— Помоги бабушке, бабушка старенькая, вон, грибочков набрала... — Старуха вперевалку шагнула к нем, явно прихрамывая на левую ногу. — Тяжелые они, грибочки-то! А тут вон какой туман, заплутала совсем! Ты уж помоги, мне б только на дорожку выйти...

И говорит как-то карикатурно. Как ведьма в страшной сказке. Как... да, точно! Как у Гауфа, в 'Карлике-Носе'! Ты ей поможешь, а она тебе в награду нос на три метра.

Тут же стало стыдно. Ну какой Карлик-Нос? Обычная старуха, и идти ей тяжело, и страшно здесь — темно, туман, под ногами хлюпает. Вот только как же ребята? Если выводить бабусю, надо идти на север, а если к месту сбора на болотах, то на юг. Но не бросишь же ее тут, и с собой не поведешь...

Елки зеленые! Куда же все подевались, а? Какой леший их увел?

Подумал про лешего и чуть не стукнул себя по лбу фонариком. Дурак, вот же дурак! Вперся в лес, а лешего не уважил. Нелогично? Суеверия и бабкины сказки? Плевать. Когда целых два класса галдящих ребят сгинули в тумане, не до логики. Даешь суеверия... Эх, зря бутербродов с собой не захватил, но кто ж знал...

— Сейчас, бабушка, помогу вам. Минуточку, погодите, — сказал он, беря фонарик в зубы и стягивая сначала рюкзак, а следом куртку.

— Что это ты делаешь, сынок? — Удивилась старуха и тут же всполошилась: — Холодно же, простудишься!

— Вы бы хоть перчатки вывернули, бабушка, — буркнул изнутри свитера: тот был с узким горлом и никак не хотел стягиваться, пока Дон не убрал фонарик изо рта. — Хозяина уважать надо.

Наконец, Дон победил свитер, вывернул и натянул обратно: хоть и подмерз немного, а все лучше, чем переобувать кроссовки с левой ноги на правую и наоборот.

Глянул на старуху — странное дело, несмотря на ночь, туман и выключенный фонарик, он отлично ее видел. Не в цвете, правда, и размыто, и сам туман слегка светился голубым неоновым светом... нет-нет, не думать о странностях. Спишем на ответ лешего. Мол, кто уважает — тому подсветка за счет принимающей стороны. Лишь бы только без стрип-шоу от бабы-яги и приватного танца кикимор, это было бы слишком...

А старуха недоуменно свела кустистые брови.

— Да ты что, сынок, какой-такой хозяин? Лесник, что ль? Да откуда ему тут взяться. Ох, молодежь, молодежь...

Дон пожал плечами. Не хочет — и фиг с ней.

— Давайте, помогу. Только до дорожки далеко, километра два.

Может, и правильнее было бы отвести ее прямо до станции, но время, время! К точке сбора опоздаешь — полбеды, а вот то, что Семья за это время разбредется леший знает куда, в таком-то туманище... нет, никаких станций!

До дорожки, и все тут. Тем более, там и беседка есть, даже с лавками, хоть ночуй. Он ей даже спальник оставит, и бегом обратно.

Два километра обратно дались почему-то страшно тяжело. Может, от беспокойства за потерявшихся в тумане друзей, а может из-за корзинки. Кирпичей туда, что ли, напихали? Да еще тот и дело приходилось оборачиваться и проверять, не потерялась ли старуха: хоть она и переваливалась, как утка, и пыхтела, как паровоз, но туман чудесным образом съедал все звуки. То есть когда Дон видел бабку, то и слышал ее шаги, а как только она оказывалась за спиной — все, тишина. Как провалилась.

К тому времени, как из тумана показалась беседка, Дону казалось, что проклятая корзина весит килограммов пятьдесят. А может, и сто! И раз сто он пообещал себе, что больше никогда, ни за что не будет таскать корзинки всяким бабкам! А вообще им крупно повезло, что вышли прямо к беседке. Легко могли промахнуться на полкилометра, даже с компасом.

— Вот она, дорожка. — Он поставил корзинку, обернулся, оглядел упрямо ковыляющую старуху и махнул рукой на беседку: — Вы бы здесь до утра остались, что ли. До города километров пятнадцать, и последняя электричка ушла. А я вам спальник дам, не замерзнете.

