Сейчас в ее глазах появилась тревога. Тревога за него, а не обычный бабий страх, что жених сбежит из-под венца.
"Откуда же ты знаешь, что я не сбегу?"
Но она знала, разумеется. Вот в чем дело. А тревога ... Рэйчел, единственная из присутствующих на свадьбе, знала, какой он на самом деле. На той стороне.
"Та сторона ... ", — он смотрел на нее, как зачарованный, и не мог отвести взгляд.
— Извини, — сказал он вслух и успокаивающе улыбнулся. Однако открытие, сделанное мгновение назад, было такого рода, что переварить его так сразу, оказалось совсем непросто. И скрыть свое состояние от чужих глаз тоже было трудно, потому что, хоть там, хоть здесь, человек остается человеком, а быть вечным — днем и ночью — игроком в покер не каждому дано. А случилось с Кайдановым нечто совершенно невероятное. Что называется, открылись глаза, и он осознал, что, глядя на Рэйчел, видит не смешливую рыжую девчонку, на которую раньше в Городе даже внимания не обращал, а настоящую Рэйчел, которая спала сейчас в его объятьях на той стороне. И это не было иллюзией, порожденной любовью и памятью, а являлось истинной правдой. Личина исчезала, словно и не было, и видел он сейчас настоящую женщину, а не ее маску.
— Да, — он повернулся к Монголу. — Да, я готов, — Кайданов почувствовал, что, хотя с формальной стороны, он все сделал правильно, но на самом деле смотреть он сейчас должен не на Монгола, а на Рэйчел. — Хочу! — поправился он и все-таки повернул голову к невесте и не просто увидел, а всем телом ощутил, как вспыхнула она под его взглядом. — Желаю! — он поднял глаза к "слепому", без солнца или луны небу. — Взять в жены женщину, именующую себя здесь и сейчас Рэйчел, — привычки подпольщика это не вторая натура, как принято говорить, а первая, и, если Рэйчел взбрело в голову, назваться настоящим именем, то его, Кайданова, долгом, как мужа и командира, было обезопасить свою жену и своего бойца, запудрив всем присутствующим, кто бы они ни были, мозги.
... взять в жены женщину, именующую себя здесь и сейчас Рэйчел, — сказал он, снова опуская взгляд и глядя теперь прямо ей в глаза. — И жить с ней в мире и любви, — "Боже мой, да где же мне взять для тебя, милая, этот мир, если кругом война?!" — До тех пор, пока смерть не разлучит нас! — и, не дожидаясь формального приглашения, которое должен был, по идее, сделать Монгол, Кайданов шагнул вплотную к Рэйчел, обнял ее, чувствуя, что обнимает не личину, а живую женщину, и поцеловал так, как никогда в жизни еще не целовал. Но и то сказать, ее ответный порыв был так же нов и полон чувств, как и его собственный.
"Господи! — это была последняя здравая мысль, мелькнувшая в голове, прежде чем кровь, смешанная с любовью, нежностью и совершенно незнакомым Кайданову пряным вином счастья, ударила в виски и напрочь стерла из сознания все посторонние мысли. — Господи, возьми меня, но сохрани ее! Это все, о чем я тебя прошу!"
6.
Она очнулась в холодной пустоте, и испуг ее стал естественной реакцией на неопределенность положения и отсутствие света, звуков и вообще каких-либо внешних раздражителей. Однако именно полное отсутствие ощущений — она не чувствовала даже собственного тела — осознанное в следующее после пробуждения мгновение, Лису, собственно, и спасло. У нее ведь имелся кое-какой — за двадцать-то пять лет! — специфический опыт волшебницы, и ощущение "без ощущений" было ей давно и хорошо знакомо. Это ее несколько успокоило, не позволив удариться в панику. Впрочем, спустя еще несколько мгновений Лиса обнаружила, что не все так просто, как хотелось бы. Во-первых, кое-что она все-таки чувствовала, и это было неправильно, потому что холодно под Звездным небом не было никогда. А во-вторых, здесь не было звезд. "Черные небеса" имелись, а звезд не было. И все-таки откуда-то Лиса твердо знала, где она находится, хотя, вроде бы, отсутствие звезд и холод такой уверенности противоречили. Удивление позволило окончательно освободиться от бремени страха и вспомнить себя, что оказалось совсем не просто, но в конце концов удалось сделать и это. Оставалось лишь разобраться в том, что здесь не так и почему.
