— Мир скоро погибнет, — без выражения сказал Севастий. — Так учил апостол Мани, так учили Гермес Трижды Величайший, Зороастр и Христос. А те великие посвящённые мудрецы, которым служит Ливаний, высчитали точные сроки. Старый Рим падёт на наших глазах. Но поднимется Софиополь, город мудрости. Он выстоит в буре, сохранит лучшее и лучших от нашего мира... И станет Римом будущих веков.

— Однако, пахнет заговором против римского народа, — пробормотал Маркиан. — Дело скверное. Эти мудрецы — манихеи?

— Среди них есть сыны Света, но есть и язычники, и иудеи, и даже ваши, называющие себя христианами. Неважно, кто какого бога почитает — так говорил Ливаний, ибо есть некая сила выше богов.

Аретроя смотрела испуганно, но Маркиан не был особенно впечатлён.

— Ты знаешь других софиополитов, кроме Ливания? — продолжал он. — Знаешь, сколько их в той крепости? Вооружены ли?

Манихей лишь молча помотал головой. Он был мрачнее прежнего и, похоже, раскаивался в своих признаниях.

— М-мальчики! — Аретроя после нескольких кубков уже слегка заплеталась языком. — Знайте, я ничего этого не слышала. Ничего-ничего-ничего. Была пьяна. Провалы в памяти. Так и запишите. Официальный протокол. Может, уже отпустим бедного маленького Севастия?

— Разве можно его отпускать? Он всё расскажет своему Ливанию. — Маркиан в сомнении поглядел на Аретрою. — У тебя есть какой-нибудь погреб?

— К-конечно, — удивлённо ответила эфиопка. Откинула угол циновки и показала круглый дощатый люк зерновой ямы. — Здесь пусто. Только не убивайте его, хорошо?

— Нет-нет. Подержим в погребе, пока мы у тебя. Потом отправим под арест, и он останется жить... Стой! Держи его!

Фригерид вскочил, рванулся вдогонку за манихеем и схватил за шиворот в шаге от калитки. Севастий завизжал. Маркиан откинул люк. Из ямы пахнуло затхлостью, залежалым зерном и средствами от мышей — кошачьим салом и газельим навозом.

— Пять монет с вас за помещение. — Аретроя налила себе ещё кубок.

— Ты очень жадная, — сказал Маркиан. — Впрочем, чего ещё ждать от гетеры? Ладно, по рукам, казна и не такое оплачивала. — Фригерид сбросил в яму орущего Севастия, а Маркиан захлопнул люк и завалил циновками. — Ну всё, теперь можно отдохнуть!

Крики Севастия из-под земли доносились глухо и невнятно. Аретроя приложилась к земле и крикнула сквозь циновки:

— Братец, ты свою клятву нарушил? Нарушил! Чего же ты хочешь от слабой женщины? — Выпрямилась и залпом выпила кубок. — Ну всё, забудем о неприятном! — С нехорошей улыбкой встала и развязала пояс. — Начнём веселье!

Мужчины засвистели, зааплодировали. Аретроя отшвырнула пояс и стянула через голову хитон.

— 4

В Риме день клонился к вечеру. Визиготское войско растеклось по всему Городу, но не распалось, не разложилось на толпы мародёров. Аларих держал дисциплину на высоте: каждый вождь со своей дружиной грабил строго отведённую ему часть города, и никто не смел нарушить неприкосновенность храмов святого Петра в Ватикане и святого Павла за стенами. Не трогали и дворцов на Палатине — то была собственная доля Алариха. Он занял Палатин, торжественно проехав со свитой через императорские форумы, и почтительно принял сдачу в плен Плацидии, сестры Гонория. Короля сопровождали шурин Атаульф и отставной марионеточный император Аттал.

Саллюстиевы сады всё ещё горели. В тех кварталах, докуда не добрались визиготы, бесчинствовали местные бандиты и мятежные рабы. Беженцы валили из всех ворот обречённого Города. К вечеру первые добрались до порта Остии. Те, кому удалось вынести деньги, покупали по безумным ценам места на кораблях; остальные продавали себя или своих детей в рабство, лишь бы покинуть Италию.

