Глаза его стали непонимающими, затем он сглотнул, опустил виноватый взгляд на мой живот. Руки стали мягче.
— Ты беременна.
— Да, — всхлипнула я жалобно.
— Поэтому ты хотела согласиться?
— Я бы согласилась в любом случае, Люк. Но не теперь.
— Я тебя не отпущу ведь, Марина, — уверенно сказал он. Я нервно засмеялась.
— А что ты сделаешь, Люк? Будешь держать меня силой? Заставишь выйти за себя? Так за моей спиной Рудлог, и начнется война. Попробуешь уговорить? Что ты можешь мне сейчас еще сказать? Да и вообще, — горечь моя переливалась через край, и желание сделать больно было нестерпимым, — с чего ты взял, что это твой ребенок? Что ты у меня был единственным мужчиной?
— А я не был? — внимательно спросил Люк, глядя мне в глаза. Я не смогла соврать — опустила ресницы, отвернулась.
— Я иду домой, Люк.
— Стань моей женой, Марина, — проговорил он настойчиво. — Несмотря ни на что. Мы переживем эту ситуацию. Я сделаю все, чтобы ты забыла.
Я засмеялась, оглянулась на него.
— Ты меня не слышал? Я не могу, Люк. Мне противно.
— А как же ребенок? Ты думаешь, я позволю своему наследнику расти без отца?
— Не переживай, — сказала я, ядовито улыбаясь, — ты себе еще сделаешь, а я найду себе хорошего мужа, и ему — прекрасного отца. Любой аристократ Рудлога сочтет за счастье взять меня в жены даже с довеском.
— И ты пойдешь? — снова проницательно спросил он, не реагируя на мой яд, и я дернула головой и зашагала по дороге в сторону замка. Мне было так плохо, что хотелось только сбежать, и никакие слова не могли заставить меня остаться.
— Марина, — позвал Люк. — У Луциуса есть наши фотографии с Эмиратов.
Я, холодея, обернулась.
— Если мы сегодня не поженимся, вечером фотографии будут во всех газетах Инляндии.
— Боги, — простонала я, представляя себе последствия. — Как ты... как ты допустил?
— Я виноват, — снова сказал он, играя желваками, и я представила, какими глазами на меня смотрит Василина, и Мариан, и что они будут мне говорить, и что будут в народе говорить и про Ани, и про меня, и про всю семью Рудлог. Сжала кулаки, застонала от отчаяния.
— Все из-за тебя! Все из-за тебя, Кембритч! Боги... светлые боги...
Я опустилась на корточки, пачкая платье и белый плащ в грязи, закрыла лицо руками и снова заплакала. Услышала шаги — меня подняли наверх, и я зарычала, молотя его кулаками — куда попадала. Люк перехватил мои руки, снова прижал к себе.
— Я не хотел, чтобы тебе стало известно, Марин. Не хотел. Детка... ты же знаешь, что я люблю тебя.
"Да, любишь. Но это ничего не меняет".
— И без этого добивался бы твоей руки...
Он много говорил — я не слушала, я рыдала. Потом слезы кончились, и я обессиленно лежала щекой на его груди, принимая решение. Мне кажется, прошли часы — а Люк не шевелился.
— Я выйду за тебя, — сказала я сипло ему в грудь и вдохнула его запах, — а сейчас мне нужно привести себя в порядок и сообщить родным. Они ждут и будут присутствовать на обряде. Ты можешь позвать близких со своей стороны.
— Я рад, Марина, — с облегчением проговорил Кембритч.
— Но ты больше не прикоснешься ко мне, Люк, — спокойно продолжила я и подняла голову. В глазах его была усталость. — Я буду тебе женой, буду растить нашего ребенка — и на этом все. Надеюсь, у тебя хватит ума не афишировать своих любовниц. А к себе я тебя больше не подпущу. Не могу, Люк. Все. Все разбито. Брак наш будет либо на таких условиях, либо его не будет и пусть все катится к чертям.
Он долго смотрел на меня, потом невесело усмехнулся, отошел.
