Вот же денек! Нет, погулять по лесу — это прекрасно, особенно если рядом с Доном, но делать это в промозглую сырость, да еще на ночь глядя, а главное — не по доброй воле, а потому что учителя так решили?

Да еще и туман этот. Сырой, промозглый, забирается под куртку, брррр!

Хотя... отличный повод взять Дона за руку. А если он удивится — сказать, что боится заблудиться в незнакомом лесу. В конце концов, быть своим парнем — дело хорошее, и нравится ей куда больше, чем 'этой странной девчонкой', как было в прежних школах. Но хочется же, чтобы он наконец посмотрел на нее не только как на друга...

— Киллер, держись ближе!.. — послышалось ровно в тот момент, когда Виола потянулась к нему через туман.

Послышалось — и словно утонуло.

— Дон? — позвала она, так и не найдя его рядом; стало не на шутку страшно. — Эрик?!

В этот момент рука что-то нащупала, что-то шершавое, грубое, твердое и совершенно точно неживое. Виола обмерла от ужаса, и только через секунду сообразила, что это просто кора дерева.

Вот ведь дурище! Дерева испугалась! Еще бы плакать начала: папа, забери меня отсюда, вот бы было позорище. Тьфу!

Дерево отчетливо издевательски заскрипело. Тоже, наверное, над ней смеется. Ну и правильно, пусть смеется, а мы сейчас фонарик... со светом и Дон найдется, и Эрик, и все остальные тоже.

Со светом стало еще хуже. Размытый, желтоватый, какой-то болезненный свет выхватывал из тумана жуткие корявые силуэты, похожие то ли на карликовые деревья, то ли на уродливых животных, и казалось, что они приближаются! Окружают, подкрадываются, сжимают кольцо...

Папа, папочка, что же мне делать?..

'Allume le feu, Viola', (Зажги огонь, Виола, фр.) — подсказала память отцовским голосом.

Огонь? Ну конечно, огонь! Хотя бы из зажигалки! Вся нечисть боится огня!

Зажигалка, где-то должна была быть зажигалка...

Виола зашарила по карманам, под руку попадалась совершенно ненужная ерунда: ключи, мобилка, монетка, смятая бумажка, перочинный ножик, потерянные пару дней назад запасные перчатки... Да где же эта проклятая зажигалка!

— Де-евочка, — мерзко растягивая "е", протянул один из этих, корявых и скрипучих, подобравшихся совсем близко. — Тебе мама не говорила по ночам в лес не ходить?

И залился дебильным хохотом, разевая полную зубов лягушачью пасть и хлопая себя по животу тонкими лапами-ветками.

Пальцы, наконец, наткнулись на гладкое и прохладное. Нашлась! Ну, держитесь, сейчас я вам!..

Виола выхватила зажигалку — но какое-то склизкое щупальце метнулось к ее руке и выхватило зажигалку; она тут же пропала в пасти... это был язык? Боже, какая мерзость!..

Хлюпнуло, чавкнуло, скрежетнуло на зубах... и помесь коряги с жабой выплюнула остаток зажигалки, не пришедшийся по вкусу.

— Ай-ай-ай, девочка, не играй с огнем!

Новый взрыв хохота — показалось, хохочет весь лес. Кусты, деревья, туман — все смеялись над ней! Что-то скользнуло по ноге. Захлестнуло щиколотку скользкой петлей, слегка сжало — словно попробовало на вкус. Что-то — ветка, а может и лапа — дернуло за волосы. Еще минута, и ее просто сожрут вслед за зажигалкой!

Нет-нет, не паниковать, только не паниковать! Надо попробовать отступить... разумное отступление не есть бегство!

Она попятилась, не отводя глаз от светящихся гляделок-гнилушек того, кто съел ее зажигалку. Он, наверное, был здесь главным. И еще попятилась. И еще...

А потом прямо из-под ног что-то метнулось, едва не сбив ее на землю.

И — сердито затявкало. Тоненько, но очень грозно.

Виола замерла, опустила взгляд, и едва не засмеялась в голос. Истерически.

