Можно было сказать, что из них двоих Ири действовал на Грандина гораздо более разлагающим образом, привнося в скрупулёзную педантичность последнего ноту очаровательной легкомысленности, позволяя смотреть на вещи под менее категоричным углом.
— А зная тебя, — продолжал Мистраль весело. Судя по тону, эта игра ему нисколько не надоедала, более того — виделась чрезвычайно увлекательной, — я могу предположить, что ты... здесь! — с этими словами он легко перемахнул через стойку и присел на корточки, заглядывая под стол. — Ну, здравствуй, радость моя, — возвестил он убийственно ласково.
Ири, издав нечленораздельный писк, сжался в комок и закрылся книгой.
— И когда ты только повзрослеешь? — со вздохом заметил Ран, ухватив его за щиколотку и вытаскивая из-под стола, чтобы привлечь в свои объятья. — Не то чтобы я был против, но у господина Магнеуса, по-моему, случилось нервное потрясение. В умении шокировать общественность мы с тобой побиваем все рекорды. Иногда я думаю, где тебя черти носили раньше, Ар? — Мистраль с усмешкой всмотрелся в загорелое лицо. — Знал бы, что жить с тобой окажется так весело, честное слово, пристал бы на первом курсе.
— По-моему, ты только этим и занимался... Разве нет? — осторожно брякнул Ири, подглядывая одним глазом из-за учебника и гадая: "Миновало? Или лиха беда начало?"
— Занимался, да не в том направлении. А может и в том. Любить тебя очевидно надо меньше, чем пороть.
Мистраль, выдернув из рук Ири книгу, а затем оторвав ладони Ара от его лица, притянул юношу к себе и ласково поцеловал.
Ар с надеждой вскинул голову. Расправа отменялась, или Мистраль ещё не видел его оценок?
— И что мне с тобой делать? — безнадёжно поинтересовался Мист и, не сдержавшись, чмокнул в нос.
— Я опоздал на урок, — старательно отводя глаза, пробубнил Ири и получил ещё один поцелуй, начиная млеть от свалившегося незаслуженного счастья, пытаясь выбрать между: "Мистраль не знает" и "Мистраль сильно ударился головой". Оба варианта одинаково устраивали.
— Я тебя отпросил, — Грандин, кажется, поставил для себя задачей исцеловать его лицо.
— Но мне... Не стоит пропускать занятия, — Ар слабо протестовал, скорее для вида, демонстрируя, что у него всё-таки сохранились остатки совести, и, разумеется, не желая, чтобы Мистраль отпустил его.
— Не волнуйся, ты больше не пропустишь ни одного занятия, — с абсолютной уверенностью пообещал Грандин и оторвался от Ири. В эту секунду Ар готов был поклясться — в глазах любовника таился дьявол. Более того, невероятно, но он смеялся.
— Но...
— Ири, до следующей пересдачи, а она состоится через три недели, ты будешь заниматься дома, под моим чутким руководством. И клянусь тебе, радость моя, когда мы закончим, ты станешь гораздо усерднее относиться к учёбе. Только попробуй мне сказать, что ты не хочешь или не будешь — я стяну с тебя штаны и надеру твою хорошенькую задницу... хм... во всех смыслах этого слова. Я не шучу, Ири! Я очень зол! Понимаешь?
Ар побледнел и поспешно рванулся прочь, отпихивая руки Грандина.:
— Ты не посмеешь, ты...
Вместо ответа Мистраль перехватил его торс и принялся расстёгивать пояс, без усилий прижимая к себе брыкающееся тело.
Осознав, что Грандин всерьёз вознамерился выполнить угрозу, Ири поспешно капитулировал:
— Мистраль, без крайностей! Я согласен.
— Всегда подозревал, что ты сообразительный парень. Интересно, и зачем ты только прятал этот талант? — Мистраль коротко поцеловал его в висок и поправил одежду, не позволяя себе демонстрировать ни малейшего следа гнева. — Значит, не будем терять времени, Ири, — прибавил он, как всегда по-особенному издевательски растягивая его имя, что говорило о том, что кое в чём Мистраль всё-таки не изменился.