Плацидия успела отправить гонца к брату в Равенну. Гонец выбрался из Рима пешком, незамеченный в толпе беженцев. Он решил не ехать по Фламиниевой или Соляной дорогам, где в эту войну уже несколько раз прошлись готы, а сделать крюк в девяносто миль по Кассиевой дороге через Флоренцию. Здесь жизнь продолжалась, и государственная почта всё ещё работала. На первой почтовой станции Бакканы подорожная с печатью Плацидии возымела действие: гонцу выдали казённого коня. К закату он доскакал до Форума Кассия, сменил коня и двинулся дальше, не собираясь останавливаться на ночлег.

Египетское солнце закатывалось за холмы Ливийской пустыни, отражалось огненной дорожкой в зеркале Нила. Был сезон половодья. Над разлитой во всю ширь долины Рекой темнели пальмовые острова деревень и тонко прочерченные линии дамб.

Небольшая безмачтовая барка стояла на мели, вынесенная течением на заливное поле. Над носом и кормой высились изящно изогнутые штевни, с кормы свисало рулевое весло. Над каютой — тентом из грязного, латаного холста — клубился дымок свечей со скипидаром для отгона комаров. Комары звенели и вились тучами, но человек на барке не обращал на них внимания. Севастий, а это был он, стоял на коленях, самозабвенно отбивал поклоны, воздевал руки к небу и бормотал:

— Слава, слава двунадесяти мирам Света Твоего... Слава, слава мирам Света, яко самоцветы величие Твое украшающим... Слава, слава ефиру живому, предивных миров лучезарному вместилищу... Слава, слава, слава...

Из каюты со стоном выполз Маркиан в одной распоясанной тунике. Держась за голову, он перегнулся через борт и принялся хлебать нильскую воду. Севастий даже не взглянул в его сторону.

— Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя... Воззываю ко богам, да хранят мя от злобы века сего, от гнета его и раздора и беззакония... Воззываю ко ангелам и двойникам, да хранят мя от всякия беды... Ибо время конца пришло, яко апостолом и пророком Мани предсказано. Аминь, аминь, аминь. — Манихей положил последний поклон и принялся отмахиваться от комаров пальмовой вайей.

— Где мы? — хрипло простонал Маркиан. — Как мы здесь оказались?

— Ты ничего не помнишь? — без выражения спросил Севастий.

Маркиан прихлопнул на шее комара и задумался.

— До чего же коварная штука, — проговорил он, — это чёрное пойло Анубиса. Последнее, что помню — пришёл какой-то козлобородый в синем плаще и стал допытываться, кто мы такие, и что мы делаем на его женщине. Дальше всё смутно. Помню только общую атмосферу веселья. А что было-то?

— Я не видел, — ответил Севастий. — Я сидел в яме. Только слышал много шума и крика. Потом стало тихо, и ты сказал, что надо поскорее убираться из города. Аретроя сказала, что пойдёт с вами. Мол, после всего, что вы сделали с Никанором, ей в Коптосе точно не жить, и теперь вы как честные люди должны стать её покровителями. Ещё она вспомнила про меня. Сказала, что нельзя же оставлять Севастия в яме, и Фригерид согласился, что свидетелей оставлять нельзя...

— Господи! — Маркиан схватился за голову. — Неужели мы его убили?

— Нет, — сказал Севастий, — когда меня вытащили из ямы, трупа не было. Только много статуй было разбито, в вазоне с лотосом плавала отрезанная борода, а на верхушке пальмы висел синий плащ. Вы долго искали кинжал Фригерида, а потом решили, что Никанор, видать, так и убежал с рукояткой кинжала в заднице. Фригерид сильно ругался. Вы оделись, и мы все направились на пристань. Вы захватили кувшин, и по дороге очень много пили...

— А до того мы, значит, мало пили? — просипел Фригерид, вылезая из каюты на нос барки. — Ой-ой, как мне плохо... Как же мне плохо... Нет, всё, эту египетскую дрянь больше никогда... ни капли в рот... Осталось ещё? — Он потряс пустой кувшин, выругался: — Thunras bloth! — Перегнулся через борт у форштевня и тоже принялся пить из Нила.