— Я сейчас соглашусь на это, детка. А потом поговорим. Я сумею тебя переубедить.
— Нет, Люк, — грустно сказала я. — Не сумеешь.
В замок мы возвращались рядом, не касаясь друг друга. По пути нам встретился какой-то страшный старик с выпученными глазами, поклонился мне, подал маску. Я отбросила ее — какая уже разница?
— Леймин, — проговорил Люк, — проследите, чтобы о случившемся не болтали.
Старик что-то буркнул, кажется "Уже сделано".
— Вы не находили, случайно, мой телефон? Мне нужно позвонить матери.
Леймин молча достал из кармана телефон и протянул Люку. Он нажал на кнопки.
— Матушка, — услышала я, — я сегодня женюсь. Да... не волнуйся. Потом все расскажу, времени нет. Жду тебя через час в Вейне. Захвати Маргарету и Берни. Церемония будет камерной...
Дальше я не слушала, ускорившись. Передо мной распахнули дверь замка. В холле было тихо и пустынно — будто все слуги попрятались. Ирвинс, бледный и тревожный, проводил меня в огромные, вычищенные, шикарные покои с огромной кроватью в спальне.
— Это семейные герцогские покои, госпожа, — тихо объяснил он. — Сейчас сюда придут горничные и замковый маг. Платье мигом почистят, вот увидите!
Он ушел — и я в ожидании горничных пошла в ванную комнату, напоминающую большой позолоченный музей. Умылась, сняв макияж и темные подтеки с лица, рук, шеи и декольте. Посмотрела на себя, красноглазую и серую, в зеркало. И твердо пообещала себе, что ни взглядом, ни словом не дам родным повода для беспокойства.
Василина на звонок откликнулась сразу, будто сидела у телефона.
— Сестричка, — сказала я жизнерадостно. — Мы договорились. Мне уже не терпится влезть в брачный хомут, поэтому жду вас в Вейне в час дня. Очень хочу вас видеть.
— У тебя все в порядке? — настороженно спросила проницательная старшая сестра.
— Придешь — сама убедишься, — беззаботно откликнулась я, сдерживая нервный смешок. — Конечно, я нервничаю, но я счастлива, Васюш.
— Я рада, — проговорила она мягко. — Мы будем, Марина.
Тихие горничные почистили платье и оставили его магу, лицо мое тоже привели в порядок. От Люка принесли украшения — рубины в золоте, серьги и ожерелье, и я равнодушно надела их — сил бороться больше не было.
Через сорок минут прибыли мои родные — и только боги знают, каких усилий мне стоило не выдать себя ничем. Их проводил к моим дверям сам Люк — я слышала его голос, но в покои он не входил. Была здесь и Ани, и ее муж, дракон Нории — его испытывающего взгляда я испугалась больше всего и умоляюще посмотрела на него — не выдавай, не говори!
Он чуть нахмурился и отвернулся, а потом и вовсе вышел вместе с отцом и Марианом, отговорившись тем, что не хочет мешать женским приготовлениям. Каролинка же, погрузившись в себя, сидела прямо в платье на ковре, и, поглядывая на меня, рисовала. И вид у нее был самый вдохновленный.
— Я кое-что принесла тебе, — проговорила Василина, разворачивая мягкий сверток. — Наклони голову.
И старшая сестра покрыла мои волосы красной кружевной полупрозрачной фатой, спускающейся ниже колен, закрепив ее на голове тонким рубиновым венцом.
— И я, — сказала Ани, надевая мне на палец золотое кольцо, украшенное драгоценным красным цветком шиповника. — Это мамино. Помни, кто ты есть, Марина.
— Я помню, — подтвердила я тихо. И на секунду позволила себе слабость — прижалась к ним, пытаясь напитаться силой и уверенностью. Потому что внутри я была совершенно опустошена и оглушена.
