В небесах поневоле, на земле вопреки. Общий

После первого же дня обучения я взяла у маона стопку пергаментных листов, которые уже в шатре связала кожаным шнурком на манер книжки. Строчки ровно ложились на бумагу, хотя писать грубо сработанной перьевой ручкой было неудобно и непривычно, и то и дело на желтоватых листах расцветали красочные кляксы. Чернила, к слову, здесь были необычные, темно-зеленые, получаемые из какого-то особенного мха, в изобилии произрастающего на болотах этого мира. Но сохли они быстро, почти мгновенно, как чернила гелевой ручки, и были достаточно вязкими, чтобы привычный человек обходился и вовсе без клякс.

День первый.

Маон Мерангель учил меня основам мироздания. Большую часть я уже слышала от леди Параль, что-то стало для меня открытием. Например то, что во всем мире обитает поразительно мало разумных — едва ли наберется десяток миллионов, и это учитывая незагаженный мир и огромный континент, по площади вмещающий две Евразии, что открывало просто потрясающие возможности для заселения. Но нет, люди заняли предгорные плодородные долины и океанские берега, в срединных степях поселились кентавры и орки. Гномы, что естественно, заселили горы, но учитывая их малочисленность, предпочли собраться под Гномьим Кряжем, или Адархоном, как называли его сами гномы. Драговы горы, Кракенов хребет и несколько более маленьких горных массивов были заселены только живностью разного рода. Та же ситуация происходила с лесами — несколько долин аур'таль и Великий Лес леас'таль, несколько крупных дриадских рощ — а остальные лесные массивы оставались нейтральной территорией. Мне была удивительна эта политика, пока маон Мерангель не пояснил, что никто не стремится захапать лишних земель, потому что никогда не знаешь, чем они тебе грозят. Ведь после тех экспериментов с Ваардом появилось огромное количество аномальных зон и мутировавших зверей, и брать под защиту дополнительные земли никто не торопился — твари бывали весьма злобными и настойчивыми, а Туманные лабиринты, один из которых был посещен мной вместе с койрой, и вовсе порождали вокруг себя огромную зону отчуждения. Так и вышло, что огромные пространства оставались ничейными, а государства, созданные людьми, даже не имели общих границ, разделяясь дикими землями.

Конечно, маон рассказал мне много больше, чем приведено в этом кусочке текста, но все это просто не уместилось в моей голове. Так что я решила записать хоть малую часть, чтобы все не забыть. Тем более что сведения показались мне важными.

Теор, наблюдающий за уроком Санны от дверей аудитории, с легким изумлением слушал преподносимые маоном истины. Вроде маг не сказал ни слова лжи, но все же многого недосказал. Например того, что людские земли, зажитые между океаном и разбросанными по континенту обиталищами "нелюдей" заселили едва ли четверть огромного континента. Ни одному из народов не было нужно, чтобы люди, численность которых росла гораздо быстрее, чем у долгоживущих рас, заполонили все плодородные земли. Так что большая часть северных земель оставалась незаселенной не потому, что людям не хотелось их защищать, а потому, что пересечь оркские степи могли единицы, которые не могли обжиться в большое, самостоятельное поселение в обширных северных лесах. Но влезать в обучение девушки Теор не стал. В конце концов, маон гораздо более опытный учитель.

Да и Теора больше волновал его проснувшийся дайн. Печать заметно ослабела и темный дух получил толику свободы, чему был крайне рад и ощутимо выводил всегда хладнокровного телохранителя из равновесия. Конечно, сейчас он в его сознании выглядел лишь как маленький клочок тьмы, и дайн вовсе не пытался посягать на тело Теора, но мужчина все равно был сильно обеспокоен и старался держаться подальше от Санны, в присутствии которой даракл был почему-то наиболее активен.

Третий день.

Сегодня маон впервые попробовал обучить меня магии. Конечно же у меня не вышло, хотя Мерангель утверждает, что у меня большой потенциал. Но стихии или совсем не откликаются на мой зов, или норовят уничтожить. Магия — это не мое. До сих пор саднит обожженное огненной стихией плечо, и покалывает отмороженные отдачей от водной магии пальцы. Маон, конечно, не пожалел своих сил на мое исцеление, но тело помнит ранения и так просто не хочет забывать испытанную боль.

Теор часто составляет мне компанию на занятиях. Слушает, задумчив, но при мне с магом никогда не говорил. И со мной мужчина почти не разговаривает. Он вообще стал довольно странным после той истории об Измененных. Чем-то она его зацепила. Хотя наверное он думает, как помочь своему дайну — каким бы резким не был телохранитель, я подозревала, что он стремится помочь любому, кто нуждается. Даже если это сходящая с ума кровожадная Измененная.