Старуха так и расплылась в улыбке.

— Вот спасибо, сынок! Позаботился о бабушке, а что ж, спальник-то оно и хорошо. Ты б только, сынок, корзинку-то занес под крышу, сама-то я никак... тяжело мне, старенькая я...

Ага, старенькая. Дыхание-то не сбилось! Одышки совсем нет! Всем бы так, в ее-то возрасте... но отказывать как-то неудобно.

— Пойдемте, занесу вам корзинку и спальник достану, — согласился он.

Пока он про себя ругался на грибников-энтузиастов и пытался поднять ненавистную корзину, старуха бодро протопала мимо него и зашла в беседку, полную все того же голубовато светящегося тумана. Зашла, потопталась там и поманила Дона.

— Иди, сынок, иди сюда, не бойся.

Дон сжал зубы. Еще смеется! Вот же... бабка! Да кого тут бояться!

Он подтащил корзину к беседке — уже просто волоком, толкнул ее через порог, шагнул сам, намереваясь отдать бабке спальник, раз уж обещал, и бежать обратно...

И замер — голова закружилась, в глазах на миг потемнело... а когда просветлело, бабки не было.

Бабки? Какой еще бабки?

Сюда, в миланскую галерею Дель Арте, бабок не пускают, если только их фамилия не украшает список Форбс или очередную номинацию на Оскар или Букер. И почему он подумал о какой-то бабке, странно...

По краю сознания скользнуло еще одно воспоминание: лес, туман, заблудившиеся в тумане друзья...

Чушь какая.

Лес примерещился... Это от нервов все. Шутка ли, его сольная выставка в Дель Арте, полный зал бомонда и журналистов, и к нему уже бежит штук десять. Надо бы им что-то сказать, но что?..

Из-за спины раздалось мелодичное контральто:

— Не торопитесь, господа, сеньор Горский ответит на все вопросы на пресс-конференции.

Уф, слава богу, продюсер не дремлет. Что бы он без нее делал?

— Спасибо, сеньорита... — он обернулся к ней, чтобы предложить руку и вместе войти в зал, и застыл.

Она была красивая. Очень молодая, наверняка и тридцати нет, в густо-розовом платье... Точно того оттенка, что и пальто старухи из лесного воспоминания. А звали ее... Фиона? Летиция? Фелиса?

Как странно, разве так бывает — забыть имя собственного продюсера...

Она одарила журналистов ослепительной улыбкой, еще ослепительнее улыбнулась Дону и приняла его руку.

— Сегодня твой день, сеньор Горский. Идем же!

Она едва заметно потянула его вперед, но Дон остался на месте.

Что-то мешало сделать следующий шаг.

Но что? Ведь все отлично!

Его сольная выставка... ярко освещенная "Гитара" в центре зала, доносятся из толпы обрывки разговоров:

— Юный гений... стоит ожидать новых шедевров?.. Всего семнадцать лет, подумать только!..

От группы журналистов помахал рукой учитель, маэстро Бенвенуто. Из-за его плеча выглянула Маринка, что-то сказала — Дон не расслышал в гуле голосов, что именно — и показала глазами в сторону, в людской водоворот вокруг 'Гитары'. Только тогда Дон заметил ее родителей: они пробивались к нему через толпу, сияя гордыми улыбками, словно это они вовремя разглядели и выпестовали талант.

Пф. Еще чего! Если кто и пестовал, то мама — вон она, со своим последним гением, отмахивается от предпоследнего гения и смотрит на Дона. С гордостью.

А предпоследний гений подмигивает Дону, мол, я же говорил — этот зал будет твой!

Не то чтобы он говорил, нет. Дон сам так захотел. Три года назад, после того как этот мамин гений затащил их в галерею Дель Арте на пафосное мероприятие в честь новой звезды примитивизма, Дон и решил: когда-нибудь он сотворит такой шедевр, что в его честь закатят мероприятие еще более блестящее.

И вот — он здесь, все правильно. Он гений, и он получил, что хотел...

— Здесь все, что ты хочешь, Дон. Иди же, возьми свою славу! — отзвуком его же мыслей шепнула продюсер...

