7. Угроза с востока, гостья с запада и две звезды
Мир — только краткая передышка между войнами, но княгине Лесияре уже на удивление много лет удавалось поддерживать хрупкое, как слюда, равновесие между востоком и западом, между сумерками и рассветом, между оскалом и улыбкой... На кончиках её ресниц дрожал осенний свет, падавший в узкие окна Оружейной палаты, а седая прядь над лбом, за последние годы ставшая шире и белее, пепельно серебрилась в волнистых ржано-русых волосах. Холодный стальной сумрак под каменными сводами гулко молчал в ожидании, и в нём проступал лишь тусклый блеск оружия на стенах да искорки на великолепном серебряном узоре плаща княгини...
Посреди палаты, между двух прямоугольных колонн, застыла статуя девы-воительницы в долгополом плаще, устремившей страстный взгляд широко раскрытых глаз куда-то поверх головы Лесияры. Дева держала в руках длинный узкий поднос, на котором лежал меч в золочёных ножнах. Величественно блестя драгоценными каменьями, он с княжеским достоинством покоился на белом иноземном шёлке, наброшенном на каменное ложе.
Когда-то он был раскалённой докрасна заготовкой, по которой ударяла кузнечным молотом сама княгиня. Кожа её оголённых плеч блестела от пота, когда она в грубом защитном переднике создавала себе с помощью молота и оружейной волшбы верного и вещего друга. Опытные мастерицы не вмешивались и не подсказывали, лишь уважительно наблюдали в стороне, поблёскивая тугими косами, спускавшимися с макушек выбритых голов. Рыжий отсвет пламени озарял лицо правительницы, по которому скатывались капельки пота...
Потом меч подхватили умелые руки оружейниц, чтобы отшлифовать клинок до зеркального блеска и украсить рукоять и ножны жарко сверкающей россыпью камней. Но ярче любых драгоценностей засияла гордая улыбка Лесияры, когда она вынула готовый меч из ножен и торжественно подняла над головой. По её рисунку лучшие умелицы Белых гор взялись вырезать статую, которая хранила бы меч в мирное время, и из десяти работ княгиня выбрала ту, что и стояла теперь в Оружейной палате.
И вот, унизанные перстнями пальцы Лесияры легли на богатые ножны вещего клинка. Чудесное свойство было заложено в нём: он предсказывал войны. Каждый день Лесияра приходила к нему, чтобы узнать, не грозит ли Белым горам какая-нибудь напасть. Ресницы правительницы женщин-кошек затрепетали и сомкнулись, а губы беззвучно зашевелились: она ласково обращалась к своему боевому другу, прося дать знак... Бережно подняв меч с шёлковой подстилки, она медленно, с тягучим стальным лязгом обнажила его. Тут же брови княгини дрогнули и сдвинулись, а глаза сверкнули: из ножен пролилась на пол кровь, забрызгав её расшитые жемчугом серые сапоги. Она капала с острия непрерывно, усеивая пол алыми, как ягоды клюквы, круглыми пятнами...
Веки Лесияры задрожали и устало сомкнулись, на щёки упали тени от ресниц. Свершилось то, чего следовало ожидать... Уже давно поступали с западной границы вести о том, что хмарь подобралась близко и забурлила, как варево в котле, не предвещая ничего доброго.
— Друг мой верный, подскажи, с какой стороны идёт враг? — открыв глаза, проговорила Лесияра.
Вытянув кровоточащий меч перед собой, как указательную стрелу, она повернулась на запад, в сторону Воронецкого княжества, накрытого колпаком Марушиного владычества. Алые капли падали, но не слишком часто. Озадаченно княгиня повернулась к югу, но и тогда кровавые слёзы клинка не участились. На востоке лежало дружественное Светлореченское княжество, туда даже смысла не было поворачиваться... Земли, в которых чтили Лаладу, не могли таить в себе угрозу. Бред! Лесияра встряхнула головой, но едва заметный поворот меча к востоку заставил кровь течь сильнее. Алая капель забарабанила по полу, по зеркальной поверхности клинка обильно змеились струйки. Не веря своим глазам, Лесияра сделала полный поворот на восток, и кровь хлынула рекой.
— Довольно! — вскричала Лесияра, взмахнув мечом.
На стену и потолок легла алая полоса брызг, а смертоносный и прекрасный клинок очистился и вновь стал ослепительно светлым. Убрав его в ножны и положив на шёлк, княгиня на несколько мгновений застыла в тяжком раздумье, озарённая тусклым светом пасмурного дня, сочившимся в окна...
Вещий меч никогда не лгал и не ошибался. Кровь на востоке... Меж бровей Лесияры пролегла суровая складка, ясный лоб омрачился. Нет! Не мог князь Искрен, муж её младшей дочери Лебедяны, затевать войну. Дальше за обширным Светлореченским княжеством, названным так за множество прекрасных, светлых и могучих рек, лежали лишь Мёртвые топи, зловещие и не пропускавшие ни одну живую душу уже не один век. За ними, согласно старым преданиям, лежал суровый горный край, населённый множеством племён с узкими глазами — скотоводов и охотников. Почти ничего о них не было известно: обширные непроходимые Мёртвые топи надёжно отгораживали их от соседей. Какую опасность они могли представлять, если им даже через топи не перебраться? Разве только — по горам и промёрзшим снежным пустыням на самом севере? Сейчас стояла поздняя осень, но там в это время уже вовсю свирепствовала зима. А переходить через те места раньше середины лета — только войско в пути губить... Откуда же опасность?
