Отрок Часть 03

— Кхе! Молодцы... Э-э... Поздравляю с назначением!

— Спасибо...

— Надо отвечать: "Рады стараться, господин сотник!". — Быстренько подправил Мишка.

— Рады стараться, господин сотник!

— Кхе! Десятник Демьян! Хорошо своих ратников учишь!

— Рад стараться, господин сотник!

— Ну, красота. В Ратном все усрутс... Кхе! Обалдеют. Пошли кашу есть. Музыканты! Ложки-то имеете?

— Как же без них, господин сотник?

— Ну и ладно.

Снова монотонно тянется заснеженная дорога, мерно топочут копыта, сани кренятся на ухабах. Демка, получив подробный инструктаж по организации караульной службы, соскочил с саней и отправился инструктировать капралов. Дед с Немым ускакали вперед проверять лед на пересекающей путь речушке.

"На чем я там в своих "пророчествах" остановился? Да, две группы: предприниматели и, ну, скажем, "обыватели" — тяготятся воинской службой и, как кадровый резерв, для пополнения сотни малопригодны. Однако выжить без сотни они не смогут. Во-первых, времечко сейчас такое, что слабый обязательно становится, рано или поздно, добычей сильного. Во-вторых, благополучие населения Ратного обеспечивается Жалованной грамотой Ярослава Мудрого, по которой ратнинцы освобождены от всех видов податей и имеют право пользоваться, опять же безвозмездно, всеми близлежащими угодьями, с которых удалось согнать местных. А грамота эта дана за ратную службу. Не будет службы, не будет и льгот.

Вывод напрашивается сам собой: найти способ сохранить, а в идеале, увеличить боеспособность сотни. Порох, что ли изобрести? Сомнительно. Даже не представляю, каким словом ЗДЕСЬ селитра называется, а если и увижу, то не узнаю — никогда не видел. Да и нет никакой уверенности, что при ЗДЕШНЕМ уровне технологий можно изготовить путный ствол. Ну и не лезьте, сэр, не в свою епархию. Ваше дело — люди, стимуляция их к тому или иному способу поведения, вот этим и занимайтесь!

Проблему кадрового дефицита можно решить только пополнением извне. Если это противоречит традициям то... тем лучше! Будем пополнять не ратнинскую сотню, а личную дружину боярина Корнея! Сотня прекратит существование, но воинская сила останется! А привилегии, между прочим, действуют только для военных, остальным придется платить за охрану. Предприниматели, пожалуй, будут и не против, а обыватели... обывателей заставим! Заставить, кстати, можно и обитателей окрестных селений. Обложить всех данью и содержать на это воинскую силу. Феод? Разумеется, феод! А чего еще можно ожидать в XII веке? Феодализм, сэр. А должность командира становится не выборной и не назначаемой, а наследственной. Кем же, в таком случае получается дед по европейским понятиям? Бароном? Нет, пожалуй, графом, потому, что промежуточного уровня управления между дедом и первым лицом — князем — не будет. Земли, на которых мы живем, именуются Погорыньем — от названия реки Горыни. Граф Корней Агеич Погорынский. Однако!

Что может этому помешать? В первую очередь, консерватизм мышления. Дед может сам не захотеть уходить из Ратного. Как выманить? Учебный центр! Рано или поздно, если дело пойдет, ему в Ратном тесно станет. Человек двадцать-двадцать пять на дедовом подворье разместить можно, но занятия проводить будет уже негде, да и конюшню на двадцать пять голов не разместишь. А нужно еще где-то хранить припасы, амуницию, свою кузницу иметь, лазарет, гауптвахту, наконец. Нет, уломаем деда!

Ну что ж, сэр, будем в графья выбиваться? А что, чай не в дровах найденные!".

На Княжьем погосте пришлось задержаться. Во-первых, крестили музыкантов и Роську, во-вторых, погостный боярин Федор Алексеевич — давний дедов приятель — уломал-таки деда посидеть за чаркой, как в былые времена, мотивируя свое предложение необходимостью отпраздновать крестины, в-третьих, лошади нуждались в отдыхе.

