Отрок Часть 03

Единственное, что отличало Юльку от остальных ровесниц (за исключением лекарской одержимости, естественно) — масть. Ратнинцы, как впрочем и дреговичи, с которыми за сто лет густо замесила свои гены ратнинская сотня, в подавляющем большинстве были блондинами различных оттенков: от белобрысой "соломы" до роскошной светло-русой "волны". Попадались и рыжие, но мало. А Юлька была шатенкой. Это-то и ставило в тупик сельских кумушек, безуспешно пытавшихся вычислить папашу юной лекарки.

Толстая темная коса, резко выделяющаяся на фоне рубахи из беленого на солнце полотна, как магнитом притягивала взгляды сплетниц, порождая самые невероятные версии и предположения. Мишка несколько раз слышал разговоры о том, что Юлька прячет в своей косе отравленную (по другой версии — заговоренную) иглу, а тетка Варвара, не за страх, а за совесть исполнявшая в селе обязанности "желтой прессы", на полном серьезе утверждала, что лично наблюдала процесс превращения этой косы в ядовитую змею.

И это Юлька-то, без раздумий готовая жизнь положить на алтарь медицины! Правда характер — как у тещи из анекдотов, а язык — незачем и косу в змею оборачивать.

"И всё же, всё же, всё же... Эх, силушки еще не накачал, а то бы нес ее на руках, как дядька Лавр тогда нес через двор мать...".

Романтическое настроение Мишке поломал Чиф, видимо решивший принять участие в оказании медицинской помощи. Ткнувшись мокрым носом в Юлькины руки и попытавшись облизать ту часть лица Матвея, которая еще виднелась из-под повязки, пес напугал своими жуткими клыками Мотьку, получил тычок локтем от Юльки, и очень довольный закрутился возле мишкиных ног.

— Вот, смотри, — Юлька показала Мишке пропитавшуюся кровью занозу — почти до самого уха вошла.

— Да, если бы осталась, плохо дело было бы. Благодари лекарку Матвей! Юль, тебе помочь подняться? Давай-ка.

Мотька, мгновенно проникшийся к юной лекарке уважением, подхватил Юльку с другой стороны, и парни наполовину повели, наполовину понесли Юльку к фургону. Оказавшись внутри, Юлька сразу же начала отдавать распоряжения таким властным тоном, что позавидовал бы и сотник Корней:

— Полог — откинуть, этих — вынести, Демьяна — к свету. Минька! Воз разверни, чтобы солнце сюда светило!

— Во, дает! — Восхитился Мотька. — А со мной ласково так говорила, я даже боли почти не чувствовал...

— Она умеет. Тащи-ка ее сумку сюда, на тулупе осталась.

Пока возились, выполняя юлькины указания, вода в котелке закипела.

— Минька! Долго еще железо варить? — заорал от костра Кузька.

— Пока мягким не станет! Ты его помешивай, помешивай, да посолить не забудь!

"Блин, с чего я веселюсь-то? Неужели юлькин приезд подействовал? Хотя, конечно, появилась лекарка, нашлось на кого переложить ответственность за раненых. А то, ведь, все время грызло беспокойство. Любят же люди, когда с них кто-то заботу снимает и берет на себя. А Юлька на себя брать умеет, не отнимешь...".

— Чего, и, правда, солить?

— Я вам посолю! — Юлька слышала все, что происходит вокруг, или вычленяла из окружающих шумов касающиеся ее темы. — Мотя, неси котелок сюда, только воду слей. Потом еще воды вскипяти, как можно больше.

Мотька с энтузиазмом взялся за подсобные медицинские работы: пристраивал над костром всю имеющуюся в наличии посуду, запаривал в котелке какие-то травы, мотался за чем-то к саням. Дело пошло. Мишка с облегчением вздохнул и только сейчас почувствовал, как устал.

— Деда, а ты мне такого же, как Юльке, не намешаешь? Что-то я умотался.

— Тебе это нельзя, оно — для сугреву и успокоения, сразу в сон потянет. Иди, лучше, на мое место, так отдохни.

"Лука свой десяток поднял... вот — действительно преданный деду человек. Этот в дедову дружину уйдет и людей своих за собой утянет. А лучники у него там собраны отменные...".