Своего тела она совершенно не ощущала, и это было нормально. Так обычно и бывает, хотя с полдороги никто не возвращается. Обычно нет, но почему бы не попробовать? Лиса еще не вспомнила, что там и как, но уже знала, что со "Звездным небом" что-то случилось. Вполне основательный повод, чтобы вернуться, не так ли?
Она настроилась на "возвращение" и чуть напряглась, останавливая "движение вверх", которое, в принципе, уже прекратилось и само, и "упала вниз", как было принято говорить в Городе. Упала и тут же получила разом все "тридцать три удовольствия". Едва Лиса оказалась в собственном теле, как кожа вспыхнула огнем, так будто вся ее поверхность представляла собой один большой ожог. И одновременно нестерпимо зачесались все проклятые внутренности, весь тот ливер, о существовании которого человек обычно даже не помнит. Особенно мучительным был зуд в легких и пищеварительном тракте, который Лиса — по этому гребаному зуду — могла проследить сейчас на всю его долбаную длину. Но хуже всего было то, что возникшая из небытия голова сразу же стала тяжелой и наполнилась сводящим с ума визгом, буквально лишившим ее способности думать.
"Что за ... "
— Ничего не понимаю, — сказал где-то рядом чужой, явно встревоженный голос. — Ты видишь?!
— Что там у вас? — а это был уже совсем другой голос, но оба они ударили по ушам с такой силой, что Лиса закричала. Боль была невыносима. Она сразу затмила все остальное, с чем, пусть и с невероятным напряжением сил, Лисе удавалось кое-как справляться. Но собственный захлебывающийся крик ее смертельно оскорбил. И это оказалось очень удачно, потому что унизительнее собственного визга она ничего себе представить не могла.
"Умереть молча" — так она когда-то решила, но, видимо, не судьба.
Смутная эта мысль заставила ее, тем не менее, бороться. Лиса, едва ли соображавшая, что с ней происходит и почему, попыталась собраться и "отключить" ощущения, и почти мгновенно, как мяч, отскочивший от стены, ухнула обратно в знакомую уже холодную тьму "той стороны".
"Что за черт!"
И тут она все вспомнила. Это было, как обвал в горах или удар огромной океанской волны, но упоминание о черте обрушило мешавший ей барьер, и Лиса вспомнила ...
... Из пивной она ушла в начале одиннадцатого. Было еще не поздно, и здесь, в центре Мюнхена, на улицах оказалось полно народа, даже, несмотря на холодный ветер и облаву, устроенную после очередного — которого уже за этот день? — инцидента. Впрочем, полиция и спецназ вели себя вполне корректно. Война войной, но распугивать туристов себе дороже. Как и прежде, никто на Лису внимания не обращал, слишком она была обычная. Один раз документы все-таки проверили и, извинившись, тут же отпустили. И она не дергалась. А чего волноваться? Люди работают, террористов ищут. Вполне естественно улыбнулась полицейскому офицеру, возвращавшему ей удостоверение личности, помахала ручкой десантникам в камуфляже, и пошла, "пританцовывая", своей дорогой.
