"Это я, — говорил он мне, — я такой и есть, Марина".
Да, только раньше я легко закрыла на это глаза и заранее простила ему его прошлое. И сейчас прекрасно понимала, что взялась за досье, дабы укрепиться в своем решении. Потому что иногда накатывали минуты слабости, и мне хотелось прийти к нему, прижаться и забыть обо всем.
Только так нельзя. Нельзя. Мне все еще было очень больно и плохо, и я каким-то чутьем понимала, что пока не выболит, не зарубцуется, нельзя. Иначе злость и презрение к себе и нему будет прорываться и жизни нам не будет. Вот если зарубцуется...
С улицы опять раздались крики — теперь братья носились по снегу друг за другом, как пара молодых, одуревших от запаха весны охотничьих псов.
— Берни его обожает, — заметив мой обалдевший взгляд, заметила леди Лотта. — Они никогда не общались плотно, но с тех пор, как Люк вернулся в Инляндию, очень сблизились.
— Его трудно не обожать, — согласилась я, стараясь, чтобы не дрожал голос. К чести леди Шарлотты, она сдержалась и не стала ничего спрашивать и в этот раз.
Почти неделя со свадьбы принесла мне немало открытий про Люка. Я узнала, что он может быть пугающим и подавляющим, увидела, что способен так легко дурачиться, как сейчас. Наблюдала за его бережным, почти трепетным и немного смущенным отношением к матери и ироничным — к брату и сестре, и даже немного ревновала. Ловила тоскующие, жадные взгляды в свою сторону и передергивала плечами от противоречивых чувств.
Всего несколько дней, а Люк, которого я знала, любила и ненавидела, вдруг оказался куда больше и глубже, чем я его представляла. Что же будет через год? Или через десять лет?
"Если у вас будет этот год или десять лет".
Начала портиться погода — солнце быстро затянуло серой хмарью, посыпался снег. Сначала легкий, прозрачный — но за какие-то минуты начала заворачиваться метель. Извозив напоследок друг друга в сугробах, Люк и Берни поднялись и пошли к застывшему, засыпанному снежком Ирвинсу. Взяли по бутылке вина, начали пить — дворецкий ловко наливал в стаканы дымящийся напиток, и они чередовали его с алкоголем. Затем, обнявшись и о чем-то оживленно беседуя, направились ко входу в замок — бедолага Ирвинс как-то умудрился поднять их одежду и шел следом, нагруженный выше головы, и при этом ухитряясь оставаться величественным.
Навстречу братьям вышел начальник местной безопасности Жак Леймин в сопровождении капитана Осокина, руководителя отряда моей личной гвардии. Отряд из двадцати человек прибыл сегодня с утра. Василина в телефонном разговоре сообщила, что выделяет мне гвардейцев из рудложского полка. Конечно, не столько, сколько Поле и Ангелине — они имели право на "королевскую сотню", но все равно неплохо.
— Будем надеяться, что Алина с Каролиной погодят с замужеством, — заметила я с легкой язвинкой, не став спорить. — Иначе в Рудлоге закончатся гвардейцы.
Безопасник и начальник моей гвардии, поздоровавшись с Люком, двинулись вокруг замка — Леймин что-то объяснял капитану под усиливающейся метелью. Скоро видимость стала совсем плохой, и мы с леди Шарлоттой отошли от окна и вернулись к обсуждению официальной церемонии.
Позже, уже из своих покоев, я еще звонила Кате, поздравляла ее с праздником, прислушиваясь к набирающему обороты снежному урагану за окном. Деревья в парке гудели и клонились к земле, и смотреть на улицу было жутковато.
— У нас тоже метет, — говорила Катя в телефоне. — Сидим дома, празднуем.
— Свидерский у тебя? — поинтересовалась я, подходя все-таки к окну. Мне послышался стук, будто где-то с грохотом захлопнулись ставни.
— Нет, — я чувствовала, как Катя улыбается. — Он вчера вечером приходил. Принес нам с девочками подарки. Саша очень занят сейчас. Иногда не может зайти и звонит.