Страшную корявую нечисть упоенно облаивал щенок. Белый, пушистый, с торчащими ушками и хвостиком-колечком. А нечисть, странное дело, тоже замерла, выпучив глаза в недоумении. Или отчего-то еще?

В лае вдруг отчетливо прозвучало: "Прррррочь! Сожррррру!"

Да это болотный газ! Я им надышалась и у меня галлюцинации. Поэтому чудовища. И говорящий щенок. А раз так — нечего их боятся, корявых! У вас тут газ, а у нас — Дракон, вот! Моего папу прозвали Драконом, а Рауль умеет выть по-волчьи, он вообще, может, оборотень! И я сама — дочь Дракона, настоящая принцесса! Еще не хватало, чтобы принцесса бегала от каких-то коряг и жаб-переростков!

Не дождетесь!

И щенка не получите, это мой щенок, нечего его тут пугать!..

Виола сжала кулаки и шагнула вперед. Прямо на жабокорягу.

— Пошел вон! — уверенно, как папа учил разговаривать с собаками, приказала болотной твари.

И, быстро наклонившись, подхватила щенка под теплое меховое пузико. Тот тихонько вякнул и смешно задергал лапами.

— Не бойся, маленький. Эти твари нас не тронут. — Она перевела взгляд на так и замершего в паре шагов от нее корявого; остальные попятились и растворились в тумане. — Вон, я сказала. И убери туман.

Корявый чуть отступил и как-то неуловимо изменил позу, так что больше не казался угрожающим. Наоборот, стал похож на нищего попрошайку с картин в папином музее.

— Щенка отдайте, зачем вам щенок? — проскрипел он жалобно и потянулся к Виоле лапой-веткой с растопыренными пальцами; между пальцами виднелись перепонки. — Зверь грязный, шумный... хоть его, а? Ку-ушать хочется, добрая госпожа!..

На миг Виола растерялась от слишком резкого перехода. Да и было все еще страшно — сон, болотный газ или что там, но корявых тварей много, а она совсем одна, еще и щенок на руках. Но она точно знала, что показать страх — верный способ потерять контроль. Не зря же папа и Рауль учили ее дрессировать собак.

— Это моя собака. Убери лапы. — Виола нахмурилась, но говорила ровно и спокойно. — Проведешь меня к лагерю и будешь вежлив, дам бутерброд с колбасой.

Жабокоряг сверкнул глазами гнилушками, быстро облизал рот зеленоватым языком и склонил голову набок.

— Добрая госпожа... кусочек бы?.. — увидев, что Виола хмурится сильнее, тварь уточнила: — Колба-аски! Хлебушка!

— Дойдем — получишь. И туман убери, мокро.

Не то что ей было жаль бутерброда прямо сейчас, но если зверюге хоть раз позволить сесть себе на шею, потом не сгонишь. Не поймет. Если хозяин разрешил грызть один тапок, значит, всю обувь можно!

— Да, добрая госпожа, сейчас-сейчас... — забормотал жабокоряг, делая какие-то странные пассы лапами.

У Виолы появилось подозрение, что ее дурят, но здесь уже собачьи методы воспитания не годились, а другие она еще не освоила. Потому просто ждала спокойно, пока закончится веткомашество — и с удивлением поняла, что туман рассеялся. То есть, наверное, опал. Он снова стелился по земле, а сквозь редкие сосны светила круглая желтая луна. Кажется, луна загипнотизировала щенка, потому что он совсем затих у Виолы на руках и только сонно моргал на эту самую луну. — Извольте следовать по тропе, добрая госпожа, — почти нормальным человеческим голосом сказал корявый и стал уменьшаться, уменьшаться... через секунду крупная жаба квакнула и совсем утонула в тумане, а сам туман между деревьями рассеялся окончательно, оставив лишь слабо светящуюся полоску-дорожку.

Что ж, лучше дорожка, чем общество страсти-зубасти, пожирательницы щенков.

Ну и гадость же примерещилась, фу-у!

Виола передернула плечами, покрепче прижала к себе щенка и пошла по дорожке к болоту — за деревьями уже виднелся просвет и, кажется даже мигал отблеск костра.