Через полчаса, недалеко от центра, но все же несколько в стороне от наиболее шумных улиц, она нашла себе подходящую гостиницу, небольшую и не отмеченную ни одной звездочкой, но чистенькую и даже уютную, во вполне провинциальном смысле этого слова. В том, что первое впечатление не обмануло, Лиса убедилась, оплачивая номер и поднимаясь к себе, на третий этаж. Все встреченные ею постояльцы оказались людьми немолодыми и обстоятельными. Настоящие бюргеры, среди которых она окончательно успокоилась. Успокоилась и, как ни странно, почувствовала себя "дома", хотя, казалось бы, какой из гостиницы дом, и при чем здесь чужая для нее, как Марс, Германия? Но так случилось. И причина, вероятно, лежала не в области конкретики, а только и исключительно в состоянии души. Здесь, на этом островке традиционного порядка, где все, и постояльцы, и работники отеля проецировали во вне, то есть и на Лису тоже, свое спокойное и уверенное отношение к миру и к себе в нем, и она — лишенная покоя душа — вопреки всему, вдруг ощутила себя не "отрезанным ломтем", а частью этого странного и, в общем-то, чужого для нее мира.
Придя в номер и наскоро приняв душ, Лиса уже через полчаса залезла в постель и с наслаждением смертельно уставшего человека вытянула ноги под теплым одеялом. В этот момент ей было так хорошо и уютно, что даже мысль закурить, исчезла, мимолетно и почти нечувствительно тронув сознание. Ничего кроме, как просто лежать, наслаждаясь этим чудесным состоянием, Лиса сейчас не хотела. Ей было хорошо, и может быть, поэтому, едва только она погрузилась в сладкую дрему, не успевшую еще, впрочем, превратиться в настоящий крепкий — "с устатку" — сон, Лиса легко и без внутреннего сопротивления ушла в Город. Возможно, это была ошибка. Делать так, не принято. И уж точно, что это была слабость, род наркотической зависимости, от которой не был свободен ни один маг. Но, с другой стороны, обстоятельства вроде бы благоприятствовали — она ведь была в номере одна — и желание "послушать улицу" и узнать новости взяло верх над вбитой, кажется, в спинной мозг осторожностью и здравым смыслом.
7.
"Значит, это и есть плен ... "
С этой стороны она увидела плен впервые. Как говорится, в первый и последний раз, потому что отсюда не возвращаются и в Город, чтобы рассказать, что там и как, не приходят. Во всяком случае, Лисе о таких случаях ничего конкретного не знала. Ходили, правда, какие-то глухие слухи, но, скорее всего, и они являлись не отголоском правды, а обычным для любой человеческой общности фольклором. Мрачными ночными страшилками, вот чем они были. И все, что подполье определенно знало о том, что происходит после захвата, знало оно не от сгинувших навсегда, а от тех, кто их брал. Раньше захваченных магов накачивали наркотиками, ну а теперь, судя по тому, что было известно Лисе, у "охранки" появились и другие, сильно продвинутые — после зверских экспериментов семидесятых-восьмидесятых годов — технические средства. Конечно, от мага, находящегося в беспомощном состоянии, ничего путного не добьешься, кроме, разве что, обычных для любого подполья паролей и явок. Но зато и сюрпризов ожидать не приходится. Впрочем, и волшебники не все на одно лицо. Одни могут много, другие — мало, но, не зная наверняка с кем имеют дело, сукины дети обычно не рисковали. Живой маг опасен, из этого и исходили. А потому при провале колдунов большей частью просто убивали, но не всегда. Информация хлеб любой контрразведывательной службы. Это аксиома. К тому же господам и товарищам и "науку двигать" нужно было. Так что и лабораторные кролики время от времени требовались. Все это Лиса знала, а теперь вот и сама влипла. И, судя по всему, влипла по-крупному.
Однако делать было нечего, вечно ведь внутри "кокона" сидеть не будешь, и, "отдышавшись", Лиса "вернулась в себя". На этот раз она знала, чего следует ожидать, однако лучше от этого не стало. Моментально вернулось ощущение пламени, лижущего кожу, страшная резь в глазах и убивающий гул в ушах, и, разумеется, треклятый зуд во всем теле, от которого можно сойти с ума.
— Что происходит? — нервно спросил отдаленно знакомый мужской голос.
— Не знаю, — ответил другой и тоже, вроде бы, слышанный раньше голос. — Мы с таким еще не сталкивались. Она не приходит в себя, а должна ... Вернее, как будто приходит, но ненадолго, и снова ... Черт! Смотрите! Вот опять, а сейчас она, по идее, должна уйти ...
