Химера (НФ). Общий файл

Она всмотрелась в позеленевшее лицо. Раненый сфокусировал взгляд на ней (по крайней мере, Дина решила так) и что-то прохрипел с гримасой боли. Дина растерянно покачала головой. Она не поняла ни слова. Человек закрыл глаза на несколько секунд, потом распахнул их, выдал довольно длинную тираду:

— Уст ти ун ангель? Камса ти бо брингум мирен ток те геммер? Гаат, кве зо самерт! Комут мира летсен ура? Гер уст ти?[31] — и снова прикрыл веки, мелко дрожа всем телом.

Однако... Дина точно не знала этого языка. Хотя абсолютно непонятным он не казался, похоже, к германской группе принадлежит. Это уже кое-что означает. Во-первых, дрейф языков этого мира в сторону от привычных для нее начался не с доисторических времен, а позже, возможно даже, что с обретением письменности. Следовательно, и культурные особенности должны быть Дине знакомы в общих чертах. Во-вторых, это, скорее всего, Европа. Вероятно, Дина попала в Альпы, точнее можно будет сказать после. Вокруг могут быть и Пиренеи, и Шварцвальд, и любые другие европейские горы. Главное, что не Кордильеры, не Памир, не Алтай и не Гималаи.

Смысл некоторых слов раненого Дина тоже как будто разобрала. Первое предложение, скорее всего, означало: "Ты ангел?" Вроде так в ряде религий называется вестник добра и света. Даже совесть кольнула: получается, если раненый именно это и имел в виду, данным эпитетом Дину наградили совершенно незаслуженно, учитывая, кому именно он обязан своим положением. Зато теперь Дина знает один глагол-связку, одно местоимение, артикль и существительное. Если не ошиблась. Но в пользу догадки говорит и то, что тогда примерно понятно и последнее предложение. То ли "откуда ты", то ли "кто ты". Возможны еще варианты. Смысл предпоследнего предложения она тоже уловила, что-то связанное с последним часом: если ориентироваться по контексту, именно эта трактовка наиболее разумна.

Прочее осталось непонятым, разве только отдельные слова можно было сравнить с известными Дине в других языках. Жаль, этого мало. А вообще, учить язык с нуля, самостоятельно выясняя значение слов и правила грамматики — очень хлопотно. Проще было бы у Антона обучиться, но есть серьезное опасение, что он не абориген. Оставался только раненый.

— Ты меня понимаешь? — мягко спросила она на французском, когда тот открыл глаза. — Вот зачем вы на людей бросались? Мы же вам совсем ничего-ничего не сделали.

Он не понял.

— Verstehest du mich? Do you understand me? Ты понимаешь меня? Intellegisne me?[32]

Услышав латынь, человек широко улыбнулся, опять закрыв глаза, едва слышно прошептал:

— Poeniteamus...[33]

Бред. Но девушка обрадовалась и этому, ведь латынь раненому знакома хотя бы в такой мере. Внушает уважение и оптимизм. Дома-то ею только научники пользовались, да обыватели названия всякие оттуда предпочитали таскать. А на слух латынь частенько путают с другими языками, особенно искусственными. Жаль, что ее знакомство с этим человеком состоялось так.

Оставив раненого приходить в себя, Дина переключилась на второго лучника и мечника. В их состоянии сомнений не было — открытые глаза обоих успели немного запылиться. Мертвецы и вправду были мертвецами, и пока раненый отлеживался в беспамятстве, Дина неловко освободила трупы от всего лишнего с ее точки зрения, а часть вещей тут же отбросила в сторону, как не представляющие интереса. Все оружие и верхнюю одежду она безусловно отнесла к интересным вещам.