На первый взгляд боярин Федор ничего особенного из себя не представлял — обычный бородатый мужик, среднего роста, "выше средней упитанности", русоволосый, как впрочем и подавляющее число все местных жителей, разве что одет побогаче, да манеры имеет властные. Так на то и боярин. Однако веяло от Федора Алексеевича, несмотря на пузатость, волосатость и хамское обращение со слугами, чем-то таким, чего Мишке ЗДЕСЬ встречать еще не приходилось... интеллигентностью, что ли? Нет, скорее, интеллектуальностью, если можно так выразиться.

Было что-то такое во взгляде, в манере выслушивать ответы на, казалось бы, совершенно простые вопросы, в кратких, но емких и точных замечаниях в разговоре... В общем, погостный боярин, которого Мишка по пути в Туров видел лишь мельком, вызывал к себе интерес.

С дедом боярин Федор вел себя запанибрата — называл его Кирюхой, а дед, в свою очередь, простецки именовал боярина Федькой. Чувствовалось, что были они очень давними и близкими друзьями, и с годами их взаимное благорасположение ничуть не уменьшилось.

Уставшие и намерзшиеся в дороге ребята быстро разомлели от сытной еды и чарки меда, поднесенной по поводу крестин. Некоторое время, пока дед красочно живописал своему старинному приятелю Туровские приключения, они еще держались, но когда разговор переключился на неинтересные для них темы, начали откровенно клевать носами.

Мишка же на еду, а особенно на мед, не налегал, и когда мать увела пацанов спать, остался за столом, больно уж интересный разговор пошел у деда с погостным боярином.

— Ты смотри, как ловко Мономах своих сыновей рассадил. — Вещал Федор. — Сунутся с запада ляхи или угры — на Волыни их Андрей Мономашич встретит, попробуют из Дикого Поля половцы набежать — в Переяславле Ярополк сидит. Опытный воин, не единожды уже поганым задницы драл. Надумают черниговцы на Киев идти — Юрий из Залесья им в спину ударит. Сунутся полоцкие князья — тут и Вячеслав в Турове, Ростислав в Смоленске. Да еще Мономах дочку Агафью за Всеволода Давыдовича Городненского выдал. Не силен князь, но против полочан помочь сможет. Со всех сторон прикрылись.

— Больно у тебя, Федька, гладко все получается. — Не соглашался дед. — Думаешь Всеволод Гродненский забыл, что его отца Волынского княжения лишили и в Дорогобуже век доживать заставили? В том деле Мономах заводилой был!

— Ну и что? За дело Давыда покарали! За то, что князя Василька Теребовльского ослепил! Да и породнился Всеволод Давыдович с Мономахом — зятем стал.

— Родство княжьим которам не помеха! — Продолжал гнуть свое дед. — Дружок наш с тобой, Федя, Ярослав Святополчич тоже в родстве с Мономахом был. Третья жена его Елена Мстиславна — внучка Мономаха. Однако выгнал ее Славка вместе с пацаном.

— Ага... — Боярин Федор вдруг пригорюнился и предложил: — Давай-ка, Кирюха, помянем Ярослава... Трое нас когда-то было, кто ж мог подумать, что так вот все выйдет...

Друзья выпили, не чокаясь, помолчали... Дед вздохнул и неожиданно улыбнулся.

— Золотые денечки были, Федька! Помнишь, как девкам в баню скоморошьего медведя запустили?

— Ха! — Оживился Федор Алексеич. — А помнишь, как ты бабкой нарядился и боярина Гюряту на семь дней поноса сглазил? Его, бедолагу целую неделю и несло, как утку! Весь Туров перерыли — колдунью искали.

— Ха-ха-ха — Подхватил дед. — Я же сам прилежнее всех и искал, даже чуть было не нашел!

Дальше воспоминания пошли валом, друзья, перебивая друг друга вспоминали один случай за другим: пьянки, драки, розыгрыши, откровенное хулиганство, любовные приключения, снова драки...