Чем больше занятий Санны посещал мужчина, тем в большее изумление приходил. Никакой системности — в один день они изучают мироустройство, а на следующий маон читает лекцию о мировой религии. На третий день и вовсе практическая магия. Конечно, телохранитель, лишенный каких бы то ни было магических талантов, никогда не занимался магией. Пределом его возможностей стало истинное зрение, позволяющее мужчине различать ауры. И он прекрасно видел, что Санна не сможет справиться ни с одной стихией — нет в ее ауре необходимых ключей, которые нужны для того, чтобы стихия признала мага своим. И маон не мог не видеть того же.

И все-таки он заставил девушку выполнить странные упражнения, которые едва не оставили ее без рук — еще бы, стихии не любят наглецов, посмевших обратиться к ним без предрасположенности. Только вот иномирная девчонка не могла этого знать, и покорно выполняла распоряжения учителя. Теор окончательно перестал понимать, что делает маон, прежде с таким радушием отнесшийся к девушке.

Впрочем, на вопросы Теора о методах обучения маг лишь холодно ответил, что "особый случай требует особых методов", после чего телохранителю пришлось заткнуться. С проявлением дайна он стал гораздо лучше понимать эмоции собеседников, а так же токи силы. Мерангель был зол, причем настолько, что сырая сила стала сгущаться вокруг него. Связываться с магом Теор не стал.

К сожалению, помочь Санне он ничем не мог — нахождение поблизости от девушки вызывало бурю эмоций, от которых флегматичный телохранитель уже успел отвыкнуть. Он крепился, пытался сохранять невозмутимость, порой ради этого едва не вгоняя себя в транс, но выдержать более часа рядом с ней не мог. В своих бедах он винил дайна, потому как раньше с ним такого не бывало, и вечерами подолгу выговаривал комку темноты в своем сознании, почему нельзя так издеваться над хозяином. Комок слушал, соглашался — и на следующий день все повторялось по новой.

Пятый денью

Равен снова появился. Я, правда, не обратила внимания на его отлучку, но он долго извинялся, рассказывал, что у него были загадочные дела в ближайшей людской деревеньке. Я только хмыкала понимающе. Как же, знаю я, куда понесло его крылатый организм, но высказывать не стала — даже порадовалась, что он не обманул, оставил меня в покое. Оказалось — рано. К вечеру Равен притащил в мой шатер огромный букет каких-то эльфийских цветов, цвета "вырви глаз" и с удушающе-приторным ароматом. Букет я вежливо выставила у входа в шатер, настояв, что цветам нужен солнечный цвет, а мне — свежий воздух. Снова попыталась объяснить Равену свою позицию, но, кажется, безуспешно.

Занятия по магии по-прежнему неплодотворны, маон нервничает. Говорит, что в конце концов я накоплю слишком много магической энергии, и точно притяну к себе из Ваарда нового духа, злобней и кровожадней бедняжки-Ксаны. К слову, своим внезапным магическим даром я обязана ей — девушка была магичкой и слияние все же образовало малую брешь в моей магическо-отрицающей броне. Казалось бы, радоваться надо, получила же магию, которую когда-то так хотела, но на деле я оказалась односторонней батарейкой — принимаю, а отдать не могу. Все у меня не как у людей, давно это заметила.

Сегодня виделась с Истиль. Эльфийка рассказала о своей семье — родители-зоологи, сестра, отправившаяся путешествовать в человеческие страны. Мы говорили недолго и ни о чем, так что цель этого визита осталась для меня загадкой. Но королева мне нравится.

Помимо магии маон учит меня эльфийскому языку и рассказывает разные легенды. Но как раз это я слушаю рассеянно, да так, что под вечер в голове остается только невнятная каша из нескольких историй, не имеющая ничего общего с оригиналами.

Порой Теору казалось, что чем ближе ночь Валеа — тем больше все сходят с ума. И он в том числе. Хотя наверное причиной его сумасшествия стал его дайн. Оказалось, дух совсем не такой, каким его представлял Теор. Частые беседы разбудили спящую сущность, и дайн продемонстрировал и ехидство, и чувство юмора. Пожалуй, он был очень похож на юного Теора, не ограниченного многолетними запретами и условностями. Дайн с этим не спорил, и на место главенствующей личности не претендовал — лишь радовался внезапной свободе и вниманию "носителя".

А Теор все больше утверждался в правдивости сказанных Санной слов — пресловутый "темный" дух оказался куда добрее и внимательнее, чем многие из остроухого народа. Но все же мужчина не до конца верил своему внутреннему монстру: кто знает, насколько коварным окажется дух, желающий вырваться из оков Печати?

Теор уединился в дальней части долины, стараясь не пересекаться лишний раз с эльфами — дайн, что закономерно, не слишком любил остроухую расу. А телохранитель, пытающийся наладить с ним контакт, слишком легко теперь выходил из равновесия. Едва не зарубив дерзкого мальчишку, посмевшего нелестно высказаться в его адрес, Теор ушел в добровольную ссылку. Но продолжал издали приглядывать за Санной — слишком беспокоили его странные занятия с магом, чтобы оставлять их без внимания.

