Цр: Идущая

— Раир! — позвал Ликт. — А что теперь? Нам же нельзя тут оставаться. Те охотники за чужими головами, которые налетели давеча, они ж рассказали, где мы. Надо мылить лыжи, пока не поздно. Так?

— Так-то оно так, — проговорил Раир, не отрывая глаз от спящей, — да неважно. Далеко мы уйдём сейчас? Реане нужно выспаться как следует, значит дня на два мы тут точно застрянем. Место надо найти побезопаснее.

XIII

Ты копаешься

в своих прошлых жизнях.

Когда-то ты была королевой,

когда-то — убийцей,

когда-то ведьмой.

Ты никогда не была обычной,

никогда тупой

или скучной...

Рам Цзы

Переносить лагерь они не стали, место и так вполне подходило: увидеть троих не увидишь, пока о них не споткнёшься (там и полсотни разместились бы незамеченными), зато из лагеря окрестности просматривалась великолепно. Короче говоря, перемены в обстановке (если можно назвать "обстановкой" костёр и десяток квадратных метров вокруг него) ограничились устройством постелей из соснового лапника. Раир заворожённо любовался спящей. Сама она не разделила бы восторгов, если бы ей довелось поглядеться в зеркало на свою в меру чумазую, исцарапанную физиономию. Она предпочла бы хотя бы умыться прежде, чем гордо очаровывать кого бы то ни было. Или, по крайней мере, поблагодарила бы ночь за любезно предоставленную темноту... А впрочем, за три месяца знакомства у Раира было вполне достаточно времени, чтобы разглядеть её и при дневном свете.

Принято считать, что совместные путешествия и совместные переживания очень помогают узнать друг друга. Вполне вероятно. Но есть такая особая порода людей (выведенная специально, чтобы остальным не привелось скучать), которая познанию не поддается. С таким человеком можно общаться изо дня в день годами и всё равно не представлять, что он выкинет в следующее мгновение. Реана, на взгляд Раира, представляла собой очень яркий образчик именно этой породы людей. И — во имя Хофо! — какая шутка Тиарсе заставила его влюбиться в этот самый "яркий образчик"? Вместо того, чтобы внимательнее прислушиваться, например, к перманентным намёкам торенской знати, полагавшей, что наследнику нужно не искать непонятно чего на дорогах Центральной равнины, а жениться. Кажется, вся столица только из них и состояла — из родовитых семей с толпами дочерей на выданье, нарядных и напудренных, как фарфоровые куклы из Лераскина, и столь же одинаковых.

Раир нежно посмотрел на спящую. Её левая рука — такая маленькая! — сжала плащ, кутаясь во сне от холода, исцарапанная кисть опять со свежей ссадиной на костяшке у основания большого пальца. Во сне она выглядела ещё больше девчонкой, чем днём, хотя она и так взрослой не выглядела... До тех пор, пока глаза её не вымерзали в полированный изумруд, а интонации были легкомысленно-беспечными, а не надменными. И до тех пор, пока её меч, лежавший сейчас у нежного создания под боком, оставался в ножнах.

Реана! Сам Хофо не разберет, что такое! То сущий ребенок, смешливая непоседа, а то из потемневших глаз пахнёт жутью. Переменчивая, как Бог-без-Лица — то задумчивая, словно Эиле, то насмешница, как Кеил, то холодная, как Белая... Вне времени, вне закона, вне общества — и вполне этим довольная, даже имя себе выбрала "Реана", "бродяга".

Нет, ты никак не можешь на ней жениться! Ну подумай сам: кто она такая? У неё нет ничего, даже прав не больше, чем у нашада, и к тому — ещё ведь и Реда в некотором смысле! Идеальная партия для наследника престола! И вообще, что за бредовая идея — любить собственную жену? Как ты себе это представляешь? Какой наивный человек не скажет, что любовь к браку никакого отношения не имеет? Нет, это совершенно немыслимо! В смысле, брак. Ведь с какой стороны ни глядеть, она — никто. Чужая, бесправная, непонятно кто, что и каким образом...

Её саму эта неопределенность только забавляет, кажется. Впрочем, и правда — какая разница! Важно ведь совсем не это, а важно, что...

И думать не смей! Ты не имеешь права, в конце концов. Есть такое понятие, как долг.

Плевать я хотел на долг — в кои-то веки!

— И благодарение Хофо! — закончил он уже вслух.

К тому времени небо посветлело, и где-то за деревьями замаячил рассвет. Одновременно проснулся Ликт, сел, со смаком зевнул, с не меньшим смаком потянулся, послушал реплику Раира и теперь ждал продолжения.