"Ну, почудили деды в молодости! А что? Лет по шестнадцать-семнадцать им тогда было, да еще в компании с княжичем. Близкими друзьями, похоже, были — Славкой называют. А дед-то словно помолодел: все стариковские ухватки куда-то подевались, знаменитое "Кхе" из речи исчезло, даже осанка изменилась — заметно, что в молодости орлом был. М-да, сэр, патриархальное общество с неотжившим еще менталитетом родоплеменного строя. Любой начальник неосознанно имитирует стариковское поведение. Еще недавно, да и сейчас еще во многих местах, всем заправляют старейшины, а потому авторитет управленца обязательно должен подкрепляться невербальным рядом, характерным для пожилого мужчины: неторопливость (даже, некоторая скованность) движений, рассеянный взгляд, специфическая мимика, покашливание, насмешливая язвительность по отношению к более молодым...".

— А помнишь, как с черниговскими купцами подрались? — Продолжал между тем дед. — Ох и отметелили нас тогда! У меня вот с тех пор зуба и нет...

— А у меня с тех пор к непогоде копчик ноет... — Жизнерадостно вторил Федор — Д-а-а, а Славке тогда ребро сломали...

— Ага! — Подхватил Корней. — А он им в отместку, когда они перед отъездом молебен заказали, попу в кадило навозу подсыпал! Как и исхитрился-то? Вонища была!

— А помнишь, Кирюха, как Славка тебя с Аграфеной ночью из города выводил? Головами, ведь, рисковали... А! — Федор махнул рукой, опрокинув что-то из посуды. — Молодые были, все нипочем!

— Да... молодые... — Улыбка медленно сползла с дедова лица. — А теперь: ни Ярослава, ни Аграфены моей...

Боярин Федор тоже посерьезнел и как-то робко спросил:

— Как же ты теперь, Кирюша? А ну, как надумает князь Вячеслав Ярославовых братьев из Пинска выгонять? Тебе же с сотней идти придется...

— Лучше и не спрашивай, Федя. — Дед покрутил в пальцах моченое яблоко и вдруг сжал его в кулаке так, что сок брызнул в разные стороны. — Я уже за то Бога благодарю, что не пришлось мне два года назад на самого Ярослава сотню вести. Все понимаю... Ляхов и угров Славка на Русь привел, собственный город на щит взять собирался... Но, хочешь — верь, хочешь — не верь, Федя, радуюсь, что изувечили меня до того, и в смерти Ярославовой даже малой доли моей вины нет. — Дед помолчал и с ожесточением добавил: — А еще радуюсь, что Аграфена не дожила и смерти брата своего не увидела, сотню ратнинскую на войну с ним не проводила...

В горнице повисла тишина, Мишка сжался за столом, стараясь сделаться маленьким и незаметным.

"Вот она воинская служба — прикажут и пойдешь воевать против собственной родни и друга юности. От хорошей жизни увечью не радуются... А дед, ведь, искренен, если б не ранение, пришлось бы ему вести сотню под Владимир-Волынский. Правда, тогда бы не угробили треть народа на той переправе, но что чувствовал бы и переживал дед... Похоронить жену и идти воевать против ее брата, который, не убоявшись отцовского гнева помог, в свое время, сбежать влюбленным. Вот Вам, сэр, Ромео и Джульетта "а ля рюс".

Боярин Федор, словно откликаясь на мишкины мысли, подал голос:

— Кирюш, а ведь старший сын Славкин — Вячеслав Ярославич, что в Клецке сидит... Он же, вроде, как племянник тебе?

— Эх, Федька! Да была б у меня не сотня задрипанная, а войско настоящее... Повышибал бы я Мономашичей и с Волыни, и из Турова, да посадил бы Вячка на отцовский стол!

— Ты что, Кирюха? — Федор Алексеич испугано замахал руками. — Окстись! Не дай Бог услышит кто, да донесет! Тоже мне, воевода великий! Князей он по столам рассаживать будет!

— Да не трясись ты, Федька! — Дед свысока глянул на приятеля и пьяно ухмыльнулся. — Сразу видно, что воинского дела ты не знаешь. Привык тут на погосте мешки да короба считать... — Мишке так и показалось, что дед сейчас добавит: "крыса тыловая". — У меня в Ратном неполная сотня, в Пинске и Клецке, наверно, и того меньше. Всей войны: что два раза чихнуть, да один раз пёрнуть... А на счет доноса... Да если бы ты тут у себя доносчиков терпел, так давно бы из погостных бояр вылетел. Что я не знаю, что ли?..