За их спиной кашлянул господин Магнеус. Кажется, при виде сидящих на полу юношей старика едва не хватил удар. Особенно если учесть, что Ири Ар сидел, а точнее почти лежал коленях Мистраля Грандина.
— Я нашёл книгу, — промямлил Магнеус, не зная, как вести себя в подобной ситуации: молодые люди, стоящие гораздо выше по социальной лестнице не относились к числу тех, кому он без опаски мог сделать замечание, даже имея на это полное право с позиции возрастного авторитета.
— Большое Вам спасибо, — невозмутимо, словно ничего не произошло, Мистраль поднялся с пола и поставил на ноги красного, как варёный рак, любовника. В отличие от Миста, в любой ситуации способного вести себя так, словно делал окружающим огромное одолжение, Ар подобной непрошибаемостью не обладал. — Запишите на моё имя. Я заберу её завтра, а сегодня... — он жёстко перехватил вознамерившегося сбежать под шумок Ири за шиворот и притянул обратно, перехватив поперёк для надёжности, — вынужден откланяться — дела.
Обаятельно улыбнувшись, Грандин с достоинством покинул помещение, бесцеремонно таща за собой вяло упирающегося Ара и оставляя шокированного господина Магнеуса пребывать в полнейшей растерянности.
Глава 26
— Ири, не отвлекайся, записывай условие.
— Ран, пощади! У меня пальцы болят, и спина затекла. Ты не учитель, ты — чудовище! В конвенции о правах написано, что обучение не может длиться больше двух часов без перерыва... Я кушааааать хочууууууу! — Ири жалобно ныл и подкупающе морщил носик, испробовав все представляющиеся возможными средства от откровенных выклянчиваний до попыток изобразить обиду, рассориться и снова начать ныть и уговаривать, предлагая откупиться.
Он даже пытался удрать, пользуясь тем, что Мистраль отвернулся, ровно для того, чтобы через несколько минут въехать в кабинет, переброшенным через плечо громадного лакея с каменной рожей...
Мистраль Грандин учёл абсолютно всё, перекрыв кислород, перерезав все ходы к отступлению.
Альфонсо и Эргет лазали ночью под окнами и посылали Ири передачки с записочками, которые Ар поднимал и спускал на верёвочке, ибо всё остальное оказалось строжайше запрещено. Посетителей разворачивали на пороге. Имело ли смысл рассказывать, каких усилий друзьям стоило ночью пробраться в сад для того, чтобы спешно удирать через забор от догов, которых сторож спустил с цепи, приняв студентов за воров.
Мистраль старательно не замечал происходящего, усиленно апробируясь в роли домашнего тирана. Просто покидать помещение и отворачиваться ему приходилось всё чаще и чаще, ловя себя на мысли, что скоро он совершенно разучится по-светски вежливо смеяться, потому что большую часть времени дико, непристойно ржал, совершенно невоспитанно, словно конь.
— Вставайте студиозы, все по местам! Последний наш час наступаааает! Врагу не сдаётся наш гордый собрааааат... — забравшись на стол, Ири горланил песню, устроив решительный бунт, скандируя, — Нет — Мистралю! Нет — учёбе!
Из тетрадки он сделал плакат, на котором жирными буквами было написано: "Хочу каникулы!!!"
На первый раз Грандин учёл его требования и, стащив прыгающего бунтаря с трибуны, действительно устроил каникулы. Долгие, длинные, большие, глубокие такие каникулы. Сначала на столе, потом на полу, затем на диване, потом каникулы продлились в спальне, продолжились в ванной и завершились в библиотеке, куда Ар практически приполз на четвереньках, слёзно умоляя о пощаде, согласный учиться, учиться, и ещё раз учиться, как заповедовал Великий Мистраль. Великий Мистраль, мученически задыхаясь от давимого внутри хохота, милостиво обещал подумать, посмотреть на поведение, учесть успехи и старательность ученика.