Шестой день

Устроила взрыв. Стихии реагируют на меня резкоотрицательно, что я и пыталась объяснить маону, но он настоял на том, чтобы я влила больше силы в Зов. Я постаралась. В итоге нам пришлось перейти в другую аудиторию, потому что в той взъярившаяся огненная стихия уничтожила все подчистую, исключая маленький пятачок, где стояли мы со старым магом. Если бы не его реакция и сила его щита стала бы я сегодня горкой пепла. Но больше темы стихийной магии маон не заводил. И слава богу.

Равен не оставляет странных попыток ухаживания. Настроение, испорченное еще неудачами в магии, стало и вовсе кошмарным, сделав меня опасной для общества. Крылатый притащил мне в подарок деревянный браслет с золотистыми камнями, но был выставлен вон из шатра. Горжусь собой, я даже его не послала, хотя хотелось. Отговорилась болезнью и засела за дневник.

Теор совсем пропал. Теперь на уроки Мерангеля хожу в одиночестве, что не добавляет оптимизма. И вообще с каждым днем я все глубже погружаюсь в пучину депрессии, что мне крайне не нравится — потому что вместо привычной апатии все чаще просыпается глухая, глубинная ярость и ненависть к остроухим. Источника подобных чувств не понимаю. Это пугает.

Снова была приглашена к Истиль. Мы гуляли в парке, она рассказывала про цветы. Было интересно.

Чем же думает этот сумасшедший маг?! Санна же едва не погибла из-за его экспериментов! Теор буквально не находил себе места от ярости, метаясь по небольшой поляне, которая стала его убежищем. Он и не заметил, что полностью обернулся, и лишь довольное урчание дайна подсказало ему, что изменившееся цветовосприятие — это не выверты поглощенного эмоциями разума.

И что удивительно — никаких проблем с самоконтролем, никаких вплесков ярости и кровожадности. Лишь довольный почти полным освобождением дайн и злой до невозможности мужчина. И злость эта не имеет ничего общего с "безумием" дайна.

Теор еще долго просидел в облике даракла, с легким изумлением изучая свои руки-лапы и длинный хвост. Пока не упокоился достаточно, чтобы человеческий облик вернулся сам собой. Дайн был доволен, Теор — растерян, и, к его большому удивлению, тоже рад. Теперь он понял разочарование Санны после того, как способности койры оказались ей недоступны — в Измененных так много жизни, так много эмоций и свободы! Не будь у Теора такой железной выдержки, он вполне мог сорваться и по примеру своих родителей пойти вырезать эльфийскую долину. Вот чем опасно изменение — свободой. Теор тихо хмыкнул, бережно "погладив" притихший комок темноты в своем сознании. Словно говоря ему: "Спасибо, за открытые глаза".

Девятый день

Все плохо. Строчки прыгают, потому что злость и страх стали моими постоянными спутниками, и не помогает ни успокоительный отвар, ни скучная книжка. Вчера все же нашла приложение своей магии, и честно, лучше бы не находила. Поутру некая жеманная эльфиечка имела неосторожность бросить мне вслед: "Наплодили уродов, а нам разбирайся...". Я и раньше не отличалась сдержанностью, но все же последующие события вызывают у меня сейчас только одно желание — спрятаться на краю света, исключив все контакты с живыми созданиями. А тогда, я просто развернулась к ней, поймав взгляд бирюзовых глаз, и от души пожелала ей отравиться собственным ядом. Собственный голос сейчас вызывает у меня дрожь и суеверный ужас.

Эльфийка едва не погибла. Кое-как четыре целителя очистили ее кровь от неизвестного магического яда. А я в тот момент не испытывала ничего, кроме мстительного удовольствия. Это было страшно.

Маон потом долго говорил мне что-то о самоконтроле, об опасности эмоций при наличии нерастраченной силы, но я мало что восприняла. Обрела магию — и то темную, убийственную. Маон пытался объяснить мне, что это ничего не значит, но эмоции говорили другое. Меня будто было две — обычная я, и та темная, обладающая магическим даром. Кажется, я схожу с ума. Королева меня больше не приглашала.

Теору приходилось нелегко. Скрывать освобожденного дайна было сложно. Сдерживать эмоции — и того сложнее. А приближаться к Санне — вовсе нереально, потому что в такие моменты дайн рвался наружу, с необъяснимой радостью реагируя на девушку, а оборачиваться в даракла посреди эльфийской долины было чревато крупными неприятностями.

Теор тренировался каждый день, но все равно не мог побороть эмоциональных всплесков. Слишком молодой и несдержанный дайн, дорвавшийся до свободы после долгого заточения. А Санне становилось все хуже. Теор ощущал это каждой клеточкой тела. Она больше всего походила на взведенный до предела арбалет — или выстрелит, или сломается. И инцидент с отравленной эльфийкой лишь подтвердил опасения мужчины.

У Теора складывалось впечатление, что Мерангель нарочно доводит ее до крайней черты — чтобы она стала уязвимее. Зная о ее даре, он не научил ее элементарному — выпускать излишки силы. Только накапливать и запирать в себе. А то, что это разрушает девушку изнутри, кажется, нисколько его не волновало.