В такие моменты ему безотчётно хотелось сжать ладонь, задушить. Но единственное, что он понимал, что никогда не станет удерживать, разожмёт пальцы и позволит лететь, но и не простит после никогда. И лучше бы Ири умереть, чем попадаться ему на глаза, потому что Мистраль отчаянно возненавидит его, не в силах забыть боль, которую это причинит. Всё прежние ссоры станут цветочками на фоне ягодок.
Нет, Ири никогда не покинет... Не предаст его.
Однажды, когда их отношения уже будут продолжаться достаточно долго, Грандин найдёт в себе мужество, чтобы с полной ответственностью сказать то, в чём не мог признаться даже себе, не желая произносить нескольких слов...
Ири, я люблю тебя. Почему я не способен сказать тебе об этом? Словно, произнеся эти слова, навсегда попаду в твою власть, солнечный мальчик, и лишусь самого себя, признав, что без тебя... не могу жить? Нет, Ири, я могу без тебя. Просто я не хочу, понимаешь?
Ири и в голову не приходило, какие пугающие мысли иногда посещают Мистраля, достаточно было и своих собственных по этому поводу.
Каждый день, закрывая глаза для того, чтобы открыть их, видя перед собой сияющий взгляд (Мистраль всегда просыпался раньше), Ар словно играл в волшебную игру под названием "чудо". Ему казалось, что это — сон. И однажды настанет ужасная реальность, он проснётся — и всё исчезнет... Грандин уйдёт, как только Ири надоест ему, перестанет представлять интерес, практическую ценность.
В такие моменты Ар понимал, что готов отдать жизнь ради того, чтобы прожить её в этой бесконечной иллюзии.
Мистраль любит его? Мистраль рядом с ним? Великолепный Грандин Мистраль, мечта...
Но почему же никогда Грандин не произносит этих слов, как если бы они являлись негласным запретом. Почему каждый день, топя Ири в признаниях своей нежности, никогда не скажет вслух? Всего лишь три слова, неужели их так сложно и невозможно произнести? Ран, почему ты молчишь? Кто я для тебя, Ран... КТО Я ДЛЯ ТЕБЯ? Зачем усложнять?
Ири, улыбаясь беспечно и радостно смеясь, не позволял ни единой тени сомнения отразиться на лице, но внутри словно замолкал временами, с тоской рассматривая эти широкие плечи, длинные волосы, мягкие ладони, пытаясь вобрать в себя и запомнить каждую чёрточку.
И ведь это, конечно, очень глупо и смешно, когда по-девчачьи хочется сказать:
Ран, мы же с тобой не расстанемся, правда? Никогда-никогда?!
Ар молчал, не задавая подобных вопросов, ухмылялся, не позволяя властному любовнику сесть себе на шею, и остроумно отшучивался по поводу всевозможных тем, которые иногда, непреднамеренно, оба затрагивали, отчаянно желая пролить свет на интересующий обоих вопрос, но в тоже время, оставаясь в тени.
В одном Мистраль действительно был прав: легкокрылый мотылёк Ири соображал временами гораздо быстрее, чем он. Пока Грандин осваивался в роли преподавателя, ученик решил опробовать крепость чужого желания на прочность.
Мысль о том, что он способен искушать Мистраля, не раз и не два находила подтверждение на практике, и сейчас в свете беспросветной учёбы, которой терроризировал его Мист, придала Ири дополнительного энтузиазма. Идея соблазнить Грандина, чтобы он сам плюнул на все свои принципы, прочно созрела в светловолосой голове, более того показалась настолько заманчивой, что Ар, не откладывая в долгий ящик, с жаром взялся за её осуществление.
Крепость Мистраля простояла недолго.