Но когда наступило время, я, расправив плечи, в красном, белом и золотом, как и положено невестам рода Рудлог, прошла по пахнущим свежестью лестницам замка Вейн и спустилась в окружении родных во внутренний двор замка. Там, у кованых дверей старой часовни, одетый в традиционный свадебный сюртук и брюки, ждал меня Люк, мужчина, который подарил мне самое солнечное счастье и сам же разрушил его. Там же стояли его родные — красивая черноволосая женщина была очень похожа на Кембричта и не могла быть никем иным, кроме как его матерью, а офицер с добрым лицом и юная девушка с колючим взглядом, были представлены как его младшие брат и сестра.
Мы поженились в маленькой, пахнущей сыростью и камнем часовне. Люк крепко держал меня за руку, а мне под ликами шести богов было зябко и страшно — они-то все видят! А если сейчас прервут свадьбу?
Но каменные статуи молчали, и текли под шестиугольным куполом слова старого брачного обряда. Мы поклялись друг другу в вечной любви — это звучало насмешкой, — мы дали обеты быть верными и беречь друг друга — и я едва удержалась от слез. На моем запястье застегнулся браслет в виде кусающего себя за хвост змея, я, стараясь не дрожать, застегнула такой же на запястье Люка. Выдержала. Все выдержала. Но впереди была пустота. Потому что когда он поднял фату и поцеловал меня, я не почувствовала ничего.
Свадебный обед тоже удался на славу. Маленькая столовая с множеством зеркал, на которых были выгравированы витиеватые гербы Дармонширов, была украшена цветами. Очень светлая, в бежевых и золотых оттенках, очень уютная и праздничная — можно бы умилиться, но сейчас это все было мне чуждо. За короткий перерыв после церемонии, когда мы готовились к обеду, я немного пришла в себя, но все равно окружающее воспринималось глухо и странно, как будто я сидела под стеклянным куполом.
Мы собрались за круглым столом, и беседа за ним текла вполне непринужденно, прерываясь на смену блюд. За первым все усиленно высказывали друг другу радость от столь неожиданного брака, не упоминая о его причинах, хотя вряд ли кто еще не знал о будущем прибавлении в славном семействе Дармонширов. От потоков словесной патоки казалось, что густой мясной суп приобретает вкус засахарившегося меда, а в ответ на очередное поздравление мне хотелось истерично смеяться. Но родные были искренни и немного обеспокоены, и я терпеливо слушала их, мило благодарила и получала еще несколько минут передышки.
Немного разбавляла всеобщее усердное ликование младшая сестра Люка, поглядывающая на меня так, будто планировала препарировать. Кажется, тут мы имели дело с самым отчаянным сестринским обожанием и вытекающей из него ревностью. Ее взгляды меня здорово отвлекали и развлекали. Приятно встретить чистую искренность там, где почти все немного (или много) лицемерят.
Бернард Кембритч тоже пришелся мне по душе. Он был слегка застенчив и добр, отдаленно напоминал старшего брата, и даже по нескольким фразам стало понятно, что он любит животных. Берни оказался отличным рассказчиком — это тоже их объединяло с Люком, и когда освоился, вся его застенчивость испарилась, и он довольно искусно развлекал нас армейскими байками.
Леди Шарлотта не была ослепительно красива, но на нее хотелось смотреть, и чувствовалась в ней та же порода, что и в Люке. А уж иронией и естественностью она меня покорила сразу. На старшего сына графиня взирала обеспокоенно и строго, со мной же держалась подчеркнуто ласково. Я даже немного торжествовала — приятно встретить еще одного человека, которого ему не обмануть никакими маневрами.
К первой смене блюд беседа приобрела уже деловой характер, и я только послушно кивала, соглашаясь со всеми предложениями и погружаясь в себя. Голоса беседующих звучали отдаленно и глухо.
— Я поговорю с Луциусом, — это Василина, — но, думаю, с его согласием проблем не будет. В ближайшее время сделаем совместное заявление для прессы, что дом Рудлог и дом Инландеров договорились о браке третьей принцессы и герцога Дармоншир. И во имя укрепления связей между государствами и высокого доверия свадьба пройдет в те же сроки, в которые планировалась церемония между Ани и Люком — через две недели.
— Это хорошая формулировка, ваше величество, — соглашался Люк.
