Ее темные рыцари

Какой-то черт-камикадзе дернул меня расхохотаться:

— Боишься, что сравнение будет не в твою пользу?

— Не боюсь. Может, хочешь получить доказательства?

Резкий разворот — и мы оказываемся лицом к лицу. И я замечаю, какие страшные у него глаза. Узкий зрачок на фоне блекло-голубой радужки, к краям плавно становящейся сначала серебристой, затем серой. Глаза не человека.

— Рус...

Грубый поцелуй оборвал мой крик. Извиваясь, брыкаясь изо всех сил, не могла вырвать из захвата. Лишь укусив негодяя, сумела снова заорать:

— Руслан! Лазарус!

— Они не придут, — злорадно объявил Артур, слизывая кровь со своей прокушенной губы. — Никто не придет, Герда.

Парни мертвы?! Нет!

Мерзкие губы уже прикоснулись к моей щеке, когда позади раздался испуганный голос Глафиры Яковлевны:

— Артур! Мне позвонил Хемминг, он направляется сюда.

*Datura stramonium (лат.) — Дурман обыкновенный

Глава 11.

Томасовский выругался, его железные руки разжались, выпуская меня из капкана.

— Мы не закончили, Герда! Я не прощаюсь надолго, — пригрозил колдун напоследок.

Когда за ним закрылась дверь, я отмерла и, с трудом сделав несколько шагов, рухнула на стул. Меня колотил озноб. Чувство беспомощности... какое же это страшное чувство. Куда и подевались изученные под руководством Тимура приемы самообороны?

Пока я приходила в себя, Пасечник суетливо гремела посудой.

— Держи, станет легче. — Женщина поднесла чашку с мятным чаем.

Зубы отбивали дробь о керамический край, пока я пила горьковатый, холодящий рот напиток. Почему я приняла его из рук предательницы? Может, потому что она спасла меня, соврав колдуну про приход какого-то Хемминга?

— Что с моими рыцарями? — То, что они живы, я знала точно, наверное, благодаря узам ритуала.

— Спят под воздействием сонных чар серебристого дурмана. Но я уже убрала его — и через двадцать — максимум тридцать минут твои витязи проснутся.

Картинка — бледно-фиолетовый букетик возле самовара — молнией проскочила перед глазами.

— Значит, те неприметные, отвратительно воняющие цветочки на столе и есть дурман, в честь которого назван род моей бабушки? А причем серебристый цвет?

— Ночью их листья кажутся присыпанными серебряной пылью, — ответила Глафира Яковлевна и тихо попросила: — Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь. Я не могла отказать Артуру в требовании увидеть тебя наедине. Меня это не оправдывает, но раньше он держал себя в руках.

— Почему он сказал, что я принадлежу ему?

— Он заставил твою бабушку заключить с ним магический договор, согласно которому потомок Раисы, наделенный определенного вида даром, переходит в его собственность. Нарушение соглашения карается смертью.

-Я свободна, ведь бабушка уже умерла!

— А твоя мать нет, — подметила магичка. — Или тебе плевать, что с ней случится?

— Нет, не плевать. И что мне теперь делать? Выхода нет?

— Ну почему же, — Глафира Яковлевна улыбнулась хитро. — Мы его нашли, когда сделали тебя Гласом. Сейчас ты под защитой своих рыцарей, нападение Артура — случайность, и она больше не повторится, если проявите бдительность. А когда твоя сила проснется, уже он будет тебя опасаться.

Я недоверчиво покачала головой. При мысли о мужчине с бездушными глазами меня начинало неслабо трусить, и мятный чай уже не справлялся с волнением. Оставалось только прогонять нехорошие воспоминания.

— Всего я знать не могу, но кое-что Раиса мне рассказала о магии вашего рода. Заодно тебе стоит узнать, с чего все началось, почему дочь князя фейри стала человеком.

Седовласая магичка не смолкала долго. И я изо всех сил стремилась воспринимать услышанное не как волшебную сказку, а реальную историю.

— Вот так вот все и случилось. Совпадения, когда счастливые, а когда и нет, привели нас к нынешнему моменту.