— Что дальше? — тоскливо спросил Маркиан.

— Мы все пришли на пристань к барочникам. Ты достал подорожную и стал требовать, чтобы нас бесплатно довезли до Максимианополя. Поскольку никто из вас не смог выговорить "Максимианополь", пришлось говорить мне. Одна из барок не успела от вас уплыть, и...

— Понятно, а где кормчий и гребцы? — с опаской спросил Маркиан. — Мы с ними тоже... что-нибудь сделали?...

— Нет, гребцы сами попрыгали в воду, когда ты начал плясать иллирийский народный танец с кинжалом. Потом выпрыгнул и кормчий, когда Фригерид стал плясать герульский народный танец с мечом. Потом Аретроя потребовала прекратить танцы, иначе выпрыгнет она сама, и вам придётся блудодействовать друг с другом...

— Она так и сказала "блудодействовать"? — вступил в разговор Фригерид.

— Нет, она употребила другое слово, — сухо ответил Севастий. — Ты обиделся и стал спрашивать: неужели вы недостаточно доказали ей, что вы мужчины? Она ответила, что нет, совершенно недостаточно. После этого вы втроём ушли в каюту, и позвольте не рассказывать, что я оттуда слышал. Сам я встал к рулевому веслу и попытался управлять баркой. И вот... — Севастий обвёл рукой панораму заливных полей под закатным небом. — ... Мы здесь.

— Ладно, — сказал Маркиан, — это понятно. Непонятно другое. Зачем потащился с нами ты? Почему не побежал докладывать своему Ливанию?

— Ливаний в Александрии. Я бы всё равно не успел — вы доберётесь до крепости раньше, чем я до него. И ещё... — Севастий мечтательно вздохнул. — Я не теряю надежды обратить Аретрою. Да, да, она живёт во грехе и скверне, но я чувствую отблеск Света в её душе, и...

— Погоди-погоди, — перебил Маркиан. — Севастий, ведь ты понимаешь, что мы отправим тебя за решётку, как только протрезвеем? Почему не сбежал пока мог? Или, раз уж так сильно хочешь быть с Аретроей, почему не выкинул нас за борт на середине Нила?

— Я бы на твоём месте так и сделал, — добавил Фригерид.

— Вы что? — обиделся Севастий. — Убийство живого существа — величайший грех против Креста Света! Нам даже комаров убивать запрещено! Мне и в голову не пришло так поступить... — Он замолчал и как-то странно задумался.

Маркиан с Фригеридом переглянулись.

— В Максимианополе мы тебя арестуем, — сказал Маркиан. — Тебя ждёт следствие по делу о заговоре. Возможно, пытки. Возможно, казнь. Если, конечно, — добавил он со значением, — ты не сбежишь по дороге.

— Ага, — сказал Фригерид. — Если мы вдруг случайно отвернёмся и не заметим, как ты улепётываешь по мелководью. Кстати, Маркиан! Взгляни, какой красивый закат!

— Совершенно изумительный! — согласился иллириец.

Оба воина повернули к Севастию спины, но тот только сидел и растерянно таращил глаза. Он явно чувствовал, что ему намекают на что-то, но...

— Да беги же, болван! — крикнула Аретроя, вылезая из каюты — совершенно свежая и бодрая.

— Аретроя! — Севастий вскочил, его глаза засияли. — Умоляю, уйдём вместе! Поверь, Отец Жизни милосерден и всепрощающ! Сколько бы ты ни грешила, ещё не поздно покаяться, спасти душу, обратиться к Свету!...

— Если мы уйдём вместе, дурачок, — с жалостью сказала Аретроя, — то не я исправлюсь, а ты испортишься. Уходи! Забудь меня! И прости, если сможешь.

Она отвернулась от Севастия, а тот, всхлипывая и шмыгая носом, вылез из барки и поплёлся прочь по щиколотку в воде. Выбрался на дамбу, обернулся и выкрикнул:

— Вы пропадёте! Не вернётесь живыми из той крепости! Узнаете силу великих мудрецов! — Махнул рукой и побрёл прочь по дамбе.

Маркиан и Фригерид на него даже не оглянулись. Они в изумлении глядели на мероитку.