Сначала Ири расстегнул воротник, сообщив, что в библиотеке слишком жарко, а затем, строя из себя полнейшую невинность, старательно провёл атаку по всем фронтам, используя нечестные приёмы и нарушая правила. То соблазнительно потягиваясь и облизывая губы, то совершенно задумавшись, начинал посасывать кончик пера, не забывая при этом случайно демонстрировать разные части тела в выгодных позициях, и напоследок совершенно случайно опрокинул стакан воды на моментально ставшую прозрачной шёлковую рубаху, чтобы добить воображение учителя наверняка.
В итоге, Грандин, издав отчаянный стон, знаменующий собой падение обороны, с рычанием выдернул допросившегося любовника из-за стола и, повалив на ковёр, накинулся сумасшедшим ураганом, решительно срывая одежду и не заботясь такими мелочами, как запертые двери и возможность появления свидетелей.
Через несколько часов феерического секса, который полностью лишил как ученика, так и учителя сил продолжать педагогический процесс, Мистраль был вынужден сдаться и признать поражение, согласившись продлить каникулы на некоторый срок. Ири, быстро прикинувший, что помереть от секса гораздо приятнее, чем от учёбы, приложил все усилия, чтобы сроки отдыха продлились как можно дольше. С учётом того, что Грандин никогда не играл в одни ворота, спокойно занимая любую предложенную позицию, осилить марафон представлялось вполне возможным. Не просто выдержать, но и заездить некоторых слишком уверенных в себе особ, заставив их если не молить о пощаде, то сильно так переосмыслить оценку собственных сил.
Полная капитуляция произошла на третий день, когда абсолютно вымотанные участники просветительской деятельности изрядно поднаторели в практических занятиях, имеющих весьма отдалённое отношение к науке, и совершенно никакого отношения не имеющих к процессу успешного обучения в Академии.
* * *
* * *
Через несколько дней дерзко ухмыляющийся Ар, напоминающий сто тысяч солнц, сияющих разом, жизнерадостно восседал на своём обычном месте у окна и, выразительно улыбаясь, строил глазки весьма недовольному и безнадёжно старающемуся разозлиться Мистралю.
Проигрывать даже в мелочах Грандин категорически не любил, пусть эти мелочи и были донельзя приятными, так же, как и сам способ поражения.
Но, чёрт возьми... — Грандину очень хотелось закрыть лицо руками, уткнуться носом в парту и от души расхохотаться, признавая, что этот "белобрысый гад, отрава, оторва, язва и прочее — свет души Мистраля" его обставил. — Обставил в постели, чёрт подери! — и собственная немилосердно саднящая и, вместе с тем, приятно ноющая задница являлась откровенным тому свидетельством.
Впрочем, сжалившись над чужим самолюбием или взявшись за ум, Ири довольно быстро наверстал упущенное, и мессир Бренеж, уже подумывающий над тем, а не намекнуть ли ученикам о том, что помимо личных взаимоотношений, пора бы заниматься учёбой, был вынужден признать, что они неплохо умудряются совмещать обе эти несовместимые области.
Глава 27
За подобными занятиями время пролетало удивительно незаметно.
По земле семимильными шагами летела легкомысленная, удивительно тёплая и солнечная в этом году весна. Попрощавшись с робким мартом, на сцену спустился насыщенный апрель, прогревая воздух и прогоняя из него остатки зимней сырости, подсушивая мостовые от вчерашних луж и приглаживая траву уверенными пальцами, яркими глазками жёлтых первоцветов и разлапистых донных крапивок, во множестве выбрасывающих белые цветы. В садах расцветали медовые звёзды нарциссов и мохнатых гиацинтов, гордо красовались тюльпаны, среди которых поднимались нежные цикламены и яркие крокусы.
За окном вовсю горланили птицы. Набухая пушистыми почками, светилась на солнце прозрачная, готовая распуститься листва, насыщая пространство свежим ароматом клейкого сока. Настроение царило самое что ни на есть радужное, и даже масса новых обязанностей, появившихся у Мистраля помимо учёбы, не могла его омрачить.