Я шла на веранду, задумавшись, что и как рассказывать ребятам. Их вслепую втянули в опасные разборки: мало того, что Гласом стала девушка категорически не подходящая на эту роль, так и проблемы, полученные ею в наследство, могли составить серьезную опасность для жизни. Что-то подсказывало, что они не обрадуются, узнав обо мне утаенные факты.

Как и уверяла магичка, мои рыцари почивали: Руслан дремал, почти сползя с плетеного кресла, Лазарус — чинно сложив руки на груди и наклонив вперед голову. Пробуждение их выдалось не слишком мирным, но мое присутствие остановило смятение.

— Я все объясню, только дома, — пообещала твердо, и мое решение никто не оспорил.

Только вампир, пристально всматриваясь в лицо, спросил:

— Что с тобой, маленькая? Ты в порядке?

Я кивнула и отвернулась, чтобы нарваться на внимательный взгляд вертигра. Прищуренные глаза Руслана сверкали, а крылья тонкого носа слегка раздувались, словно он к чему-то принюхивался.

Уходя, я обернулась. Щеки провожавшей нас Глафиры Яковлевны влажно блестели, но я уже знала цену ее крокодиловым слезам: по-настоящему ей жаль лишь саму себя. Но кто я такая, чтобы осуждать ее за естественную реакцию человека?

Дорога домой ускользнула от внимания, веселых шуточек и насмешек друг над другом, как по пути к Пасечник, на этот раз не было.

— Жарко, я в душ, — с порога предупредила я и шмыгнула в ванную.

Но закрыть дверь не успела — Руслан протиснулся следом, и только тогда щеколда была задвинута.

— Что он с тобой сделал?

От обоняния оборотня не ускользнул чужой запах на моей коже.

— Ничего.

— Не ври, — с болью в голосе попросил Булатов, обхватывая ладонями мое лицо, — пожалуйста, скажи, что случилось, или я спрошу у Томасовского.

— Не надо! — Итог расспросов — смерть, как Руслана, так и колдуна — меня не устраивал. — Я не умею врать... Ничего он не сделал, всего лишь поцеловал.

Вертигр чуть развернул мою руку, демонстрирую синяки на внешней стороне предплечья.

— Всего лишь?.. — горько переспросил он и прошептал: — Клянусь Ночью, он об этом пожалеет. Сегодня же.

— Нельзя, он связан с моей семьей магическим договором.

А еще на удачный исход драки больше шансов имелось у колдуна-фейри, чем у оборотня. И я это прекрасно понимала.

Вздохнув, нетерпеливо поинтересовалась:

— Я могу остаться одна? Хочется поскорее вымыть рот с мылом.

Руслан сдвинул брови, наморщив переносицу.

— Почему?

— Чувствую себя испачканной.

— Чужая грязь не пристает, особенно к чистым душой.— Он осторожно провел подушечкой большого пальца по моим губам.

Глаза в глаза. Теплая зелень его радужек завораживала, а немой вопрос "Можно?" не позволял сказать "нет". И я немного поддалась вперед, давая это разрешение. И оказалась в объятиях Булатова, чтобы его губы нежно стерли воспоминания о чужих злых прикосновениях. Поцелуй медленный, бережный, не будил страсть, но наполнял спокойствием.

Когда оборотень отстранился, я протестующе застонала. И мужчина, на секунду замерев, поцеловал вновь. Только теперь целомудрие куда-то пропало. Жадный, жаркий, жалящий в самое сердце поцелуй лишал здравомыслия и сил самостоятельно стоять на ногах. Я обмякла в его руках, что, похоже, только обрадовало моего рыцаря — он что-то одобрительно проурчал, прижимая к себе тесней.

На макушку шлепнулась холодная капля. Затем еще одна, и еще... Выскользнув из рук Булатова, запрокинула голову вверх — и застонала, на этот раз от отчаяния.

Сквозь потемневший потолок просачивались тяжелые капли воды. Эх, все ясно — в гости к старушке, проживающей надо мной, приехала внучка. У девчонки гулял ветер в голове, иначе как объяснить тот факт, что она неоднократно забывала закрутить кран то в ванной, то на кухне?