— Доброе утро, — сказал Раир. — Я вчера тебе не сказал, а она... Она ведь сказала, что любит меня.

— Здорово! — обрадовался Ликт. Впрочем, до выражения неземного блаженства, как на лице Раира, ему было ещё очень далеко. — Наконец-то, а то ещё чуть, и мне бы ждать надоело. Надеюсь, ты ей ответил?

Первое, что увидела Реана, проснувшись, было лицо Раира, взирающего на нее с нежностью космических масштабов. Она улыбнулась — не в ответ, а просто так, от счастья. Раир увидел, что она проснулась, и сказал — совсем тихонько, почти одними губами, но кем надо быть, чтобы не расслышать этих слов!

— Я тоже. Я люблю тебя.

Иногда счастье становится слишком тонкой материей, тоньше даже света, и тогда даже улыбка, не то что смех, оказывается чересчур грубым инструментом, чтобы передать его. Достаточно глаз. А губы...

Ликт покосился на свою "безумную парочку", расплываясь в улыбке. Только что Реана лежала дохлая-дохлая, ан нет, поди ж ты: нашла-таки силы дотянуться губами до губ! До того ж умные, что он, что она, а тут оказались — как и любые другие. Все вокруг чуть не с первого дня понимают, что тут за узлы накручены, только им двоим и невдомёк, пока лбами не стукнутся!

После полудня они отправились дальше, несмотря на то, что погода к дальним путешествиям не располагала. Но времени было потеряно слишком много и без того, так что Раир сразу включил первую космическую и держал этот бешенный темп до тех пор, пока не стемнело окончательно. В утешение Реане и Ликту, свалившимся спать, даже не вспомнив об ужине, Раир сказал, что к послезавтрашнему вечеру они успеют в Ри, если не сбавят темпа. Из этих двоих работнички сейчас те ещё, заключил Раир и занялся костром сам. Ликт заснул сразу же, а Реана, глядя на заплясавший огонь, нахмурила лоб: она помнила, что забыла о чем-то немаловажном. Мда, вспомнить бы ещё о чем! Ещё через несколько минут скрипения мозгами ей это удалось, только теперь Реана уже не была так уверена, что это стоило вспоминать...

— Раир, — позвала она. — Отвлекись, пожалуйста, мне надо кое-что тебе рассказать...

— Что приключилось? — он подошел, присел рядом на корточки. — Всё в порядке?

— Вот как раз этого я и не знаю, — вздохнула Реана. — Во-первых, Реда ещё по дороге в Нори-ол-Те научила меня разжигать огонь магией. Ну, это ещё ничего. Но во-вторых... Я не только это умею... И я, кажется, могу при желании вспомнить массу интереснейших деталей из истории этого мира, — она смотрела тревожными глазами, и ей очень хотелось погрызть губу, от нервов помогает. Раир молчал, и она продолжала. — Я ведь не знаю, что, собственно, случилось! Я знаю только, что Реда замолчала, я не ощущаю больше, что часть сознания живет отдельно, не подчиняясь мне, но я... Мне кажется, я не уничтожила её! Я знаю то, что мне неоткуда знать, и умею то, чего уметь не могу! Чёрт возьми, Раир, я думала, всё уже хорошо, всё закончилось, но нет! Та сволочь, что играет моей судьбой, ещё не наигралась! Мне страшно, как и раньше... Нет, ещё хуже!

Раир обнял её.

— Мы сумеем отыскать выход. Для начала скажи, что ещё ты умеешь?

Реана вздохнула.

— Много чего, кажется. Я стараюсь не вспоминать, но умею... Ну, вот...

Она отстранилась, села прямо, впилась глазами в первый подвернувшийся предмет, обломок дерева, зажмурилась на миг, снова открыла глаза, выбрасывая одновременно руку. Деревяшка швырнулась прочь, угодила в ствол близрастущей сосны, да так, что сама разлетелась в щепки, а с веток обрушилась целая лавина. Ликт, разумеется, проснулся; поднял голову, кривясь и щурясь, пригляделся сквозь нечёсаные светлые пряди и положил голову на место. Девушка повернулась к Раиру, из глаз её медленно уходило изумрудное ледяное пламя. Раир с усилием расплел пальцы, рефлекторно свернувшиеся в знак огня. В глазах, потемневших уже, остался только отчаянный вопрос: "Ну и что мне с собой делать?", — почти безнадёжный, но и безнадёжно упрямый.