Вооружившись указкой и похлопывая ей себя по ладони, дабы нагнать ещё больше страха неминучего, Грандин рассекал по кабинету, меряя периметр пространства, и менторским тоном объяснял тему дифференциальных уравнений, аккуратно выписывая формулы на доске.
Математика давалась Ару сложнее всего, он её страстно ненавидел. Если остальные предметы проходили быстро, легко и с энтузиазмом, то всё, что касалось этой науки, превращалось в увлекательную тягомотину. Увлекательную — со стороны Мистраля, ибо учеником являлся Ар. Тягомотину — со стороны Ири, ибо эту тягомотину он ненавидел, и "тягомотина — это тягомотина!!!! Какой математикой её не обзови. Тя — го — мо — ти — на"
— Ран, я устал... Правда устал, — Ири смотрел умоляющими большущими глазами, способными растрогать самоё чёрствое каменное сердце, но на железную выдержку Грандина его нытьё не производило никакого эффекта, чего, впрочем, нельзя было сказать обо всех остальных органах. И дабы не провоцировать самого себя на очередные каникулы (находиться рядом с Аром и не приставать — представлялось задачкой повышенной сложности), Мистраль сделал то, что от него совершенно не ожидалось: развернулся и уставился на Ири аналогичным взглядом в ответ, изображая такого "умоляющего, несчастного лапу", что Ар не выдержал и, всхлипывая, с хохотом рухнул на тетрадь.
После чего, сдув невидимую пылинку с указки, Грандин вновь превратился в железного монстра и продолжил урок с видом полного морального превосходства над слабенькими силами противника, которому не оставалось ничего иного, как со вздохом приняться за писанину, изображая замученного ученика.
— Вот уморишь ты меня, Ран, и сам потом жалеть будешь. Подумаешь, отдохнуть попросился!
Мистраль сглотнул. Любуясь склонившимся к тетради чётким профилем Ара, обиженно бубнившего себе под нос, он, не переставая, терзал себя вопросом:
Осознаёт ли Ири собственную власть над ним? И существует ли такая вещь, в которой он смог бы отказать ему, если бы Ири попросил по-настоящему?
Но сейчас, подыгрывая, выбранному амплуа, Ран высокомерно вздёрнул бровь и смерил любовника уничтожающим взглядом:
— Отдохнуть? И не мечтай, позорное недоразумение! Ты не встанешь с этого кресла до тех пор, пока не освоишь материал.
— Но я освооооииил... — Ири превзошёл себя, пытаясь похныкивать, и Мистралю стоило огромного труда сохранить невозмутимость.
Несмотря на видимые протесты, эта игра забавляла обоих. А учитывая, что актёрскими способностями они оказались одарены в полной мере, спектаклю не хватало только зрителей. К счастью и полному согласию, в зрителях этот спектакль не нуждался: оба актёра были безнадёжно влюблёны в игру друг друга.
— Хорошо, — старательно хмуря брови, кивнул Ран.
Губы против воли расползались в разные стороны в совершенно дурашливой ухмылке. Невозможный мальчишка!
Даже доводя Грандина до кипения, Ар одновременно умудрялся рассмешить, и временами Мистраль находился в полнейшей растерянности, не уверенный, что именно преобладает в его реакции: смех или злость.
Занозой Ири, аналогично, оказался преизрядной, талант не пропьёшь, так сказать. Теперь все эти шуточки Ара открывались Мистралю с новой стороны.
Наблюдая за усердствующим любовником, Грандин приходил к неутешительному для себя выводу, какого дурака свалял, объявив войну там, где изначально не было вражды, выискивая недоброжелательность в чужом дружелюбии, не понимая, что это не Ири закрыт от него, но он сам не желает простить. А вот теперь они вместе, и ничего иного в жизни больше не хотелось — только быть с ним, вот так, по-глупому, беспечно сумасбродствуя, не ища ответов на вопросы, просто отдыхая душой.