...старуха из 'Карлика-Носа'...

...залитый светом хрустальных люстр зал манил звоном бокалов, гулом восхищенных голосов, блеском бриллиантов и завистливых глаз...

...в темном, утонувшем в тумане лесу бродят его друзья, забытые и ненужные...

Почему это ненужные? Без Киллера не было бы и 'Гитары'! Киллер — гениальная модель, надо бы его снова лепить... Киллер?..

Но почему его нет в зале? Ни его, ни Кира, ни Ромки, ни Арийца... Никого из Семьи!

— Почему они не пришли?

— У них своя дорога, — шепнула Фелиса или Летиция. — Им здесь не место. Они порадуются за тебя потом.

Дон обернулся к ней, нахмурился.

— Я же хотел, чтобы они были со мной!.. — потребовал он, и почему-то почувствовал себя капризным малышом, топающим ножкой посреди песочницы.

Слава в голову ударила?

— Все будет как ты хочешь, Дон, — улыбнулась Фиона или Фелиса. — Главное, не упустить свой шанс и получить самое важное. Ты гениален, и твой путь — вот он. Слава! Все прочее не так важно.

Дона передернуло.

Слава? Пафос? Блеск? Какой-то он пластмассовый, этот блеск. То есть оно, конечно, здорово и хочется, но разве это самое важное? Нет, она не права.

Самое важное — это творение. Сам процесс. Когда глина под пальцами, когда весь мир исчезает, и есть только Дон и его Гитара...

А почему, кстати, он помнит только глину? И Гитара была маленькая, а не в полный рост. Почему он не помнит, как лепил... нет, она же бронзовая! Значит, он ее отливал?! Когда? Как? Не было такого!

— Ты просто не помнишь, но это не имеет значения. Это твоя 'Гитара', это твоя заслуженная слава.

Забыв про полный публики зал, Дон развернулся к Летиции-Фелиции и упер ей палец в грудь. Хамство, да, а плевать!

— Как ты это сделала? Зачем? И кто ты?

Она пожала плечами и немножко грустно улыбнулась.

— Мое имя неважно, Дон. Важно — чего ты хочешь на самом деле. Я всего лишь могу дать тебе шанс, но взять ты можешь только сам. То, что тебе нужно.

Обтекаемые, скользкие слова... а что ему нужно? На самом деле?

— Ты гениален, но гениальность без возможности работать ничего не стоит, ты это знаешь.

Она смотрела ему в глаза, но Дон не видел ее: перед его мысленным взором кружились картины детства. Художники, скульпторы — с их пьянством, бедностью, необходимостью рисовать китчи на заказ и никому не нужными шедеврами. Выставки бездарностей, в которых вложили деньги ради отмывания капитала или потому что те вовремя легли в постель с кем надо. Он видел все это изнутри и никогда не питал иллюзий о легком хлебе художника, он знал, что ему придется работать до упаду, пробиваться, снова работать — и так, пока он не получит свою заслуженную славу.

Заслуженную.

А не просто так.

— ...тебе нужно творить, а для этого — нужны заказы, гранты и премии, — продолжала Феличе; теперь он вспомнил ее имя, а с именем и все остальное. — Твоим творениям нужна публика — а для этого о тебе должны знать. Слава, Дон. Твоя заслуженная слава. Сейчас, а не когда тебе будет семьдесят. Ты же не хочешь умереть в нищете, забытым и никому не нужным, как Челлини?

— Мы поговорим о Челлини в понедельник, в Школе, Фелициата Казимировна. И обо всем остальном тоже. А теперь мне пора — ребята ждут.

Филька покачала головой.

— Не ждут, Дон. У каждого своя дорога, и отказываться от единственного шанса занять свое место ради друзей — глупо. Никто из них не сделает этого ради тебя.

Дон покачал головой.

Не сделают? А плевать. Он — Дон Семьи не потому что ждет от ребят чего-то этакого, а потому что так правильно. Для него самого. И если он гений, если он достоин — он сам получит все, чего достоин. Сам отольет свою 'Гитару'. И сам позовет друзей на свою выставку, когда она будет.

И они придут. Обязательно придут!