Почти всё свободное время он теперь вынужден был пропадать в обществе министра Рандо, и, несмотря на то, что расставание представлялось вещью болезненной, Ири относился к этому с пониманием.
То, что Грандин Мистраль займёт весьма и весьма высокий пост, ни для кого не являлось тайной.
Собственно, это положение дел и было одной из главных причин, почему при обучении в Академии Ран получал неслыханные вольности.
Что касается Ири, было непонятно: думает ли он о карьере политика, и думает ли он о карьере вообще?
Несколько раз в Академию приезжал левый министр Лан. Но, судя по тому, сколь недовольно встретил его появление Рандо, инспектирующий Академию гораздо чаще своего извечного оппонента, ловить ему здесь было нечего. И Лан, сунувшись пару раз под видом проверки, подозрительно быстро ретировался, так и не определившись, есть ли среди студентов тот, кого он хотел бы увидеть в качестве своего возможного протеже, или придётся подождать, в надежде на появление достойного. Последнее было бы весьма неудачно, так как соперник уже назначил подходящую смену, и, судя по отзывам, затмить Грандина Мистраля попросту невозможно, как и представить кого-то, равного ему, исключительно в пику противнику.
Увы, борьба за влияние между министрами давно носила характер личной вражды, во время которой соперники всячески пытались уесть и перещеголять друг друга всеми способами. Напоминая не почтенных солидных стариков, а легко поддающихся на провокации мальчишек, чем частенько страдают взрослые люди, ради своих интересов подчас ставя в ущерб многое остальное. И в этой схватке Лан безнадёжно проигрывал своему коллеге.
Дело, которое левый министр пытался раскрыть, удалось расстроить с помощью интриг и подложных документов. Не последнюю роль в этом играл Мистраль, имеющий огромное количество нужных связей и использовавший всё своё влияние, чтобы запустить в оборот некоторую дезинформацию, которая, содержа в себе частично ложь и правду, дошла до ушей короля, вызвав явное неудовольствие. Дела левого министра обстояли донельзя плачевно в связи со случившимся финансовым скандалом, в котором в итоге обвинили исключительно его, и, хотя веских доказательств и аргументов отыскать не удалось, это бросило изрядную тень на его репутацию. Так что весной Лану, отчаянно пытающемуся удержаться на плаву, было абсолютно не до поиска подходящей кандидатуры преемника, что, несомненно, входило в круг его обязанностей.
Грандин, посвящая Ири в некоторые ходившие "по миру" сплетни, не раз позволял себе иронизировать по данному поводу, впрочем, мудро умалчивая детали и подробности.
Кровать представлялась Мистралю территорией исключительно личных взаимоотношений, и он никогда не позволял себе разбалтывать государственные тайны и секреты даже человеку, которому, не задумываясь, доверил бы собственную жизнь.
Всё, что касалось работы и любых отношений вне их с Аром тесного мирка, являлось для Грандина табу. Ири глубоко уважал любовника за подобный подход, понимая, что Мистраль сдержал своё слово, и ничто постороннее, не связанное с ними двоими, никогда не пересечёт порога спальни.
Но, одновременно, молчание обижало Ири. Он не испытывал желания вторгаться в чужие закулисные тайны, но ему хотелось большего доверия, возможности осознавать свою сопричастность к внутреннему миру Мистраля, обсуждать общие темы, интересоваться происходящим, высказывать собственное видение и отношение, потому что подобные точки соприкосновения делают людей ближе.
Разделяя это желание, Мистраль держал невидимую дистанцию, с горечью понимая, что пилит сук, на котором сидит. Он не мог изменить ситуацию, и дело было не в профессиональной этике или доверии — он просто не желал посвящать Ири в ту часть своей жизни, знание о которой могло стать опасным для него. Кроме непосредственной угрозы, существовало и множество других вещей. Если Ири поймёт, чем на самом деле занимается Мистраль, и в каких неприятных вещах он замешан, возможно, его отношение к любовнику изменится. Грандин не мог этого допустить, не говоря о том, что Ару просто не стоило окунаться во всю эту грязь. Как это часто бывает между любящими, желание уберечь приводит к непониманию, воспринимаясь недоверием, отказом в признании чужой силы, выглядит проявлением холодности... Прекрасно понимая и в глубине души страдая от мысли, что, возможно, однажды Ири аналогично пожелает закрыться от него и иметь право на личную жизнь, отказав Мистралю в доступе, Грандин, тем не менее, не собирался менять это отношение.