Эгоистично и глупо ожидать, что так будет всегда.
Рано или поздно Ири придётся повзрослеть и сделать свой жизненный выбор, но очень хотелось надеяться... Да что там говорить, Мистраль свято был уверен в том, что им не суждено расстаться. Будущее Ири виделось ему достаточно чётко — исключительно рядом с собой.
— Проверим. Записывай...
Сложись судьба Мистраля иначе, он мог бы стать блестящим преподавателем. Правда, преподавателем абсолютно неумолимым и впадающим в крайности относительно единственного ученика.
Ири бросал на Грандина жалобные взгляды, надеясь получить снисхождение, но какое там! Мистраль с такой суровостью и пылом взялся за обучение, что Ар с тоской вспоминал славные денёчки в Академии. В тайне от Грандина он завёл календарик и зачёркивал чёрным оставшиеся до освобождения дни.
Правда, бывали моменты, когда ему совсем не хотелось освобождения. Например, когда Мистраль, подходя со спины, массировал плечи или обнимал, целуя в ухо, бархатистым тоном сообщая о том, что позволяя столь желанному ученику пропадать за учебниками, он мучается гораздо сильнее.
Один раз, издеваясь, Грандин заставил его повторять формулы во время секса, не давая кончить, пока Ири не ответит урок. После чего Ар целый день не разговаривал с ним, смертельно обидевшись и не собираясь прощать. Понимая, что бастион не сдастся, а штурмом крепость брать не хочется, Мистраль, издав душераздирающий комичный вопль и дурачась, встал на колени, призывая небеса в свидетели, обещая покончить самоубийством, если безжалостное чудовище не простит. Когда он скорбно начал общаться с собственным членом, сообщив, что им не повезло, жизнь кончена, и пора практиковать воздержание, уйти в монастырь... женский и погрузиться в священный целибат, ибо никто не любит, стараний не ценит, не даёт...
Ири, рыдая, сполз со стула, загибаясь от хохота и не в силах разогнуться, чем Мистраль моментально воспользовался, стеная и охая, с видом кающегося грешника и устроил показательный акт примирения, вымогая отпущение грехов. Сначала — искупления грехов, потом — очистки совести, а морали у него отродясь не водилось, как и нравственности, как и стыда, и... Ири это ужасно нравилось.
Представить, что надменный и гордый Мистраль способен опуститься до подобных плебейских шуток, было решительно невозможно. Но, оказывается, за ледяной маской прятался очаровательный задира и легкомысленный шалопай, ничем не уступающий Ару, а в некоторых выходках запросто способный обставить его на полголовы.
Сделав это открытие и совершенно растаяв, Ири простил, как прощал всегда, не в силах противиться власти чужого обаяния, любя всем сердцем. И, в отличие от рассудка, оно оказалось гораздо более честным.
Они не просто жили вместе, но словно открывали друг друга заново. День да днём, с любопытством заглядывая в книгу чужой души и понимая, что там содержится огромное множество самых разнообразных страниц, ценных, по-особому трогательных, хрупких. Порвать или испортить их казалось решительно невозможным. И не могло возникнуть в мире вещи, что развела бы их по сторонам сейчас, теперь, когда они стали настолько близки, сойдясь, прорастая общими корнями.
Но в то же время, ощущая рождающееся единение, иногда Грандин со страхом замечал, что Ири — уступающий, сдающийся и проигрывающий Ири — каждый раз оказывается впереди. На лёгких полшага. На маленькие миллиметры незаметной воздушной лёгкости. Беспечный, быстрый, непостоянный, меняющийся...
Это открытие вызывало внутри Мистраля безотчётную тревогу, мечущуюся панику, понимание, что для Ара всё слишком легко, и однажды этот золотистый мотылёк сочтёт, что нет никакого смысла продолжать освещать сумрачную темноту Мистраля, и упорхнёт, расправив крылья, в погоне за новыми впечатлениями, а Грандин не сможет удержать. Ничем и никак, потому что они слишком разные...