Мишка сам не заметил, как задремал...

— Минь, а Минь! Минь, проснись, тебя лекарка зовет.

— А? Ты чего, Мотька?

— Юля зовет, плохо там...

Мишка, прихрамывая на затекшую ногу, кинулся к фургону.

— Что, Юль?

— Не могу! — В голосе Юльки было нескрываемое отчаяние. — Не получается, хотела, как тебя у Нинеи, и не смогла. Минька! Отходит он!

— Так! — Мишка попытался придать голосу как можно больше уверенности. — Первым делом, успокойся. Потом попробуй еще раз.

— Да я уже три раза...

— Не ныть! Сделай глубокий вдох!

— Миня...

— Глубокий вдох, я сказал!!! Так, еще один. Еще. Теперь посмотри на солнце, сколько до темноты осталось?

— Да, зачем...

— Делай, что говорю!!! Сколько?

— Часа два или... не знаю...

— С какой стороны ветер?

— Оттуда. Да зачем это все?

— Чтобы отвлеклась. Теперь начинай все снова. Вспоминай, как Нинея учила. Не напрягайся, растекись, как вода, впитайся в него, почувствуй биение жизни.

— ...Нет, Миня, он не такой, как ты. Не выходит, не чувствую его...

"Не такой, как я? Да, Нинея что-то такое говорила, мол, почувствует разницу, когда другими займется. Вот и почувствовала... Что же придумать? Со мной-то она смогла. Может, через меня? Надо попытаться, других вариантов, все равно, нет".

— Хорошо, попробуй через меня. Помнишь, Нинея рассказывала: женщина силу собирает, мужчина направляет.

— Я же не умею так...

— Некогда разговаривать, бери меня за руку! Да не так, пульс ищи!

— Чего?

— Жилку, где сердце бьется, вот я у тебя уже нащупал. Нашла? У тебя бьется быстрее, замедляй, а я попробую ускорить, чтобы одинаково бились. Теперь сливайся со мной, как тогда...

"Есть! Что-то такое чувствую. Да, ощущаю ее эмоции... Блин, некогда разбираться, главное, что она, кажется, мне поверила".

— Юля, вокруг море силы, она во всем: в воздухе, в свете, в людях, в деревьях. Ощути ее. Слышишь?

"Не надо говорить, я и так понимаю. Да, сила есть, попробую зачерпнуть".

"Ты... ты что, мои мысли читаешь?".

"Нечего читать, это и мои мысли тоже, мы — одно. Не мешай".

Мишка вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил, ясность мысли, что-то еще, чему нет пока названия в человеческом языке. Казалось, он способен совершить что угодно: взлететь в воздух, свернуть горы, растопить снега.... Но ничего этого делать было не нужно, потому, что рядом — умирающий Демка, всю эту неизмеримо огромную энергию надо было отдать ему.

"Получается, Юленька, какая же ты умница! Веди меня к Демке, мы сможем, вот увидишь!".

"Вот. Чувствуешь?".

Боль вонзилась в левую сторону груди, навалилось удушье, начало "уплывать" сознание.

"Это же не я, это я его ощущаю... Господи, как тяжело...".

"Мы вместе, мы справимся. Отдавай силу, Мишаня, туда, где хуже всего, только осторожно, понемногу".

"Нет, не так. Организм сам знает, что надо делать, ему только не хватает энергии, а у нас она есть, много, очень много. Нет и это неправильно. Мы сейчас — единое целое, триединый организм, накачанный энергией. Мы справимся, только не надо мешать, я чувствую: не надо ничего делать, не надо ни о чем думать. Надо... надо уснуть, все должно происходить само. Да! Нинея говорила, что сон — лучшее лекарство. Мы засыпаем, мы ни о чем не думаем, мы ничего не ощущаем, мы...".

Бац! Удар по лицу... еще один...

— Да очнись же ты, пень! Минька!!!

— Спать, надо спать...

— Не надо! Все уже! У нас получилось!

— Что? Ой, Юлька, ты чего?

— Получилось! Демка жить будет!

— Да? А чего тогда дерешься? Ну вот, то бьет, то целует. Все же хорошо?