— Знает он... — Ворчливо прогудел в бороду погостный боярин, отжимая намоченный в огуречном рассоле рукав рубахи. — На меня не донесут, а на кого другого...

— Да ладно тебе, — перебил дед — скажи-ка лучше, кто, по твоему разумению, на место Мономаха в Киеве сядет? В Турове разное болтают... По листвичному праву очередь на Великое княжения у Ярослава Святославича Черниговского...

— Плюнь, Кирюха. Похерил Мономах Листвичное право.

Федор Алексеевич, как будто только сейчас заметил Мишку и, покосившись на него, вопросительно глянул на деда. Тот в ответ лишь равнодушно махнул ладонью: "Пусть, мол, сидит". Погостный боярин еще раз покосился на корнеева внука, пожал плечами и продолжил:

— Помнишь, как семь лет назад наше войско за Дунай ходило?

— Чего ж тут помнить? — Удивился дед. — Я и сам с сотней ходил. Добычи тогда набрали... До Царьграда совсем немного оставалось и вдруг назад повернули.

— Вот-вот! — Подхватил боярин Федор. — А почему повернули? — И не дожидаясь дедовой реплики, сам же и ответил: — А потому, что император Комнин признал Мономаха равным себе. Царем признал!

— Значит, правда? А я думал: трепотня.

— А ты, Кирюха, не думай! Воинского дела я не знаю — передразнил Федор деда. — Да, не знаю, зато кое-что другое знаю получше тебя! Так что, слушай, Кирюха, и мотай на ус... И ты, Михайла... Усов у тебя пока нет... — Боярин обернулся к Мишке и ухмыльнулся. — Мотай на что найдется.

— Будет тебе, Федька! — Деду приятельская ухмылка явно не понравилась. — Если есть что, так выкладывай, нечего глумиться.

— Есть, Кирюшенька, еще как есть!

Федор Алексеич степенно расправил усы и, забыв, что сидит на лавке, откинулся назад, чуть не упав, но удержался рукой за край столешницы. Дед хихикнул, а его приятель, разом утратив наставническую величавость, заговорил спокойно, даже немного грустно.

— Цареградская империя одряхлела, кругом враги: половцы, турки, арабы, крестоносцы — тоже, хоть и христиане. Внутри мятежи, заговоры. Законная династия пресеклась: После Мономахов трон незаконно захватили Диогены, их спихнули другие самозванцы — Комнины. Им, чтобы удержаться на троне, нужны две вещи: признание законными императорами и сильный союзник.

Владимир Мономах — потомок законной Цареградской династии, правда по женской линии, сел в Киеве незаконно. Воинской силой и признанием киевского боярства. А тати, Кирюха, ты сам знаешь, имеют обыкновение в шайки сбиваться. Вот незаконные Комнины и сговорились с незаконным Мономахом. Он их признает и помогает, при нужде, воинской силой. Они его тоже признают, но не просто Великим князем, а царем.

"Блин! Оказывается в 1877 году мы не в первый раз от самого Константинополя назад повернули! Политика, туды ее...".

Кто царю наследует? Старший сын, и больше никто! — Продолжал Федор Алексеич — Все остальные князья становятся изгоями, все лишаются права когда-нибудь, в свою очередь, сесть на Великий стол! — Погостный боярин навалился грудью на край стола и выкрикнул прямо в лицо деду: — ВСЕ! Есть царь и есть его слуги, какого бы звания они ни были, хоть бы и князья! Ну что, Кирюха, согласятся остальные Рюриковичи на такое?

— С-сучий потрох... — Прошипел дед. — Кровью умоемся...

— Не сразу, Кирюша, не сразу. На Киевский Великий стол после Мономаха сядет, как и положено старшему царевичу, Мстислав Владимирович Белгородский. Мономах его специально из Новгорода в Белгород пересадил — к власти приучает. Мстислав уже сейчас в Киеве времени больше проводит, чем в Белгороде.