Я нахмурилась, всмотрелась — метель за окном явно наливалась серебристым сиянием. Потерла глаза — показалось или нет?
— Ну а тебя можно поздравить? — продолжила Катюха. — Жаль, что я не смогу присутствовать.
Серебристые потоки бурана вдруг сплелись в четкую картину, и я увидела его. Огромного змея, зависшего напротив моего окна — крылья его размеренно взымались, хвост извивался где-то над парком, перья за башкой стелились по ветру, а ярко-голубые глаза в упор смотрели на меня.
— Можно, — рассеянно подтвердила я, наблюдая, как Люк приближается, текуче трется щекой и всем телом о мое окно и уносится куда-то ввысь. — Я тебе потом все расскажу, Кать...
Подруга что-то говорила, я отвечала, и болтали мы довольно долго, но видят боги, я ничего потом не могла вспомнить из нашего разговора.
За ужином Люка не было. На улице уже стемнело, ураган, снеся Дерево сезонов, наломав веток в парке и засыпав все сугробами, ушел в сторону Рудлога, и встала над замком звездная чистая ночь. Я принимала ванну, ощущая себя вполне комфортно и понимая, что уже привыкла к новому дому, затем закуталась в полотенце и вышла в спальню. И увидела там Люка.
Он стоял, глотая вино из бутылки. Увидел меня, усмехнулся. Глаза его блестели. Он снова был пьян, и одет небрежно — коричневые брюки, бежевая футболка-поло.
— Я принес тебе подарок, — сказал он, ставя бутылку на толстый ковер. Я молчала и не двигалась. Не хотела провоцировать.
Кембритч достал из кармана что-то массивное, подошел, и я опустила глаза. Опять драгоценности. Колье из черных опалов, в три ряда расположившихся под ключицами. Горячие пальцы, долго застегивающие украшение на моей шее. Алкогольное дыхание и легкое касание лбом моего плеча. Волосы его щекотали мою кожу.
Я отступила, и Люк остался на месте. С видимым усилием.
— Спасибо, — очень вежливо проговорила я. — Твоя страсть к камням явно прогрессирует.
— К камням на тебе, Марина, — поправил он хрипло. Сощурился, осматривая меня с головы до ног.
— Может, это какие-то ваши змеиные инстинктивные ритуалы? — нервно предположила я. Переступила босыми ногами по ковру, пошевелила пальцами с накрашенными черным ногтями — и он зацепился взглядом за это шевеление, сглотнул и поднял на меня взгляд, полный такой жадной мольбы, что я мгновенно вспыхнула, и вспомнила... вспомнила и как он целовал мои ноги, и как вылизывал эти самые пальцы... о боги...
— Люк, нет! — я выставила вперед руку до того, как сознание мое уступило, хотя чувствовала уже, как слабеют коленки. — Нет!
Он, шатнувшийся ко мне, все-таки остановился.
— Почему? — спросил шипяще, болезненно, и от слов его внутри меня привычно и сладко дергалось внутри. — Ты хочешь меня... я же свихнусь скоро, Марина...Маринка...
— Хочет мое тело, — постаралась я объяснить, хотя голос мой дрожал от злости и слабости. — Но не душа и не разум. Не могу без доверия, Люк. Не могу... Ты пока не убедил меня в том, что я снова могу тебе доверять. Зато убедил в том, — я с отвращением дернула колье на шее, чувствуя, как впиваются камни в кожу, — что у меня всегда будет достаточно побрякушек. Уходи... пожалуйста... пожалуйста...
Я просила, почти умоляла его оставить мне самоуважение — и Люк обжег меня горящим тоскливым взглядом и все-таки ушел, так быстро, словно боялся передумать.
Оставленную им бутылку я выбросила. Но перед этим не удержалась, лизнула горлышко и на мгновение зажмурилась. Было очень вкусно.
Засыпая в огромной кровати, я думала, чем заняться до конца недели. Надо бы все-таки навестить сестер, да и можно доехать до столицы герцогства — Виндерза, пройтись по магазинам. Встретиться с портнихой... срочно шить платье на свадьбу... Мысли наслаивались одна на другую, на губах чувствовался сладкий вкус вина, и я, замотавшись в одеяло и запланировав свою жизнь чуть ли не на месяц вперед, заснула удивительно легко впервые за прошлую неделю.