Никакой женской одежды, естественно, ей не досталось. Это не очень воодушевляло. В принципе, можно и за парня себя выдавать, благо, груди нет, и никогда не будет, но талия... За каким-то надом талии девушкам-химерам делали такими же выраженными, как у взрослых девушек-цельных. А вот зачем? Нефункционально же, особенно для химер. Ради эстетики? А Жан говорит, что на красоту это не сильно влияет. Как бы там ни было, составить представление о том, как тут одеваются девушки, и сшить себе нечто приемлемое по местным меркам пока нельзя. Может, оно и к лучшему? Юбки и платья, например, Дина очень не любила, хотя умела их носить, в отличие от той же Амальтеи. А те всегда были самыми распространенными элементы женского гардероба.

Дина разложила на земле штаны, пробитую стеганую жилетку, изорванную рубаху и две куртки — холщовую и кожаную — с махонькими крестообразными прорехами, оставшимися от пуль. Потом свалила туда лук, колчан со стрелами, три засапожных ножа, меч, какую-то колотушку на веревочке, а сапоги, сфотографировав при помощи робота-разведчика, бросила к портянкам: запах пота она очень не любила.

На импровизированную подстилку попали также амулеты в виде крестиков в круге, снятые Диной с шей трупов, и мешочек с позвякивающими монетками, найденный у бородатого. Конечно, лучше бы вместо денег нашлись какие-нибудь документы. Дине ведь так нужен образец любого удостоверения! А тут гадай, то ли они не нужны, то ли не всем, то ли не везде.

Напоследок Дина решила пройтись по следам отряда. Кто знает, может, обронили что?

Спуск оказался неожиданно удобным и приятным, Дина даже замурлыкала под нос ритмичную мелодию, но, к сожалению, приподнятое настроение себя не оправдало. Кроме патрона из-под дымовой шашки не нашлось ничего. Дина и его прихватила, не пропадать же добру, а потом направилась дальше... Очень скоро она заметила движение, не поняв, где именно. Против воли, голова мотнулась влево. Ничего. Лишь затем она сообразила опустить взгляд.

У ручья лежала лошадь. Она изредка билась, пытаясь вытащить задние ноги из воды, очевидно, животное свалилось со скал. Дина живо спустилась, нарвав по дороге травы и пообламывав самые вкусные по ее мнению веточки. При ее приближении конь захрапел и забился сильнее.

Дина пробовала дать ему поесть, тыкала пучками прямо в морду, пользуясь тем, что боящаяся ее скотина не могла убежать, и появился шанс покормить с рук животное. Это было бы приятно. Но конь траву есть отказывался.

Вылечить его Дина не могла и не представляла, что ей с ним делать дальше... Впрочем, не так. Дина вполне представляла, что можно сделать с конем. Просто во всех придуманных вариантах он был обречен. На съедение.

Дина испытывала смешанные чувства. Прямо скажем, лошадку ей было очень жалко. Но это, по меньшей мере, триста килограмм живого веса, а то и больше! Мяса — пусть сто килограмм, потери при разделке обязательно будут. Но и остатки можно растянуть на декаду-полторы. Поэтому не радоваться находке она тоже не могла.

Вздохнув, Дина нашарила камень покрепче...

Через несколько минут она тащила на себе тушу по натоптанной уже тропе, покряхтывая время от времени. Наверное, она чувствовала бы себя гораздо лучше, если бы не пыталась бы покормить коня, прежде чем добивать его и сливать кровь. Но, так или иначе, это было мясо, вполне съедобное. Сочувствие сменялось аппетитом.

Наверху она вырезала из окорока неплохой кусок. Мельком пожалела, что нет времени на костер, но и сырая конина оказалась очень недурна на вкус. Правда, после сырого мяса в сон потянуло особенно крепко, Дине захотелось лечь на землю и сыто заурчать. Но физической возможности урчать по-кошачьи у Дины никогда не было, только хрипение взамен выходило, что порою сильно раздражало, а оставаться здесь ей никак нельзя.

— Quid vales?[34] — вяло спросила она у раненого на латыни. Тот не ответил. Дина потрогала его, и поняла, что он умер. — Жалко, — вздохнула она. Бессмысленность разговора и всего действа неприятно поразили её.

С каким-никаким опытом обобрать второго оказалось проще. Но вооружился умерший просто, только лук и один нож, а мешочка с монетами у него вовсе не было.