— Все хорошо, только ты не просыпался никак. — Юлька выглядела "на все сто" — глаза блестят, румянец во всю щеку, Мишка же лежал на дне фургона пластом, сил хватало только на то, чтобы разговаривать.

— Так сон-то, какой приятный: сначала ты меня по морде била, а потом...

— Могу еще!

— Поцеловать? Давай, пока дед не видит!

— По морде могу еще! — Юлька воинственно сжала кулачки. — Хочешь?

— Ну, если тебе больше нечего мне предложить, согласен. Все-таки, знак внимания со стороны прекрасной дамы. Хоть такой.

— Выметайся! У меня еще дел полно.

— Ну, до чего же с тобой трудно: то бьешь, то целуешь, то зовешь, то гонишь... — Мишка попытался подняться. — Ой, Юленька, что-то меня ноги не держат.

— Хватит придуриваться, ноги его не... Минька, да ты чего?

— Пардон, мадмуазель, кажется, отъезжаю...

* * *

Все повторялось. Мишка снова лежал с закрытыми глазами, медленно выплывая из забытья, а рядом тихо звучали женские голоса, и один из них был юлькиным. Все, как тогда — у Нинеи.

— Я не поняла, мама, он какие-то слова говорил, то есть, думал... не по-нашему. Я не запомнила.

— Ничего, помнишь, я тебе про заклинания объясняла? — Второй голос принадлежал лекарке Настене. Если не понимаешь смысла, то заучивать бесполезно.

— Да, помню. Только я думала, что он силу в больное место направит, а он вдруг решил, что надо спать. Я пробовала перебороть, но он сильнее оказался. Ну... и уснули все. Сколько спали, не знаю, а как проснулась, то сразу к Демке. Смотрю, он дышит ровно, сердце бьется хорошо, и синюшность на лице пропала.

— Значит, Миня правильно решил.

— Да, только он не просыпался никак, я его еле растолкала. Он поговорил со мной немножко, потом опять что-то непонятное сказал и снова уснул. Странно как-то, мама. Я, как приехали, сама с лошади слезть не могла, ноги не держали, болело все. А после этого, как новенькая стала, хоть пляши. А он спит и спит.

— Все правильно, доченька. — Мишка по голосу почувствовал, что Настена улыбается. — Бывают такие дела, которые женщину только бодрят, а мужики после них, как медведи осенью, норовят спать завалиться.

— Какие дела?

— Вырастешь — узнаешь.

— Мама!

— Не кричи на мать! Словами этого не объяснить, надо самой попробовать.

— Чего попробовать? А-а, ты про это самое... так мы с Минькой только за руки держались!

— А были одним целым. Ближе не бывает. Вы с ним теперь...

— Кхе! — Не узнать голос деда было невозможно, даже с закрытыми глазами. — Настена! Ты парня-то моего перед отъездом посмотрела? Как он?

"Блин! На самом интересном месте! Принесло же старого".

— Правая рука сломана ниже локтя, но срастется, я думаю быстро. А остальное не страшно, полежит несколько дней и все.

— Ну, слава Богу. — Дед облегченно вздохнул. — А Андрей?

— А вот ему — лежать! — Голос Настены построжел. — Ногу не бередить, повязку два раза в день менять. Я приходить буду, смотреть. И костыли ему сделайте. Дурной он у тебя, дядя Корней, это ж надо додуматься, самому ножом железку из ноги выковыривать! Пусть Бога благодарит, если хромым не останется, а то и одноногим. Ты ему построже накажи: на костыли не раньше, чем дней через десять, и то, если все хорошо обернется. В общем, посмотрим, я каждый день наведываться буду.

— Ага, вот, значит, как. Понятно. Ты, Настена, дочку похвали, всех моих пацанов попользовала, Демку, так и вообще, с того света достала. Изрядная лекарка растет! А это тебе, девонька, от меня, держи.

— Ой, Корней Агеич, не надо... — Похоже, Юлька получала гонорар впервые в жизни. — Спасибо, я бы и так...

— Кхе! Бери, бери, заслужила! Знала б ты, какой камень у меня с души сняла! Чуть не десяток битых пацанов посреди леса, и ехать нельзя. Да! Михайла тебе в Турове какой-то подарок припас, забыл, наверно, сразу отдать — не до того было.

— А какой подарок?

