Отрок Часть 03

— Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это — лекарское искусство: успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.

"Бесполезно... слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну, нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!".

— Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас, давайте, на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.

— Слушаюсь!

Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся по полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.

— Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончится.

— Что? Как это подпортила?

Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась "отыграть" тему:

— Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли обиделся?

Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене.

— Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята, все — сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.

Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.

— Мама! Я же, как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!

— Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?

Бзынь!

"Влипла подруга. А ситуация-то, такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них — оружие, у нее — власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности,... и слово-то такое им не известно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом — тоже наука".

— Тетя Настена, она же не знала, что они...

— Должна было понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она — такая сильная, да умелая!

Бзынь!

— Мама!

Бзынь!

Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:

— Настя, будет тебе, мозги выбьешь!

— Было б, что выбивать...

"Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!".

— Тетя Настена, можно сказать?

— Что еще?

— Если уж это... не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну, вот, мама у них у всех крестная, так может быть можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят, или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно...

— Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? — Настена сердито глянула на дочь. — Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к пацанам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают: что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел...

— Настя, — подала голос Татьяна — я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.

— Михайла, — Настена обернулась к Мишке — сколько их у тебя всего?

— Четверо.

— А тот, что в село приехал?

— Мамин племянник, Петькой зовут.

— Мотю я бы взяла. — Уже помягчавшим голосом проговорила Настена. — Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой — Настена кивнула на Юльку — полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.

— Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!

— И этот? — Кивок в сторону Мишки.

— А...

— То-то же!

Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела, все хорошие врачи.

— Мама, — Мишка просительно глянул на мать. — Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне...

— Видела я, правильно говоришь, сынок.

Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:

— Значит, мне — двоих. Как их звать-то?

— Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?

— Сам еще детей хотел, вот и будет ему... — Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.

— Тетя Настена, — снова обратился Мишка к лекарке — а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, а с остальными как?

— Ну, говори уж, говори, вижу же, что придумал.

— У нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали...

— Аня, парень-то у тебя... А? — Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула — в фургон сунулся Чиф, которому видимо надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.

— Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!

Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.

— Фу! Чиф, перестань! — Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.

— Фролушка... Отец бы, покойник, порадовался...

"Блин, у каждой свое горе, а ребят берут, не задумываясь. А ТАМ, в роддомах бросают. Семью с пятью детьми днем с огнем не найдешь".

Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам.

— Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.

— И тебе, на добром слове, благодарствуем. — Ответила за всех Настена. — Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.

"Вот как: дурные, вонючие, грязные. Слышали бы пацаны, они-то все за чистую монету приняли, а она силы пробовала... стерва. Впрочем, и Мотька с Роськой, стервецы, от наезда на Луку удовольствие получали. Тоже силы пробовали. Конечно, половое созревание уже на подходе, но ведь дети еще. А может все правильно? Это ТАМ социальная зрелость наступает гораздо позже физиологической, а ЗДЕСЬ... запросто может быть, что и наоборот. Меньше живут, быстрее взрослеют. Только же сегодня по краю все прошли, и ни у одного: ни истерики, ни комплексов всяких. Ну, Юльке Настена мозги вправит, а моим кто? Настена, правда, пообещала, но этого мало, мужская рука нужна. Пожалуй, только дед".

Чиф снова, подпрыгнув, умудрился лизнуть Мишку в нос, почему-то вспомнилось:

Ты, по-собачьи, дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей,

И никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

— Минька, подожди! — из фургона выскочила, все время молча сидевшая в уголке, Анька-младшая. — Минька, а, правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?

Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.

— Нашла время!

— Ну, Минька, что тебе жалко? Покажи...

— У деда всё, у него и спрашивай.

— У-у, он не покажет. А давай вместе пойдем, будто ты сам показать захотел.

— Пошли, он тебе покажет, ахнешь!

Возле дедовой палатки Мишка приостановился и, демонстративно кашлянув, громко спросил:

— Господин сотник, здесь старшина Младшей стражи, дозволишь войти?