Дину это и не интересовало. Сейчас ей нужно было как-то доставить трофеи и мясо, и она решала эту проблему. Перенести-то несложно, но расстояние велико, усталость потом навалится. Впрочем, это ладно. А вот как объяснить Антону то, что она доставила столько груза? Дина не собиралась отнимать его жизнь, но выдавать, кто она, пока не в ее планах.

Заманчиво, конечно, полностью рассчитывать на полноту взаимодействия с нечаянным спутником, но сколько она повидала людей, которым никогда — никогда! — не следовало рассказывать, кто она есть. Не все они были естественниками. И даже не все даже слышали о химерах. К примеру, в России. Или во Франции. Таким представишься, по просьбе начнешь объяснять, что ты такое — и сразу жалеешь об этом. Или тебя жалеют, и вовсе не из-за возможных сложностей с окружающими, а как раз из-за того, что ты есть. Как будто с тобой что-то плохое сделали, а не жизнь дали.

Наконец, Дина решила сообщить, что лошадь она привела, но у той не было ноги и пришлось ее забить, чтобы не мучилась. Эта версия объясняет достаточно много, включая то, как она перенесла мечи и прочие трофеи.

Вздохнув уже который раз, но теперь уже предвкушая возвращение, Дина навьючила на оседланную еще тушу трофеи и взвалила ту к себе на плечи.

Глава 12

Антон

Долго рассиживаться Антон не стал, просто не мог бы высидеть со стянутыми руками, но в попытках освободиться он с грохотом скатился на пол кабины и сразу понял, что до этого всё было не так уж и плохо.

Некоторое время он ощущал руками колючие песчинки высохшей грязи, потом руки и спина затекли достаточно, чтобы крыша принялась готовить документы на переезд.

Пошевелиться он не мог. К невыносимому неудобству и ноющей боли примешивались и страх умереть на месте от голода, если Дина не придет, или сойти с ума от многодневной неподвижности, и неопределенность собственного положения, чреватая неприятным разбирательством. К счастью для Антона, подорванное здоровье выручило его. Попросту говоря, он почти уснул и ощущал дискомфорт весьма ослабленно.

Из пелены болезненной дремы парня выдернул звон ключа и пахнувший свежий воздух. Голос Дины окончательно заставил его осознать себя и прочувствовать невыносимость своей позы:

— Ты зачем лег? Там тебе должно быть неудобно.

Сразу ответить Антон не смог. Не то чтобы сил не хватало, скорее он не нашел достойного ответа.

— Развяжи меня, — наконец, произнес он, не повышая голоса.

— Ладно, — согласилась Дина, неаккуратно вытащив его за многострадальный воротник наружу, от чего Антон едва не взвыл. — А почему ты говоришь шепотом?

До этого момента Антон старался говорить и — помыслить страшно! — думать цензурно. Даже когда Дина его вязала. Но тут он так осатанел, что тщательно обругал Дину по матушке, возмущенный ее демонстративной недогадливостью. Шепотом. Та даже не покраснела. Иностранка, да еще и иномирянка скорее всего, что с нее взять. Наоборот, она приостановилась, пока он пополнял ее лексикон, а потом нагло заявила, что почти все эти слова знает, но ответа на вопрос ей в них обнаружить не удалось.

— Да быстрее развязывай! Я ж тебя щас прибью, — поторопил он ее. — Давай уже!

Пальцы Дины послушно задвигались быстрее, но к своему удивлению и некоторому ужасу, Антон ощутил, как шнур мало того, что еще ощущается, а как бы и не стягивает все локти все туже и туже.

— Эй... — тихонько позвал парень. — Ты что делаешь?

— Я связываю тебя, — невозмутимо заметила девушка.

— Зачем? — перепугался Антон.

Ноги его предательски подогнулись, и он сразу понял, что по собственной инициативе хотя бы сесть на землю ему сегодня не дадут, только теперь его придержали за локти, а не за шиворот. Больно, между прочим!