Жаль, что планам моим не суждено было сбыться.
Глава 12
Люк, 2 февраля
Лорд Дармоншир проснулся рано, с предсказуемо больной головой и мерзкими ощущениями во всем теле. По коже будто холодными слабенькими разрядами стреляло, в душе было неспокойно. За окнами еще стояла ночь, и его светлость, повертевшись и с наслаждением выхлебав стакан с шипучей таблеткой, а за ним еще полграфина воды, со стоном натянул на голову подушку и попытался снова уснуть. Но сон не шел — Люк маялся, крутился, пытаясь найти удобное положение — и не находил. В конце концов решил перекурить, успокоиться и снова уйти в сон.
Ветер из распахнутого окна выстудил спальню, унес к сияющим иглам звезд первый дымок, начал играть с волосами, зазывая снова полетать, повеселиться вместе.
— Нет, хватит, — пробормотал Люк тяжело, уже привычно пропуская тонкие струи ветра между пальцами и балуясь с ними, как кот с пряжей.
Хватит того, что он после каждого полета как безумный идет к Марине, хотя прекрасно понимает, что нельзя пока на нее давить. Пока она не готова воспринимать его. Нужно, чтобы она успокоилась, чтобы иссякла ее злость. Любое давление, наоборот, укрепляет ее оборону.
Поэтому, как и задумал, нужно дальше обволакивать ее ненавязчивым вниманием и комфортом, отступать при недовольстве — при этом провоцируя выплески, если она на грани, — и ни в коем случае не надоедать сюрпризами и попытками примирения. Пусть привыкнет, что этот дом и он, Люк, для нее навсегда.
Не пойдут сейчас ни попытки изумить, ни романтические жесты, ни ежедневные извинения. Позже — возможно, но не сейчас. С такой как Марина это будет выглядеть жалко, театрально и навязчиво, и только вызовет отторжение и пренебрежение к нему.
Его светлость поморщился, вспоминая свое вчерашнее фиаско. Легко было составить план, легко понять, как правильно поступать, чтобы исправить свою ошибку. Легко должно было бы исполнять задуманное — но он давно понял, что с Мариной его хладнокровие дает сбой. С ней он срывается и ведет себя с непривычным идиотизмом.
Вот и вчера... нельзя ведь было настаивать на близости. Все, момент в первый день упущен, наберись терпения.
— Терпения, — Люк невесело хмыкнул, затушил окурок и, подумав, потянулся за новой сигаретой.
Чутье, столько раз выручавшее его, шептало: подожди, не ломай ее, не заставляй. Да, Марину тянет к тебе, и она дрогнет, если надавишь, но потом будет несчастна, начнет презирать себя. А тебя возненавидит еще больше. Имел глупость напортачить — умей подождать. Иначе потеряешь ее навсегда.
Именно эту женщину Люк боялся потерять так, что руки холодели.
Но что делать, если чуть усиливается ветер — и тебя тянет полетать? А после в мозгу что-то переклинивает, и как не заглушай ты это выпивкой, делами, усилиями воли — но в конце концов идешь к жене, и несешь ей драгоценности, потому что тебе до трясучки хочется увидеть камни на ней, хочется прикоснуться, поцеловать, сделать своей. Права Марина, это какие-то усиливающиеся инстинкты — он всегда дарил камни женщинам, но только сейчас это стало манией. И эта потребность пугает, и злит, и наполняет тоской и счастьем несмотря ни на что. И даже пьяные и злые мысли избавиться от зависимости другими женщинами, вернуть себе разум и свободу проскальзывают без следа, оставляя разве что раздражение и кривую усмешку.
Потому что Люк был уже большим мальчиком, успевшим понять — пусть доходило с нескольких попыток, с трудом и ломкой, — что суррогат никогда не заменит оригинал. И это не зависимость. Это, черт ее дери, любовь.