"Уйду ... "
Лиса опрометью бросилась назад, в холод и тьму ... Чего? Ада? Или специального Рая для умирающих в муках волшебников? Или это всего лишь агония, отсроченная смерть? Впрочем, сейчас у нее неожиданно мелькнула очень интересная догадка о природе спасительной "холодной тьмы", однако если это предположение было верным, следствием из него должно было быть ...
Боясь поверить самой себе и еще более страшась, что ошибается, Лиса "оглядела" окружающий ее холодный мрак и со всей силой, на которую была сейчас способна, захотела увидеть звезды. И желание ее исполнилось. Не сразу и не вдруг, но дела это не меняло. Мрак "подернулся рябью" — более точного образа или определения у Лисы просто не нашлось — а затем там, где еще мгновение назад ничего не было, стало появляться нечто. В конце концов, звезды возникли из небытия, но были при этом такими, как если бы Лиса видела их сквозь плотную черную кисею. "Голосов" сквозь эту вуаль слышно не было, различия в цветности звезд только угадывались, и не факт, что догадки эти были верны, но все-таки мрак отступил. И это уже было настоящее кое-что. Лиса собралась с силами, даже не задумываясь над тем, что конкретно она делает — ей было достаточно знать, чего она хочет — и совершила еще один рывок. Ощущение было такое, как будто прыгаешь с одного края пропасти на другой и летишь над бездной. Но полет твой отнюдь не стремителен, как следовало бы ожидать, а, напротив, замер во времени или, скажем, оказался вписан в рисунок. Однако при всем при том, Лиса совершенно определенно знала, что "долетит" и, значит, спасется, но, с другой стороны, "ощущала", что "связки на ногах" порваны от запредельной силы толчка, и совершенно непонятно, как она теперь собирается идти на этих "ногах" дальше, после того, как долетит до противоположного края.
И она "долетела". Темная вуаль исчезла, как ни бывало, и звезды, прекрасные звезды их тайного небосклона обрели свой истинный облик.
"Звезды ... " — выходило, что случайная, вздорная, в общем-то, мысль на поверку оказалась отнюдь не вздорной и, вполне возможно, не случайной.
"Возможно, просто пришло время".
Могло случиться и так. Лиса всмотрелась в рисунок "звездного неба", пытаясь увидеть его "новыми глазами", но что скрывал рисунок созвездий? Что мог или хотел скрыть?
— Привет! — прошуршал в "ушах" вкрадчивый голос. Судя по всему, говорила с Лисой вот та маленькая прозрачная и искристая, как бриллиант, звездочка.
— Привет, — Лиса естественно знала, что голосам "сирен" верить нельзя, и отвечать им не следует. И никогда раньше этого не делала. Никогда. Раньше.
"Но сегодня у меня особый день ... "
— Как дела? — спросила звездочка. — У тебя, похоже, неприятности?
— Да, — не стала скрывать Лиса. — Неприятности. У меня. Хочешь помочь?
— Тебе? — неожиданно звездочка изменила цветность, стремительно превращаясь из бриллианта в аметист, и светимость ее возросла, и видимые размеры тоже ...
"Значит, все в нашей власти? Или все-таки только в ее?" — Лиса вдруг поняла, что "голос" принадлежит молодой женщине, совсем молодой, едва ли не юной. Именно женщине и непременно юной.
"Откуда я это взяла? — но, уже задав себе этот вопрос, Лиса поняла, что, "говоря" слово взяла, подразумевала — знаю.
"Знаю ... "
— Тебе? — спросила звезда.
— Мне, — подтвердила после паузы Лиса.
— Не знаю, — "серена" обрела уже свой истинный облик. Размеры ее и мощь вызывали уважение, граничившее со страхом. Впрочем, страха как раз и не было. Он умер, ее страх, где-то там позади, на хирургическом столе в пыточной мюнхенской "больнички". А истинность размеров... Откуда вообще взялась у Лисы уверенность, что видимые параметры звезды соответствуют действительности? И что означает "соответствуют"?