— Я к соседям! — бросила опешившему парню и выскочила в коридор.

Звоня в чужую дверь, а потом и разговаривая с пожилой женщиной, думала совсем не о потопе, а о том, из-за чего горели щеки.

Боже, что я творю? Зачем я усложняю свою жизнь еще больше?

Зная, что в сердце мужчины, которого люблю, для меня нет места, я не строила из себя монашку, но и не ушла в загул. За двадцать четыре года я решилась лишь дважды начать отношения, искренне веря, что они завершатся созданием семьи и рождением детей. Если большая любовь, о которой пишут в книгах, — неосуществимая мечта, то имела я право хотя бы на маленькую? На покой и стабильность в браке, на радость материнства? И не по моей вине эти две связи закончились ничем. Хотя, может, не тех мужчин выбирала?

Целуя Руслана, я сгорала от страсти. Один поцелуй показал, что все, что было до него — бледная подделка. Так, легкое увлечение, самообман, спровоцированный желанием любить и быть любимой. Наверное, поэтому я сильно и не страдала, когда застала Гришку с другой, а Ярослав заявил, что раздумал жениться? И по-настоящему мое сердце поранило лишь однажды, давным-давно признание Тимура? Ладов заявил, что отдаст всего себя поимке негодяев, чудовищ в человеческих обличиях, поэтому в его жизни нет места семье. А я... я сколько себя помню, хотела стать женой и матерью. Я не из тех, кто согласится на бешеный взрыв чувств, длящийся одну-две ночи. Мне нужно постоянство, тихое счастье, но каждый день.

Булатов, как и друг детства, под запретом. Руслан — другой, не человек, а значит, вместе нам долго не быть. Разве что я соглашусь остаться Гласом, но тогда Лазарус идет в комплекте, что для меня неприемлемо.

И поэтому о поцелуе с Булатовым следует забыть. Забыть, словно его и не было вовсе.

Соседка пообещала лучше следить за внучкой, и я неторопливо спустилась на свой этаж. Времени, чтобы придумать, как вести себя с Русланом после случившегося, все равно не хватило. И я понадеялась на знаменитый авось: как-нибудь само обойдется, и мне не придется что-либо объяснять.

Отодвинуть выяснения отношений еще немного, занявшись уборкой, не получилось — воду вытерли и без меня.

— Что происходит, Герда? — Под пристальным взглядом Лазаруса меня бросило в холод. — Как так вышло?

Вампир узнал о поцелуе и требует ответа? Стало дико стыдно! На его месте всякий бы обиделся, ведь мы договорились, что ритуал будет разорван, а тут этот поцелуй, грозящий скреплением уз.

Я не успела покаяться и заверить, что подобное больше не повториться, — Руслан, сердито взглянув на напарника, уточнил:

— Как вышло, что мы уснули? И ты, беззащитная, оказалась рядом с Томасовским?

О, так вампира интересовал не поцелуй?.. Верно говорят, что на воре шапка горит — чуть сама себя не сдала. Хотя, могу поспорить, Лазарус в курсе, что в ванной одной откровенной беседой мы с Русланом не ограничились.

— Помните букет на столе? Это магические цветы, ими вас и околдовали. Артур Томасовский — не просто колдун, он сидхе. И я тоже, хоть и на четверть.

Самая сложная часть рассказа произнесена. И я ждала возмущений, обвинений, что их обманом сделали рыцарями неправильного Гласа. Ждала, затаив дыхание от страха. Но не дождалась.

— Что-то подобное я и подозревал, отведав твоей крови, — кивнул Болконский и самодовольно добавил: — Вампира не обманешь.

Вертигр никак не прокомментировал эту новость, и его молчание вызвало легкую грусть. По себе знаю, когда представления о человеке резко меняются, это приводит в смятение, а то и вообще отталкивает.

— А теперь давай с самого начала и с подробностями, — попросил блондин, когда мы перешли в зал и устроились на диване.

И я пересказала все, что услышала от главы Совета магов.