Идти было легко, костер приближался совсем быстро, словно под ногами было не болото, а самодвижущаяся дорожка аэропорта. И Виола позволила себе расслабиться. Тут же почувствовалась усталость, захотелось есть, и пить, и присесть, и уткнуться в чье-то крепкое плечо — желательно, Дона. Хорошо бы он уже был в лагере... наверняка уже в лагере! Он же говорил, что на Посвящении никогда не случается ничего страшного. Ни с кем. Только почему-то, когда поднялся туман, она об этом совершенно забыла.

Он так задумалась о Доне и Посвящении, что совершенно забыла про щенка на руках. А он вдруг проснулся, извернулся и свалился на землю.

— Малыш, ты куда?.. — Виола попробовала его догнать, но куда там! Пушистый белый комок мигом укатился в кусты и пропал, даже не тявкнул.

Оставалось только надеяться, что щенок побежал в лагерь, к людям и запахам еды. Хороший щенок, явно же домашний, и защищать ее полез. Надо будет его найти и взять домой, не оставлять же на поживу нечисти...

Подумала про нечисть и поймала себя на том, что вовсе не считает жабокоряг в самом деле порождениями болотного газа. То есть вполне допускает, что это в самом деле была нечисть, а не толпа корейских туристов.

Или все же глюк?

Да и леший с ним! Все уже закончилось, слава богу.

Зато без щенка на руках она пошла быстрее, и уже могла различить знакомые голоса: Маринка о чем-то спорила с Лизкой, Кир мурлыкал под гитару из Арии, командовал установкой палаток Твердохлебов... а голоса Дона не было, и от этого как-то даже взгрустнулось.

— Киллер! Ну наконец! — тут же послышалось из темноты. Дон сгреб ее в охапку и потащил к лагерю. — Я тебя обыскался! Думал, последним буду, уже шашлык готов, чуешь?.. Давай, пошли скорее, пока все не слопали!

Виола радостно прижалась к Дону и позволила тащить себя до самого лагеря. Вот теперь, когда Дона можно было потрогать и убедиться, что он настоящий, а не еще один глюк этого проклятого болота, все стало совсем хорошо... ну, почти.

— Я есть хочу ужасно! А ты щенка не видел? Представляешь, выскочил щенок, прямо на меня, а потом сбежал...

Дон покачал головой:

— Щенка не видел. Зато здесь до фига какого-то левого народу, Твердохлебов говорит, его коллеги. Вон, смотри, у костра!

У костра в самом деле толпились незнакомые люди — и мужчины, и женщины, и нечто волосатое неопределенного пола, — и радостно галдели наперебой со студентами. Кто-то из 'ведьм' уже обнимался с одной из чужих девиц, одетой в короткое платьице, совершенно не подходящее к месту и погоде. Как раз за этой парочкой Виола углядела белобрысую макушку.

— Эрик! — Виола помахала ему рукой, так и не отлепляясь от Дона: рядом с ним было теплее, безопаснее и вообще хорошо.

Эрик тоже их увидел, просиял и пошел навстречу, сгреб в охапку сразу обоих. Тут же откуда-то появился Ромка, стал рассказывать о новых учителях — громко, помогая себе жестами. Его неестественное оживление и приступ выпендрежа Виола списала на все тот же болотный газ.

По Ромкиным словам выходило, что все эти незнакомые люди — сотрудники местного заповедника, давние знакомые Твердохлебова и ведут факультативные практические занятия.

— То есть он обещал все рассказать подробно, когда все соберутся, — едва вклинился в Ромкин монолог Эрик и как-то странно на нее посмотрел: удивленно и смущенно.

Чего это он? Нос, что ли, в тине?

Виола вспомнила о жабокоряге и передернулась. После этой мерзости легко можно на себе пиявку найти, не то что тину! Пожиратель щенков!

Но все равно опустила взгляд на свою куртку — и окончательно впала в замешательство. Шерсть, да. Белая, щенячья. Но почему Эрик-то смущается? Или ему тоже привиделся говорящий щенок?.. но чего в этом щенке такого, чтобы смущаться?

Все страньше и страньше! Нет уж, пойдем по пути Скарлетт и не будем думать об этом сейчас. Подумаем завтра. Может быть.