— Это... Дурные наклонности, что ли? — продолжил он. — Ты чего это задумала, а? Я против, учти! Ты это, прекращай давай...

— Я не стану. Ты проговорился.

— О чем это?

— Ты сам знаешь. Не увиливай. Сейчас ты будешь говорить мне правду.

Тон ему показался весьма многообещающим и зловещим. Очень уж ровно и твердо Дина произнесла последние слова. Антон опешил, лихорадочно перебирая в памяти, что говорил. Никакой крамолы он не смог обнаружить:

— Слушай, я не врубаюсь!

— Кстати, конкретно в этом я тебя не подозревала. Ты сам проговорился. Вот теперь расскажешь подробнее. И про топор, и про место, где тот спрятан, и как именно собрался на меня врубаться.

— Ты что, дура?! Какой, нахрен, топор?! "Врубаться" — это "понимать", идиотка несчастная!

— Да-а? Может и так. Только по контексту очень даже подходит именно мой вариант.

— Книжку по русскому перечитай, блин. Не может такого смысла быть у этого слова!

— Допускаю. Я вообще весьма беспристрастна по сравнению с тобой.

— Да что ты обо мне знать можешь?

— Э. Всякое. Значимое.

Она вдруг перехватила Антона поудобнее и забросила его обратно в фургон как полено в печку, животом вниз. Он глухо охнул и понял, что связки на руках точно потянул. Несмотря на свое далеко не превосходное самочувствие, отдыхать ему почему-то расхотелось. Впрочем, Дина тут же усадила его на кресло боком, лицом к себе.

— Может, хватит?! Я уже все объяснил.

— Не всё. Самую первую твою оговорку это не оправдывает. Она совершенно однозначна грамматически и лексически.

— Да что за оговорку-то? Б...ь, для тебя это не родной язык, я же слышу! Какого х... ты придираешься?!

— Хватит браниться, — вдруг злобно прошипела Дина, разом смахнув с Антона все боевое настроение. По коже пробежал мороз. Волосы встали дыбом. — Притворяться тоже. Ты сказал, что собираешься меня прибить.

— Э-э... Это же не всерьез... Ну, я же шутил... Шутка, ферштейн?

— Я не верю. В этом случае твой голос был бы модулирован иначе. Ты звучал довольно агрессивно. И убедительно. В любом случае, угрозами не шутят. Я могла бы тебя сразу застрелить, не будь ты беспомощен и сравнительно неопасен. Я не настолько уверена в себе, чтобы подвергать себя риску. И я развязывать тебя не буду. Пока не обработаю нейроблоком.

Вот тут колени у Антона задрожали всерьез. Он почувствовал неприятности тем самым местом, чувствительность которого за последние сутки значительно обострилась.

— Это еще что такое? — осторожно поинтересовался он.

— Интересно? Вообще-то так зовут препараты, которые парализуют отдельные участки нервной системы. Обычно ими обрабатывают руки. Жестко, но гуманно. Применяют обычно к особо опасным военнопленным, так что цени.

— И... надолго?

— Месяцы или годы. От дозы зависит. Для тебя я возьму дозу меньше. Сэкономлю.

Такая перспектива Антона совершенно не устраивала. Чего уж там, она привела его в ужас. Он понял, что хотя бы какое-то время слова ему придется подбирать очень тщательно. И лучше бы начать сейчас.

— Это... Я действительно не собирался тебя прибивать. Ну честное слово! Если б собрался, то не стал бы говорить.

Дина, потянувшаяся к подозрительного вида ящику, остановилась.

— В самом деле, это звучит разумно.

— Ну да!

— Однако оговорка на то и оговорка. Я читала. Эмоциональное состояние способно повлиять на логичность поведения. Ты не убедил меня.

— Гос-споди... Да ты понимаешь, что когда человеку плохо, он что угодно ляпнет? Я мог бы чем угодно грозить, и не только я! На моем месте любой сказал бы что угодно, лишь бы тебя подстегнуть, чтобы все поскорее прекратилось! Или ты совсем дура?