— Аретроя, — проговорил наконец Фригерид, — да ведь ты пила больше всех...

Она самодовольно усмехнулась.

— А как ты думаешь, почему ромеи не смогли завоевать эфиопов?

— Я всегда считал, что из-за трудностей снабжения армии через пороги Нила, — сказал Маркиан. — А на самом деле вы нас просто перепили? Возможно... Кстати, никто не хочет спросить, куда нас занесло? Спросить, например, вот у него?

На ближайшей дамбе стоял крестьянин в высоко подпоясанной тунике и молча разглядывал барку непрошеных гостей на его поле. Красный диск солнца уже наполовину закатился за гребень холмов на том берегу.

— Бог в помощь, добрый человек! — крикнул Маркиан и вполголоса спросил у спутников: — Я ведь правильно говорю? Крестьян именно так приветствуют: "Бог в помощь"? — Снова крикнул: — Что это за место? Мы уже проплыли Максимианополь?

— Я не коворить креческий. — Крестьянин попятился на шаг, но продолжал глазеть на пришельцев.

Маркиан вздохнул.

— Аретроя, спроси по-египетски.

— Ну, знаешь... — В её голосе было сомнение. — Я, конечно, владею иероглифическим, иератическим и демотическим письмом, я наизусть знаю "Книгу мёртвых" и сама сочиняла гимны на священном языке, но вот насчёт современных простонародных наречий... Ладно, попробую... Эм хотеп, эм хесет нет Амэн!...

Аретроя говорила торжественно и довольно долго. Бесполезно.

— Креческий не коворить я, — сказал крестьянин и попятился ещё на несколько шагов.

— Что ты ему наплела? — спросил Фригерид. — Надо было просто спросить, где мы.

— Я так и спросила, — ответила Аретроя слегка обиженно. — Я сказала: "Мир тебе, и да будет благосклонен к тебе Амон, о землепашец, радующий Осириса трудом рук своих! Во имя Маат, поведай заблудшим путникам, жрице и воинам фараона Феодосия (да будет он жив, невредим, здрав!), в какой из номов Верхней Страны, на чью залитую благодатной водой ниву принесло эту барку течением божественного Хапи?" Ну что вы так смотрите? На священном языке короче сказать нельзя!

— Давай лучше ты, — сказал Маркиан Фригериду. — Вроде ты можешь связать пару слов по-египетски? Спроси уже наконец по-простому: где мы?

— Это я не знаю, — буркнул Фригерид. — Знаю только, как спросить, где деньги. Ноув п'тон?

Он произнёс это вполголоса, но крестьянин всё равно развернулся и припустил по дамбе прочь, в сторону ближайшего острова-деревни.

— Вот и пообщались с местным населением, — подытожил Маркиан.

Солнце село, быстро смеркалось, в небе ещё горели розовым отсветом заката перистые облака, но меркли и они. Почти в зените светился молодой полумесяц. По берегам загорались тут и там дрожащие огоньки светильников.

— О, я понял, где мы! — обрадовался Фригерид. — Вон те огоньки на левом берегу — Тентира, а эти, поближе, прямо по курсу — Максимианополь! Мы выше, и уже близко. Давайте выбираться, а то комары едят — мочи нет.

Фригерид и Маркиан разулись. Барка сидела на мели, но всплыла, когда они спрыгнули. Толкая с двух бортов, они легко вывели её с поля в канал, заскочили обратно и с бранью принялись обдирать с ног пиявок. Когда с этим было покончено, сели грести, а Аретрою поставили к рулевому веслу. Вели барку неумело, постоянно тыкались в дамбы по берегам узкого канала, но всё-таки наконец выбрались в главное русло Реки. Здесь уже не надо было грести — только немного подруливать кормовым веслом, чтобы держать нос по течению. Царила ночная тьма, лишь полумесяц серебрил воды, и мерцали впереди редкие огоньки Максимианополя. Холодало, над водой стелился туман.

— Расскажи что-нибудь про свой Мероэ, жрица, — сказал Маркиан. — Это какое-нибудь скопище соломенных хижин или действительно город, вроде Коптоса?