— Я не хотела так громко, — вполголоса сказала она, будто извиняясь. — Всё бы ничего, если бы не... Чтобы... так — нужно ненавидеть. Я не знаю почему, но... Чтобы запалить что-нибудь или швырнуть вот так, нужно вызвать в себе сначала ненависть, ледяную, презрительную, она заполняет всё... и тогда всё возможно. У меня тогда больше силы, чем... Чёрт, понятия не имею, с чем это сопоставить! Просто я совершенно точно знаю, что могу всё! Это — магия? Или только чёрная магия?

— Я не знаю, что ты разумеешь под "чёрной", но это кеилишен, магия, разумеется, — сказал Раир.

— И всегда нужно... нужна такая ненависть? — почти с ужасом спросила Реана.

— Отнюдь, — Раир уселся поудобнее. — Человек, начавший практиковать магию, должен сосредоточиться на чём-то одном, собрать всю свою силу в одну точку. Для этого нужна помощь.

— Ненависть?

— Проще всего использовать сильные чувства. Страх, ненависть и любовь подстёгивают тело, разум и волю, и при определенном умении возможно переплавить их в силу. Ненависть — самый простой путь, тагитоден. Потому, что это чувство вызвать проще всего — в особенности, если практикуешь боевую магию.

— Мне нравится выражение "самый простой путь", — заметила Реана. — Оно подразумевает, что есть и другие.

— Да, разумеется, — кивнул Раир. — Вечных много — много и путей. Есть ещё сосредоточение в молитве: хофитоден, в красоте: эилейтоден... Можно использовать любое чувство. Но они — как палка для сломавшего ногу. Когда снова научишься ходить, на палку опираться не обязательно. А немало магов становятся рабами своих чувств, потому что слишком долго не решаются отложить палку и пойти самостоятельно. Но настоящий человек использует сердце и разум, а не подчиняется им. Потому сильный спокоен, ему нет нужды замутнять сознание яростью, с непривычки ему труднее, но и сумеет он больше. Я предпочитаю путь Кеила: равновесие и спокойствие.

— Ок, — улыбнулась Реана, — хорошо, философ, ты меня убедил. Значит, буду учиться ходить на своих двоих, без подпорок.

"Да, — подумала она Раиру, спохватившись. — Ещё я умею думать вслух и слушать мысли. Поможешь мне попрактиковаться?"

"С удовольствием, — ответил он, сначала немного удивившись, а потом улыбнувшись. — У тебя получается почти неплохо".

Что до ходьбы на своих двоих — этим трое и занялись назавтра с похвальным рвением. То есть, ноги-то ни Реаны, ни Ликта хвалить своих хозяев не собирались, скорее наоборот, но Раир не собирался оглядываться, а останавливаться тем более. До сих пор Реана думала, что так устать можно только после бега на марафонскую дистанцию. Что ж, людям свойственно ошибаться!

На обед они не останавливались, потому что обедать было нечем, и Раир сказал, что голодные могут смотреть по сторонам повнимательнее, потому что луки за спинами не только для красоты висят. От отчаяния или ещё от чего, но пару-тройку местных крылатых обитателей они действительно подстрелили, что сначала обрадовало, а потом не очень: лишнюю тяжесть хотелось ощущать в желудке, а не в сумке. Реана, в очередной раз вздохнув на свою жуткого вида обувь, промокшую давно и безнадёжно, стала всерьёз подумывать, а не переобуться ли в кроссовки? Благо её старая одежда все ещё плиссировалась где-то в недрах её необъятной сумки (лаолийского происхождения, как упомянул однажды Раир). Вопрос касательно переобувания она высказала вслух, вызвав к жизни несколько других вопросов: что такое "кроссовки", где она намерена их раздобыть... Когда Реана объяснила, Раир заметил:

— Благодарение Тиарсе, что ты не оставила свои вещи Дракону.

— Думаешь, они мне действительно ещё пригодятся здесь? — удивилась Реана.

— Едва ли, — пожал плечами Раир. — Но если бы ты их оставила, Дракону куда проще было нас выследить.

— Что ж ты раньше молчал? — возмутился Ликт.

— А был ли смысл говорить? Возвратиться за ними нельзя, ожидать худшего нам следует в любом случае. Да я и не знал, было ли, что оставлять.

— А как бы он выследил? — с любопытством спросила Реана.

— Вещи на какое-то время сохраняют отпечаток человека, — объяснил Раир. — Маг может по этому следу найти хозяина вещи, как собака по запаху, только ему ни к чему даже двигаться с места.

— Научишь? — оживилась Реана.

— Научу, — пожал плечами Раир. — Это несложно.