— Если ты уйдешь сейчас, то можешь никогда больше не оказаться здесь, — вздохнула Филька.

Дон стиснул зубы. И это ему Филька говорит?

Но даже если и так...

Леший тогда с ней. С этой чужой славой.

Дон еще раз взглянул на 'Гитару', на сияющую маму — и шагнул назад.

...он упал, изрядно ушибив бедро и машинально выставленный локоть о поваленное дерево. Вокруг по-прежнему был лес, темный и сырой, перед ним совершенно пустая полянка и никакого тумана. А где-то неподалеку слышались голоса.

Обновление от 31.12

* * *

— Киллер? Эй, Киллер!!! Витек? Дон? Эй!

Нет ответа. Как будто друзья растворились в сыто хлюпающем кисельно-густом тумане.

Ладно, если туман мешает смотреть и слушать — можно нюхать. Обоняние Эрика еще никогда не подводило...

Он втянул сырой, пахнущий прелью воздух. Ну? Хоть что-нибудь? Запах духов Лизы? Или репеллента — от Ромки? Или корицы — от Леона? Или хоть что-нибудь!

Нет. Ничего знакомого.

Но...

Сквозь прель и сырость пробился чужой и дикий запах.

Хищник. Кровь. Сила.

Запах приказывал: беги, малыш. Беги, прячься! Я найду твоих друзей сам. А ты еще можешь спастись. Ну же, беги!

Эрик вздрогнул и попятился. И тут же устыдился — как это? Он, что ли, сбежит?! А эта непонятная хищная скотина будет искать его одноклассников, и явно не для того, чтобы в палочку с ними поиграть? И что, съест Лизку? С которой Эрик только вчера впервые поцеловался? Или даже эту дуру Маринку?

Или... Киллера?!

И что, больше никаких шуточек на уроках, и айвовых ватрушек Франца Карловича, и посиделок за столом-аквариумом?

То есть это глупое животное там, в тумане, думает, что Эрик позволит кому-то сожрать его единственного друга?!

Хрен тебе! Во всю мор-р-рду!

Эрик потянулся было за десантным ножом, чтобы встретить врага не голыми руками, но перед глазами вдруг потемнело, земля покачнулась, подпрыгнула — и он упал на четвереньки.

Правильно упал, устойчиво. И запахи тут же стали яснее. Много, ужасно много запахов, зато сразу понятно, где кто. Репеллент — очень далеко, на другом краю леса, и духи тоже, зато корица... корица где-то совсем рядом! А рядом с корицей — кто-то чужой!

Шерсть встала дыбом, а в горле заклокотало.

— Порррррррррву, тварррррри!

Пусть только покажутся, живыми не уйдут!

В голову настойчиво лезло почему-то "полетят клочки по закоулочкам", и Эрик сердито тряхнул головой. Не сейчас. Сейчас — разобраться с врагом!

Он со всех ног... лап... неважно, чего, бросился на запах корицы. Никто не смеет нападать на Киллера, это его Киллер...

Бросился — и едва не врезался в вынырнувшего из тумана Зверя.

Огромного, остро пахнущего силой и агрессией.

Заступившего дорогу.

Очень хорошо знакомого.

— Пррредатель!

От страха голос сорвался, дал петуха, но Эрику было все равно. И что этот Зверь его проглотит и не заметит — тоже. Он просто не думал об этом. Только — о друзьях. О том, что он должен защитить Киллера и остальных от этого мерзавца, притворщика... Как он мог? В учителя набивался, о доверии говорил, сенсей хренов!

— Прррредатель!

Эрик прыгнул на него, вцепился в лапу — и внезапно Зверь попятился, угроза сменилась недоумением... а во рту стало гадко и шершаво от шерсти, так гадко, что Эрик чихнул, разжав зубы...

Зверь отдернул лапу, попятился еще — и, проворчав что-то недовольное, сбежал.

Сбежал!

— Тррррус! Пррредатель! — крикнул ему вслед Эрик и поспешил к Киллеру. Скорее, надо успеть, ведь Зверь не один, здесь на каждом шагу голодные хищники! Поджидают, окружают, сейчас нападут на друга... на хозяина... — Пррррочь! — зарычал он, вылетая из-за спины Киллера навстречу болотным тварям.