Воронецкое княжество... Его название шло от стольного города, который некогда звался Вороновой Крепостью — по имени князя-основателя Ворона. Князь Зима переименовал столицу в Зимград, а само княжество так и осталось Воронецким. Разве не в землях, где Марушина хмарь чёрной пеленой застилала глаза днём и ночью, положено было гнездиться кровавой угрозе? Лишь оттуда могла прийти беда, верила княгиня. Но почему тогда меч указывал на владения её союзника и зятя, Искрена?
Оставалось только одно... Княгиня сняла со стены длинный и широкий рог в золотой оправе. В его круто изогнутое нутро вместилось бы три кружки питья. Шаг в колышущееся пространство — и Лесияра оказалась на верхушке сторожевой башни Белой крепости, где под маковкой купола несли службу четверо дозорных — светлоглазых, с ястребиными взглядами. Они замерли, почтительно вытянувшись, а княгиня подошла к одному из окон-бойниц. Ветер холодным крылом коснулся её лица и смахнул волосы с плеч за спину, а взгляду открылся прекрасный Белый город — древняя столица её владений, раскинувшаяся на склонах двух высоких холмов. Крутые уклоны улиц, белоснежные дома, тесно прижавшиеся друг к другу, известняковые стены богатых усадеб, уже почти облетевшие сады, когда-то зелёные, а сейчас — бурые и унылые, с дрожавшими на ветру остатками листвы... Вдалеке — голубые горы со снежными шапками, вросшими в низкий, непроглядный покров осенних клочковатых туч. Неусыпным стражем плоскую и широкую вершину Восточного холма сиятельно венчал златоглавый княжеский дворец, а могучая Белая крепость занимала вторую высоту — Западный холм.
Лесияра поднесла рог к губам, и над городом полетел протяжный, требовательный призыв — холодящий, тревожный и печально-чистый. Подобно звуку свистков хранительниц границы, разносился он и за пределы города, птицей-вестником парил над всеми Белыми горами, и где бы ни находились Старшие Сёстры, они его слышали. Повинуясь призыву, они должны были оставить любое дело и немедленно явиться к правительнице на совет.
Княгиня ещё шагала по ковровой дорожке Престольной палаты, а слуги уже бесшумными тенями скользили вдоль стен, карабкались по приступкам к жаровням в виде огромных кошачьих пастей и разводили огонь. Когда обрызганные вещей кровью сапоги Лесияры касались ступеней к престолу, обитому вишнёвым бархатом, палата наполнилась блеском до расписного сводчатого потолка, а когда правительница опустилась на сиденье, зажглись глаза у огромных золотых кошек, лежавших по обе стороны престола. Облизнув пересохшие губы, Лесияра сделала едва заметный знак, и ей тут же поднесли кубок с клюквенным морсом.
От терпкой кислоты кольнуло за ушами. Справа отзывалась тоскливым холодом пустота, напоминая об утрате, с которой княгиня не могла свыкнуться. Когда-то там стоял престол её супруги Златоцветы...
* * *
Тёплая глубина серо-зелёных глаз суженой снилась Лесияре задолго до того, как они встретились. Когда смутный девичий образ впервые пришёл к ней в ласковом зелёном плаще шелестящей листвы и берёзовых серёжек, княгиня поняла: её будущая супруга уже есть на этом свете и вступает в пору своего расцвета. Большие глаза нежно звали: «Спеши ко мне, найди меня!» Под звёздный перезвон они вели с сердцем княгини бессловесную беседу, и оно отзывалось восторженной песней. Будь оно крылатым — немедленно вылетело бы из груди и помчалось на поиски единственной и ненаглядной — той, о ком Лесияра давно втайне мечтала, но с кем, будучи занятой государственными делами, до сих пор не встретилась.
Откладывать было нельзя, и гонцы объявили о большом смотре невест — сперва в Белых горах, а потом и в Светлореченском княжестве. На смотрины приглашали всех девиц, в чьих глазах проступал хотя бы малейший намёк на зелёный цвет. Взглянув на множество прекрасных белогорских дев, Лесияра так и не почувствовала сладкое замирание сердца, узнавшего свою любимую, и ни одна из девушек не лишилась чувств — это значило, что суженую княгине следовало искать за пределами своих владений...
В Светлореченском княжестве правительницу дочерей Лалады встретили праздничным ликованием, а невест набралось столько, что смотрины затянулись на семь дней. Перед взглядом Лесияры проходила вереница зеленоглазых девиц, а сердце дрожало в радостном предчувствии: скоро, уже совсем скоро. С надеждой заглядывая в лица невест, княгиня искала те самые глаза, что снились ей в короне из солнечных лучей...
И вот — казавшийся нескончаемым поток красавиц иссяк, а суженая так и не нашлась. «Как же так?! Невозможно!» — кричало сердце, отказываясь верить. Князь Невид, бывший тогда у власти в Светлореченских землях, даже побледнел под взглядом Лесияры и развёл руками, всем своим видом как бы говоря: «Всё... Кончились девицы...»