С удовольствием отдавая Ару всё свободное время, занимаясь с ним учёбой и посвящая в бесчисленное множество нюансов, Мистраль молчал как рыба относительно всего, что происходило в свете, политике и о делах двора.
Некоторыми допустимыми моментами, он, конечно, позволял себе делиться — тем, что становилось пищей для сплетен в салонах, передавалось из уст в уста и не воспринималось особым секретом. Собственно, всё это Ири мог прекрасно узнать и сам при желании, но Грандин всегда считался мастером светской болтовни, умея преподнести информацию под таким соусом, как если бы это действительно было значимым. Подобная манипуляция, конечно, выглядела не очень честной, но если она помогала сближению и установлению доверия, Ран не стеснялся использовать любые уловки, выглядевшие не обманом, а разумной мерой профилактики. Разумеется, Мистраль был прекрасно осведомлён, что из сплетен является истиной, а что — всего лишь вымыслом досужих языков.
Идея упразднить одно из министерств давно зрела в голове короля, в последнее время принимая довольно выраженную форму. И Мистраль, не без злорадства в голосе, рассказывал Ири о том, что абсолютно точно знает, кто именно в скором времени лишится своего поста. Хорошо, если не головы. Двоевластие мучительно и губительно для страны, и отказ от одного из кабинетов поможет централизизовать бразды правления, что не может не принести свои плоды впоследствии. В качестве примера Мистраль приводил множество нелепых законов, изданных в тот момент, когда Рандо и Лан не могли согласовать собственную внутреннюю политику, но умели склонить короля принять решение в собственную пользу.
Сейчас, из-за назревающих в государстве финансовых и военных реформ, время на общение с Ири удавалось выкраивать всё реже и реже. Грандин с отчаянием понимал, что случилось то, что он всеми силами оттягивал — пришла пора погрузиться в работу с головой, а это значило неизбежную разлуку, и пусть пока сроки их расставаний казались короткими, покидая дом, Мистраль не испытывал уверенности в том, что, вернувшись, застанет Ара на месте.
Это было мучительно — боязнь потерять его. Существуют вещи, которые от нас не зависят, а способностью контролировать события на расстоянии Мистраль не обладал. Приходилось учиться верить и доверять.
Вступив в реку отношений, они предпочли замять и обойти эту проблему, надеясь, что она никогда не всплывёт. Но она никуда не делась, не исчезла и по-прежнему грызла изнутри, живя на самом краешке подсознания.
Вторую неделю мотаясь в разъездах с Рандо, Грандин, снедаемый беспокойством и тревогой, размышлял о том, чем занимается и как живёт без него неугомонный возлюбленный.
Конечно, беспокоиться не имело смысла. Ири не ребёнок и в состоянии позаботиться о себе сам. К тому же, Мистраль с тщательной щепетильностью подготовил отъезд и создал все условия для того, чтобы оградить Ара от неприятностей.
Реам не без его участия оказался переведён в параллельный класс и отправлен в провинцию на весеннюю практику. Грандин был почти спокоен на этот счёт, справедливо полагая, что Андреасу хватит ума не высовываться из той вполне благопристойной дыры, куда он угодил благодаря собственной опрометчивости. Мистраль не прощал пощёчин. Даже самых безобидных. И вот уже несколько месяцев, встречая Реама в коридоре, он безразлично проходил мимо, равнодушно не замечая умоляющих глаз и отчаянных попыток заговорить.