Анька совершенно по-идиотски хихикнула.

— Кхе! Дозволяю! А хихикает кто? Тоже заходи.

Согнувшись, Мишка пролез в палатку, за ним Анька.

— Вот, на подарки желает взглянуть...

— Пошла вон, вот я тебя!

Аньку, как ветром сдуло.

— А тебе чего, Михайла?

— Новости есть, деда, и дела, без тебя не решить.

— Новости-то хорошие?

— Всякие.

— Лавруха, а чего это мы не слыхали, как они подошли? Мы тут с тобой о делах, а вокруг неизвестно кто шляется...

— Так снег-то утоптали, батюшка, не шуршит, не хрустит.

— Деда, а давай, я Чифа на стражу поставлю, он никого близко не подпустит.

— И то — дело.

Мишка высунулся наружу, свистом подозвал пса.

— Чиф! — Мишка похлопал ладонью по полотнищу палатки. — Охранять!

Чиф всем своим видом продемонстрировал готовность порвать любого, кто приблизится к палатке, и тут же занялся притащенной откуда-то костью. Ему ограничения устава караульной службы были неведомы, и кость от исполнения обязанностей его нисколько не отвлекала.

Пока Мишка "ставил на пост" Чифа, Лавр продолжил, видимо начатый раньше, разговор.

— ... Ворота только одни, а со стороны реки есть маленькая калитка. От леса до ворот шагов двести, двести пятьдесят. На том берегу лес далеко, сначала заливной луг идет, потом — пашня. Как через реку перебираются, я не знаю, но сейчас там лед.

"Ага, похоже, обсуждают налет на Кунье городище, Лавр же там бывал, знает подробности".

— Сколько там сейчас народу, трудно сказать, Танюха говорила, что около трех сотен, так это десять лет назад было. Со Славомиром ушло двадцать пять мужиков, может, у них больше боеспособных и не было, моровое поветрие и туда добраться могло. Так что, сейчас там путных воинов может и не быть, только старики, да парнишки, которых с собой не взяли. Пути от Ратного до них, если с заводными конями, дня полтора или два, зависит от дороги.

— Не забудь, Лавруха, нам еще до Ратного с обозом тащиться, даже если с утра выберемся, все равно, в этот день не выйдем, только на следующий. А еще собраться, да кто-то отлынивать станет...

Мишка, поняв о чем идет разговор, влез со своим советом:

— Деда, а если сразу — отсюда?

— Не влезай, пока не спрашивают! Умник, четыре десятка или семь, есть разница?

— Всем или только преданным тебе людям? Есть разница? — В тон деду отозвался Мишка.

— Каким, каким людям?

Снаружи донесся предостерегающий рык Чифа, а за ним голос Роськи:

— Господин сотник, дозволь старшине Михайле доложить!

Лавр изумленно глянул на деда.

— Ну, батяня, ты и порядки завел!

— Кхе! А ты как думал? Погоди, ты еще не все знаешь! Михайла, пусти его.

Мишка высунулся из палатки.

— Чиф, свой, не трогать! Роська, заходи.

— Господин сотник! Все люди устроены, уже спят. Лекарка Настена сказала, что десятнику Демьяну полегчало и везти его завтра будет можно, только медленно. На страже стоят ратники из десятка Алексея Рябого.

— Кхе! Молодец! — дед довольно ухмыльнулся, искоса глядя на Лавра, и молодецки расправил усы. — Ступай и сам спать. Место-то есть? Вот и ступай, на сегодня служба кончилась. Ну, Михайла, что ты там про людей говорил?

— Те, кто сюда пришел — тебе преданы, другие-то и задницу не подняли, хоть ты совсем пропадай. Преданность награды требует: удачного похода, добычи. Пусть потом остальные локти кусают, да думают, как благорасположение господина сотника заслужить.

— Кхе! Благорасположение... выдумает же. А добыча... зимние ловы закончились, пушнины у них должно много быть. Но четырьмя десятками, и десятников только двое... Лавруха, как думаешь?