Лорд Лукас все курил и курил, подставляя тело ветру и невидящим взглядом уставившись в окно. Может, ближе к весне запустить неподалеку стройку ипподрома и основать конный кубок герцогини Дармоншир? Марине понравится. Проекты один масштабнее другого лезли в голову и он постепенно успокаивался, не обращая больше внимания на тревожный холодок, разливающийся по коже.
Он сейчас ляжет спать, отметив для себя, что до обеда нужно забрать результаты генетического анализа. Не то, чтобы в данный момент Люка это очень интересовало. Но закрыть и этот вопрос было бы неплохо.
А около восьми утра его разбудит телефонный звонок. И жизнь в очередной раз резко изменится.
Лаунвайт, ночь с 1 на 2 февраля
Над стылым полем у южной окраины Лаунвайта сияли звезды. Было очень зябко и мирно. Даже ветер, что днем выл ураганом, сейчас небрежно и легко касался оледеневших высоких травинок — и небольшой, размером с перепелиное яйцо сферы из темного металла, вокруг которой была взрыта земля, будто сфера ударилась о поверхность с космической скоростью. Вдалеке виднелась двойная цепочка фонарей у шоссе, слышался гул грузовиков и шуршание редких ранних машин. Огоньки шоссе тоненьким ручейком вливались в огромное сияющее озеро ночной неспящей столицы с ее витринами, дорогими магазинами, круглосуточными ресторанами и игорными заведениями. И добропорядочными гражданами, большая часть которых сейчас спала.
Стебельки травы задрожали, затрепетали, но не ветер теперь был этому виной. Воздух вокруг сферы подернулся голубоватым сиянием, потек горизонтальными лазурными пластами — и начал раздуваться переливающимся полупрозрачным пузырем. Вскоре он уже вырос до невероятных размеров — больше футбольного поля, и основание его скрылось под землей.
Боги-захватчики Лортаха накопили огромный опыт за время покорения чужих миров. Поняли они и принцип связи планет — когда из-за схожести миров в разных концах Вселенной они в какой-то момент занимают такое положение относительно друг друга, что начинают резонировать и на них открываются пространственные порталы. Бывало, что десятки планет одной группы связывались одновременно. Осознали нынешние правители тонущего континента, что переходы открываются там, где нестабильнее всего энергетический фон планеты — в горах, в местах разломов, различных геовозмущений. А еще — над месторождениями редких металлов, если они есть на обеих планетах. В таком случае над самым богатым месторождением на исходной планете открывался вход, и над самым богатым на второй — выход. Подобное тянется к подобному.
Эновер был редчайшим устойчивым металлом во Вселенной, и даже небольшого его количества оказалось достаточно, чтобы обеспечить открытие стабильного перехода между двумя конкретными сферами из него, схожими по размеру.
Машины на шоссе начали притормаживать — перламутровый шар хорошо был виден издалека. Увидели его и полицейские на патрульном листолете, подлетели ближе. Шар, прекративший расти, дрогнул и раскрылся как цветок, смотрящий в небо. Лепестки его уходили в землю, и там, где должна была быть сердцевина, почва вдруг беззвучно ухнула в огромный провал, в котором закручивалась серая дымка.
Полицейский листолет приземлился метрах в пятидесяти от дыры в земле, из него вышли двое патрульных, светя мощными фонариками, направились к "цветку". Подошли, насколько могли, посветили в середину провала — свет пропадал в крутящейся светлеющей и редеющей дымке, в которую продолжала сыпаться земля, изнутри доносились сипы и какое-то взрыкивание, будто глубоко под землей ворочалось огромное животное.
— Чудеса какие-то, — восторженно проговорил молодой полицейский, Кри Фрустер. Он только-только выпустился из училища и его круглое лицо сияло от любопытства.
— Тут уже не наша работа, — ворчливо осадила его старшая в их паре, офицер Труди Веллер. Невысокая, полноватая, с начавшими уже седеть волосами. Ей оставалось два года до пенсии — а там уже ждали мечты о путешествиях, и внуки, и загородный коттедж, в котором можно спокойно встречать старость. — Надо вызывать магов. Отойди, не касайся свечения!