— Но Марине до официальной церемонии необходимо жить во дворце Рудлог, — беспрекословно вмешивалась Ани. — И вам нужно до тех пор соблюдать все приличия...
Я сосредоточенно накалывала на вилку кусочек рулета из перепелки и, кажется, продолжала кивать, когда обсуждение уже закончилось, и только легкое прикосновение к моему затылку вернуло меня в реальность. Люк, отреагировав на мой взгляд, убрал руку, я улыбнулась тревожно замолчавшим родным и объяснила ехидно:
— Это я от счастья. Устала.
Люк усмехнулся, показательно поднес мою кисть к губам:
— Потом сможешь отдохнуть, Марина.
— Да уж, — откликнулась я, глядя, как губы его касаются моих пальцев, и ощущая, как чуть царапает кожу щетина, — надеюсь это последний подобный день в моей жизни.
Мне было дико тоскливо. Хорошо хоть что начавшаяся еще в парке головная боль вдруг прошла, как и не было ее. Иногда, правда, перед глазами все расплывалось и к горлу подступало удушье — но я усилием воли возвращалась в сознание и заставляла себя дышать. Я очень боялась, что либо Ани, периодически бросающая на меня внимательные взгляды, либо Василина все поймут и сейчас-то и случится скандал.
Но его не случилось. Люк был безукоризненно хорош в роли хозяина и источал именно тот уровень нежности, который нужен был, чтобы я не дергалась — и чтобы родные ничего не заподозрили. Иногда он прикасался ко мне — к пальцам, к плечу, галантно ухаживал за столом. Четкие выверенные движения. Именно так должен вести себя счастливый новобрачный, которому по этикету не положено слишком бурно выражать свои чувства. Люк на моей памяти всегда превосходно играл, когда ему нужно было.
Я тоже не отставала, хотя у меня внутри все болело от горечи. Отвечала обожающим взглядом на прикосновения, принимала короткие деликатные поцелуи в висок, и когда становилось совсем худо, когда хотелось сорваться и убежать, тянулась к его уху губами, касалась его и шептала неслышно: "Как же я тебя ненавижу". Да, это было глупо и по-детски жестоко, но мне становилось легче, перед глазами светлело — и я не удерживалась от довольной улыбки, когда видела, как болезненно твердеет линия его губ. Мне хотелось делать ему еще больнее — а скрывать это за лаской было даже забавно и наполняло меня каким-то темным азартом.
Игра и Люку давалась нелегко. Иногда он внезапно замолкал, ожигая меня коротким взглядом — тогда мне казалось, я чувствую, как у меня белеют от напряжения и злости скулы, — и, любезно извинившись, выходил на балкон покурить. Когда он возвращался, я уже успокаивалась и жадно раздувала ноздри, ловя желанный запах табака и испытывая нехорошее чувство вины.
Думаю, из нас получилась на редкость слаженная пара самых несчастных в мире лицедеев.
Иногда с ним выходили и другие мужчины, то по одному, то все вместе, и до нас доносились приглушенные их голоса. Рокотал Нории — почему-то от звука его голоса я успокаивалась, что-то спокойно и уверенно отвечал Мариан, слышались мягкие слова отца, реплики Бернарда, хрипло высказывался Люк. В его отсутствие роль хозяйки беседы брала на себя леди Шарлотта, и они втроем с Ани и Василиной справлялись превосходно, видимо, решив, что я слишком ошеломлена свадьбой и поэтому немного не в себе. Я же к концу так устала от происходящего, что мечтала только об одном — как вернусь в свои покои, сниму наряд и упаду в кровать. И так пролежу до следующего тысячелетия.
Люк
Его светлость позвонил королю Луциусу сразу после церемонии, когда гости разошлись по предоставленным им комнатам — подготовиться к обеду, освежиться. И они с Мариной тоже поднялись в семейные покои.
Рука принцессы была горячей и взгляд напряженным — и лорд Лукас молча оставил ее в спальне, выйдя в гостиную и на всякий случай не закрывая дверь. И набрал первый номер королевства.