— Если изгоном, а мужиков, и вправду, нет, может и получиться.

— Деда, — снова встрял Мишка — а если ночью и в маскхалатах...

— В чем, в чем?

— В белой одежде, чтобы на снегу не видно было. Исподнее поверх доспеха надеть, и через реку, к калитке. Всего несколько человек и нужно. Пока разберутся, мы ворота откроем, и остальные от леса галопом...

— Погоди, погоди... галопом. Не делали так никогда.

— Я, батюшка, так делал. — Неожиданно поддержал племянника Лавр. — Гм, когда к Татьяне... к калитке. Только не в исподнем, а куском полотна беленого накрывался. И не через реку, а под берегом, там с полверсты всего. Можно попробовать.

— Кхе... Кхе... не знаю, не знаю. — дед задумался, машинально поглаживая деревяшку, заменяющую ему правую ногу.

— Деда, давай я тебе пока новости расскажу, может, они и к этому делу прилягут?

— Ну?

— Меня Лука на разговор зазвал.

— И тут поспел! — дед хлопнул ладонью по своей деревяшке. — Ну что ты скажешь? Как на стражу, так Леху Рябого, а как... а чего хотел-то?

— Первое: хочет в своей лучной мастерской самострелы делать, с дядей Лавром обещал сторговаться.

— Лавруха, смотри, не продешеви, а лучше ко мне посылай, я ему сторгуюсь... так сторгуюсь...

— Деда, лучше не цену запрашивать, а долю в прибытках, он много самострелов делать собирается. Только мне, за станок для вытачивания болтов, посулил пятнадцать самострелов бесплатно и по десятку болтов к каждому. А за то, что я его десяток самострельному бою обучу, взялся Младшую стражу лучной стрельбе учить.

— Что-о-о? — Изумился дед. — Ратников самострельному бою?

— Он хочет, чтобы Тихон обучил десяток тех, кто с луком управляется плохо, и стал бы десятником. — Мишка выдержал паузу и осторожно признался: — Деда, я под такой разговор посамовольничал немного, ты только не ругайся, выслушай сначала.

— Что еще учудил?

— Я насчет твоей личной боярской дружины намекнул, а он сказал, что на четыре десятка ты можешь рассчитывать. Вот я и подумал, что с этой добычи и холопов, которых в Куньем городище набрать можно, дружина может потихоньку и начаться. Преданные тебе люди, сразу пользу ощутят.

— Так...

В палатке повисла тишина. Дед глубоко задумался, сын и внук сидели молча, не смея прервать его размышления.

— Поганец, ядрена Матрена!

— Деда, я...

— Не ты. Лука! Сильный род создать надумал. Племянника в десятники, косоруким самострелы... случалось уже подобное, мне дед рассказывал. Был такой полусотник Митрофан. У нас тогда почти полторы сотни ратников было, и у каждой полусотни свой командир. Митрофан за десять, с небольшим, лет повязал всю свою полусотню родством: сам свадьбы и крестины подстраивал. И по-другому, по всякому. Потом взбунтовался и увел своих людей за Горынь. Обложил данью десяток или больше деревенек, городок поставил. Хотел Волынскому князю служить, а тот не стал его в службу брать, а взял митрофанов городок на щит и сжег. Почему уж так вышло, не знаю. Но было такое.

— Батя, ты думаешь, что Лука тоже...— Насторожился Лавр.

— Да кто ж его знает? Хотя и не дурак, и история эта ему известна, но чужая душа — потемки.

— Значит, деда, наш род сильнее должен стать!

— Слыхал, Лавруха? Сейчас тебе Михайла ратников нарожает, прямо в доспехах! Кхе! И, чего уж мелочиться, прямо верхом и с заводными конями. Давай, внучек, мы Настену позовем, чтобы роды принимала!

— Рожать можно и головой.

— Да ну?

— У братьев Татьяны семьи были?

— Кхе!... — Дед обалдело уставился на внука. — Поганец! Три семьи родил. Из головы. Лавруха, чего с ним делать? Вместо иконы в красный угол поставить?