Через пару километров он сжалился над своими спутниками, и всё-таки остановился немного перевести дух и перекусить. После привала они шли с прежней первой космической ещё около пяти часов, и незадолго до темноты подошли к городу. Реана, правда, населенный пункт в пять тысяч жителей назвать городом не додумалась бы. Такой и не на всякую карту нанесут. То есть, это в её мире. Здесь же Ри доказывал свое право на звание города довольно высокой и ухоженной стеной вокруг. Фасадом, так сказать, город смотрел на реку, приносившую корабли с товаром и благосостояние. Трое же вошли в Ри через своего рода чёрный ход, больше похожий на калитку, чем на ворота. За "калиткой" оказался настоящий лабиринт переулочков и закоулков, захламлённый, как старый чердак в фильме ужасов. Снег, который в лесу и на холмах за городом лежал довольно толстым слоем, здесь грязно-бурой массой покрывал землю ровно настолько, чтобы идти было мокро, и своей обычной эстетико-гигиенической функции не выполнял.

На первый взгляд всё население города составляли дети и собаки — одинаково грязные и с одинаковым верещанием носившиеся взад-вперед. Не слишком внимательный наблюдатель и после всех последующих взглядов вполне мог никого больше не обнаружить, но трое замечали несколько раз каких-то скользких личностей, выдержанных в тех же буро-серых тонах, что и весь городской пейзаж. По мере приближения к порту, заборы по сторонам становились выше, прочнее и каменнее, а движение на улицах — более оживленным. Начали попадаться всадники, гарцевавшие по улицам во всех направлениях, в том числе, кажется, даже поперек (хотя что там той ширины — не больше восьми метров, да и то — в особых случаях). Отскакивать при появлении такого лихача следовало с оглядкой: чтобы не угодить при этом в сточную канаву, какие тянулись вдоль улиц с обеих сторон (Ри считался культурным городом, и помои здесь выливали не прямо на тротуар и головы прохожим). По мере приближения к порту, с увеличением числа прохожих, увеличивалась неопрятность мостовой. Реана почесала нос, размышляя над дилеммой: какой транспорт предпочесть — тот, что загаживает воздух или тот, что гадит под ноги? Втянула воздух, сморщилась и предпочла первое.

Пару раз мимо троих с зубодробительным грохотом проезжали транспортные средства разной степени изукрашенности, и каждый раз Реана, отходя в сторону и стараясь не попасть под фонтан грязи, ужасалась: какой извращенец придумал по булыжной мостовой ездить на колесах без шин и рессор? Впрочем, если совсем честно, она слишком устала, чтобы её по-настоящему шокировали лошадиные яблоки посреди улицы, подозрительные лужи различного цвета и консистенции, но определенно органического происхождения, или (в районе забегаловок ближе к причалам) валяющиеся на каждом третьем пороге пьяные, или чуть ли поголовная вооруженность до зубов всех встречных (по крайней мере, нож был у каждого, от семилетнего тощего мальчишки, до старухи, торгующей яблоками). И ещё... Для какой-то части сознания это всё было очень знакомым, очень обыкновенным. Не потому, что она когда-то бывала здесь, нет, триста лет назад Ри ещё и в проекте не было. Просто всё здесь ничуть не отличалось от любого из городов Центральной равнины сто, триста, пятьсот лет назад. И Реда знала подобные закоулки так же хорошо, как Вика знала окраинные микрорайоны российских городов с их чахлыми скверами, бесконечными рядами гаражей, заводскими заборами с вечными граффити и классическими не слишком цензурными надписями, со старыми "хрущобами" где в подъездах воняет мочой, объявления начинаются словом "Господа!", а на лестничных площадках стоит запах пыли, кошек, лекарств и прокисшего борща. И улочки частного сектора без единого фонаря, настолько же длинные, насколько безлюдные, особенно по вечерам... Хотя нет, Реда — Кхадера — окраины Эрлони знала намного лучше, потому что одно дело, раздуваясь от собственной смелости, бродить вечером там, где не положено, оставив подружек играть в "классики" в родном дворе, и совсем другое дело — в неблагополучных районах жить. Особенно, в неблагополучных районах столицы. На окраинах Эрлони триста лет назад ни один дорожащий своей жизнью человек не решился бы показаться после захода солнца. Там, как в зыбучих песках, исчезали десятками, потому что из всех законов улицы знали только право сильного. Некоторые трупы прятали в каком-нибудь загаженном тупике, где они тихо гнили, кормя собак и крыс, а прочие раз в пять дней собирала по улицам, свалкам и сточным канавам городская стража, и безымянных жгли на площади Благословения, и приторный запах горящей плоти плыл над городом.