А Ромка тем временем продолжал шутить на тему факультатива под руководством Дуремара, совершенно не замечая, что Дон косится на него недовольно, и кажется, еле удерживается, чтобы не одернуть. А Эрик и вовсе не слушает.

Виола бы тоже охотно не слушала, но громкий, какой-то назойливый Ромкин голос так и вбуравливался в уши. Хуже перфоратора! Как бы это его так прервать, чтобы не очень обидно?

— Шашлык! — вклинилась она, едва Ромка на секунду замолчал, набрать воздуха. — Я чую запах шашлыка! Надеюсь, он не из лягушек?

Дон и Эрик рассмеялись с явным облегчением. Ромка же кинул на нее косой недовольный взгляд, но тоже рассмеялся и попытался снова перевести внимание на себя: положил Дону руку на плечо и начал рассказывать какой-то скучный анекдот о лягушках.

По счастью, Дону это окончательно надоело.

— Ага, — кивнул он, недослушав. — Пошли-ка к Киру, что-то он там без нас поет?

И все так же придерживая Виолу за плечи, повел на гитарные переборы.

Кир пел "Потерянный рай", негромко и очень проникновенно. А голос у него был даже лучше, чем у Кипелова. И что он раньше не пел никогда?

Вокруг него собрался кружок — человек десять, из обоих классов вперемешку. Подпеть, что интересно, никто не пытался, да и не слушал почти никто: несколько человек сидели совершенно с отсутствующим видом, думая о своем, кто-то тихо переговаривался...

Ромка тоже что-то продолжал рассказывать Дону, а Дон — неуместно кивать и время от времени угукать. Виола недовольно поморщилась. Ну ладно еще одноклассники Кира не слушают, но уж Ромка-то мог помолчать! Не мешать!

Кажется, кроме Виолы слушал песню только Витек. Сидел рядом, молчал, горбился и изредка поглядывал на Кира исподлобья, виновато и отчаянно. Что это с ним?

А Кир, наоборот, выглядел довольным и умиротворенным, словно светился изнутри. Вот ему сейчас совершенно было начхать на чье-то внимание, на странности — ему просто было хорошо. В отличие от Ромки: тот все суетился, работал на публику, нарочито веселился. На контрасте с Киром выглядело особенно жалко.

И только когда Кир закончил песню и поднял взгляд на Виолу и Дона, она заметила еще одну странность.

Шрамы.

Четыре параллельных полосы на щеке, выпуклые и розовые. Пару часов назад их не было в помине!

Она не удержала, спросила:

— Кто тебя так?

Кир тронул щеку, потом удивленно посмотрел на свои пальцы, словно ожидал увидеть на них кровь. И в самом деле, кровь-то была — на воротнике свитера, на куртке. Немного, и казалось, ее стерли еще свежую.

— Один хороший человек. — И улыбнулся. — А вы долго. Будете чаю? У меня тут в термосе горячий...

Положив гитару, он отвернулся копаться в рюкзаке, а Виола внимательно вгляделась в Витька. Он молча придержал гитару, чтобы не свалилась с бревна, и помрачнел еще больше. Может быть это он оставил Киру шрамы? Но как? И почему шрамы? Что-то ничего не понятно.

Как раз когда Кир протянул Виоле кружку с чаем, послышался зычный голос Твердохлебова:

— Господа студенты! Прошу тишины и внимания!

Виола обернулась — вместе с Доном и ребятами, успев подумать только, что Твердохлебов зря носит свой тренерский свисток. Все равно ж никогда им не пользуется.

К физруку тем временем подошли все незнакомцы, а с ними и свои же учителя: Филька, Эльвира, Гремлин с Интригалом, Дорф... чуть не вся школа!

— А теперь, господа студенты, я представлю вам ваших будущих педагогов, чтобы вы могли пообщаться в теплой дружеской атмосфере и выбрать себе на следующий семестр специальные дисциплины. Начнем с прекрасных дам. Прошу вас... — Твердохлебов подал руку чернявой девице в коротеньком платье и помог вспрыгнуть на бревно. — Мавка Василиса Петровна, будет вести практические занятия по природоведению, обязательные для всех, и факультативные курсы прикладной ксенопсихологии.