Раисэль, младшая дочь Кайагарда, князя рода Серебристого Дурмана, поссорившись с отцом, часто сбегала в мир людей. Ненадолго — на несколько дней, иногда недель. Остыв, юная сидхе возвращалась домой и покорялась воле отца. Поэтому Кайагард смотрел на эти вылазки сквозь пальцы, разрешая дочери маленькие бунты.

Следует заметить, что единственный вход в сидх, зачарованный мир фейри, находится в Черном море, невдалеке от популярного курортного поселка. Раисэль неоднократно имела дело, как с местными, так и с отдыхающими, и относилась к ним одинаково — со снисходительностью, порой перерастающей в презрение. Но однажды она познакомилась с мужчиной, который сумел ее удивить. И ему моя бабушка вскоре отдала свое сердце.

Тем временем приближалась свадьба. Князь, не без помощи придворного колдуна Арториуса, узнал о чувствах дочери к смертному. Мало того, принцесса посмела зачать дитя от человека. Чтобы избежать позора и не нарушить договор с семьей жениха, Кайагард приказал колдуну вытравить неугодный плод. Но вместо этого Арториус помог принцессе сбежать.

Как погиб возлюбленный бабушки, и как она сумела заполучить покровительство одного из представителей Всемирной Организации Контроля, Глафира Яковлевна не знала. Назвала лишь фамилию Контролера — Хемминг. Благодаря его заступничеству Раисэль, а по документам Сидорова Раиса Николаевна, стала жить в тихом городке, который входил в ареал "охоты" Хемминга на нарушителей законов Полуночи. За помощь бабушка расплачивалась знаниями о фейри, а иногда целебными зельями. Так она жила в спокойствии, пока ее дочери не исполнился год, а благодетель не попросил взглянуть на умирающего от проклятия человека. Историк Игнат Лукин, не молодой уже мужчина, пострадал, выполняя какое-то задание для Контроля, и Хемминг не мог бросить его на произвол судьбы. Целительница-сидхе боролась за жизнь Лукина долгие месяцы и сама не заметила, как он стал не просто пациентом.

До сих пор из памяти не идет неожиданное признание бабушки, что ее любовь к профессору началась с уважения, окрашенного жалостью. Игнат Вениаминович тогда, смеясь, неточно процитировал Кира Булычева: "У славян слово "жалеть" синоним слову "любить". Пожалела — и влюбилась".

Красота, сила, богатство и вечность — все это могла получить Раисэль от равного себе. Но принцесса полюбила немолодого и к тому же смертельно больного мужчину, главными достоинствами которого были ум, интеллигентность и честность. Любовь — странная штука, не правда ли?

Чтобы спасти будущего мужа, целительница решилась на ритуал разделения сути. Проведи его она дома, вблизи священного источника, и мужчина стал бы таким, как она — молодым, прекрасным и, вероятно, долгожителем. Но возможности вернуться в сидх своего рода у Раисэль не было. Поэтому она стала обыкновенной человеческой женщиной, но зато профессор выздоровел и прожил вместе с ней еще сорок шесть лет. И я верю, что каждый день из этого полувека они провели в любви и согласии.

Их счастье, конечно, не было безоблачным — одно появление Арториуса, назвавшегося в мире людей Артуром Томасовским, с притязаниями на одаренного ребенка чего стоило. Наверняка его постоянный надзор приводил бывшую сидхе в отчаяние. И я не представляю, каких усилий ей стоило делать вид, что все хорошо, когда Томасовский заявлялся на "дружеское" чаепитие. А еще интересно, как колдуну удалось запугать Раисэль, чтобы она согласилась на его условия. И где был ее благодетель Хемминг? Почему он не вмешался, раз и профессор, и бабушка оказывали некоторые услуги для ВОК? Неужели он не знал? Или ему было все равно?

— Скорее, второй вариант, — вклинился в мой рассказ Булатов. — Твоим близким не грозила смертельная опасность, ничто не мешало им и дальше работать на Хемминга. Так зачем ему вмешиваться? Подумаешь, какой-то гипотетический ребенок.