— А вот и не знаю! — дед откровенно поддразнивал Юльку. — Сам поднесет, тогда увидишь! А это вот — тебе, Анастасия Микулична, за изрядное воспитание дочки. Мне бы так ратников кто воспитывал, так моя сотня тысячи стоила бы!

"Ларец растряс, старый. Ну, и правильно! Для такого дела не жалко".

— Благодарствую, Корней Агеич! А за Демьяна внука благодари, это он придумал, как правильно лечить надо. Не прост у тебя внучок-то, дядя Корней. А?

— И не говори, Настена, я, иногда, и не знаю даже... вот, опять! — Игривость в голосе деда сменилась недоумением. — Ну, кто его лекарскому делу учил? Слушай, а долго он еще дрыхнуть будет?

— Пусть поспит, ему сегодня тоже досталось.

— Да уж! Видела б ты, как его выворачивало... но шесть татей упокоил! Одного, так и вообще, ножом. Лисовинова кровь! Кхе! Ну, ладно, пойду я. Подарки-то не только от меня, все пацаны тебе, девонька, кланяются. Ты теперь у Младшей стражи, вроде, как святая заступница. Все за тебя — горой! Кхе! Что-то заболтался я с вами...

Дед все никак не мог уйти, что-то его держало около фургона.

— Ты это... Настена, ты с Татьяной разговаривала?

— О чем?

— Кхе! Да кто ж знает? Она ничего такого не говорила?.. — Дед умолк, Настена тоже молчала, видимо ждала пояснений. — Ну, — наконец решился дед — что мы земляков ее, того, побили. Может, кого из родичей опознала?

— Нет, не говорила, да и не смотрела она на покойников.

— А, ну тогда ладно... пошел я.

С третьей попытки дед, все-таки, ушел. Наверно услышал, то, что ему было нужно.

— Ну что, Михайла, наслушался? — Насмешливо произнесла Настена. — Давно же не спишь!

— Что ты, тетя Настена, — Мишка неохотно разлепил глаза. — Я только что...

— Минька!!! — Тут же ощетинилась Юлька. — Подслушивал?!

— Ну да! Очень надо мне.

— Ага! Мама, ты знаешь, что этот дурень учудил? Меня с души воротит, на ногах не стою, только и могу, что на животе лежать. А этот умник подходит и спрашивает: "Каши хочешь?".

— Ха-ха-ха, ой, Минька, уморил! — Могучая грудь Настены подпрыгивала от смеха так, что видно было даже под полушубком. — Что? Ха-ха-ха, так и спросил?

— Ага! Хи-хи-хи. — Юлька скалила передние зубы, как белка. — Как раз, говорит, поспела!

Мишка почувствовал, что краснеет. История, действительно, получилась дурацкая. Но Юлька, язва такая!

— Хи-хи-хи, я пятнадцать верст тряслась...

— И, как раз, ха-ха-ха, к каше! Ой, не могу, ха-ха-ха!

— Тетя Настена, Юля — под полог просунулась перевязанная физиономия Матвея — вы есть хотите? Каша, как раз...

— Га-ага-га!

Теперь ржали уже все трое. Мотька недоуменно уставился на смеющихся, пытаясь, видимо, сообразить: что ж это он такого смешного сказал.

— Ох, ха-ха-ха, не могу, — Настена тряслась от смеха так, что билась спиной о стенку фургона — вы что... ха-ха-ха, сговорились?

— Кормильцы! Хи-хи-хи, кашевары! — Дискантом вторила матери Юлька.

— Мотя, гы-гы, не слушай... ох, блин, не слушай их, неси,... пока... ха-ха-ха... пока не остыла.

— Вы чего? — Мотька тоже было начал неуверенно улыбаться, но помешала раненая щека.

— Мотька, ха-ха-ха...— Настена дрожащей рукой попыталась утереть выступившие слезы. — Перестань,... помрем со смеху!

У задней стенки беспокойно зашевелился и тихо простонал Демка. Смех мгновенно утих, и Настена с дочкой склонились над раненым.

— Мотя, не обращай внимания, просто случай смешной вспомнили. Неси кашу, Юлька с утра е евши.

— Ага, сейчас. Минь, с тобой десятник Лука чего-то поговорить хотел.