— Северус! — она снова взялась за палочку. — Нет, я буду не я, если не выясню, чем тебе так голову заморочили... гадость, конечно, редкая, но крайне любопытная... ты точно у Дамблдора ничего не ел?..

— Да в чём дело?

— Как в чём? Я почти полвека на свете живу, но слова "сколько угодно" и "казенных" в одном предложении впервые слышу! И от кого? От собственного сына!

— Ну, допустим, не сколько угодно. Но смотри: во-первых, Запретный лес под боком...

— Радость моя, тебе напомнить, почему он называется Запретным?

— Потому, что нашим безголовым студентам запрещают туда ходить. Но я теперь не безголовый студент, а преподаватель, — он гордо выпрямился на стуле, — и могу искать там ингредиенты сколько душе угодно! Во-вторых, под боком Озеро, в третьих — теплицы мадам Спраут, дай Мерлин здоровья ей и её мандрагорам. В-четвёртых — узаконенный филиал чёрного рынка... или это чёрный рынок — филиал "Кабаньей головы"?

— Насколько я помню, ты с тамошним барменом не поладил.

— А я зашёл к нему сразу после назначения, сообщил, что теперь преподаю в Хогвартсе. Он отреагировал так же, как ты, — вы с ним случайно не сговорились? Вбил себе в голову, будто я нашёл для себя худшую на свете кабалу. Долго ругался, сначала из-за моей якобы дурости, потом из-за директорского якобы манипуляторства. А потом он решил, что я уже сам себя наказал за все прошлые и будущие провинности, и к утру мы оприходовали три бутылки его лучшей медовухи...

Эйлин ударила рукой по столу:

— Я кому говорила, не пей в "Кабаньей голове"! Знаешь, в моё время ходили легенды, что тамошние козлы — это студенты, которые рискнули отпить из тамошней посуды.

— А в моё время легенды тоже ходили, — развеселился Северус, — что это внебрачные дети Дамблдора.

— Да уж, времена меняются, — Эйлин подпёрла голову рукой с палочкой. — Что же мне с тобой делать, чудо ты моё слизеринское?.. Ты хоть лишнего под медовуху не наговорил?

— Ты знаешь, наговорил. Я долго рассуждал об алхимических превращениях мух в козлов и наоборот, потом вспомнил одну иностранную магловскую песню про козленка, который ушёл в лес, и его там волки съели... Когда Каркаров её спел, я только посмеялся, а после медовухи она показалась донельзя глубокомысленной. Я ещё долго разглагольствовал о разных неразумных созданиях, которых растишь-растишь, вкладываешь душу, а они потом уходят в дремучий лес...

— Или преподавателем в Хогвартс.

— Так я ещё не все плюсы перечислил! Помнишь, ты говорила, что толкового ассистента днём с огнём не найдёшь? И что силы уходят не столько на исследования, сколько на отмывание котлов? А в Хогвартсе ассистентов — сколько угодно! Провинился — иди мой котлы, снова провинился — иди перебирай флоббер-червей...

— Злой ты, оказывается.

— Ничего подобного. Я, если хочешь знать, студентам оказываю услугу, обеспечиваю трудовое воспитание. Какое у них стандартное наказание? Строчки писать! Самое бестолковое занятие, какое только можно придумать!

Хлопнула входная дверь, и Эйлин отправилась встречать мужа с работы. Северус с интересом прислушался к разговору в прихожей, но расслышал только: "Ты не поверишь!" — "Где-то я это уже слышал!" — "Нет, я не собираюсь во второй раз говорить, что я ведьма!" — а дальше они заговорили вполголоса, так, что трудно было что-нибудь понять. Северус пожал плечами и углубился в изучение конфискованных у Слизнорта факультетских пергаментов.

— Ты не подумай, что мы в тебя не верим... — заговорила Эйлин, вернувшись в гостиную.

— Просто мы тебя знаем двадцать лет, — подхватил Тобиас. — Наука — да, но преподавание — это не твоё.

— Попробовать, конечно, никто не запрещает. Это даже хорошо — пробовать себя в разных областях. Но, если не понравится...

— Вот-вот, не вздумай наступать себе на горло, если совсем невмоготу станет. А то знаю я тебя, доведёшь себя до такого состояния, что только в окно выпрыгнуть! Без работы не останешься! Нам толковые исследователи всегда нужны.

Северус внимательно их выслушал и снова углубился в свои пергаменты.

Тобиас протянул Эйлин ладонь:

— Три недели — максимум!

— Что так мало? Ты в нашего сына не веришь? Три месяца! — ответила она, взявшись за его руку. — Северус, разобьёшь?

— О чём это вы? — поинтересовался Северус, оторвавшись от списков студентов.

— Да так, не обращай внимания!

— Ты читай, читай! Чаю тебе принести?

Ни через три недели, ни через три месяца Северус, однако, не отказался от намерения преподавать. Им руководило то самое стремление, которое когда-то не дало ему пройти мимо одного первокурсника-гриффиндорца, пребывающего в расстроенных чувствах: должен же кто-то следить за порядком в Хогвартсе и за теми, кто там растёт... А пророчество оказалось просто отличным поводом оказаться в Хогвартсе: Дамблдор считал, что заполучил того, кто выполнит все его поручения, Тёмный Лорд радовался новообретенному шпиону, а Северус, который на самом деле не поддерживал ни того, ни другого, пытался вести свою игру.

Прошла весна восемьдесят первого, за ней — лето и осень...

* * *

— Может, всё-таки скажешь честно, зачем тебе это нужно? — спросила Эйлин на первых за долгое время мирных рождественских каникулах. — Восстанавливать честь факультета — это, конечно, убедительная причина, но явно не главная.

Северус отодвинул привычную уже стопку факультетских пергаментов.

— Во-первых, — начал он, — Дамблдор утверждает, что возвращение Тёмного Лорда — это дело времени. Так что лучше держать руку на пульсе. Во-вторых, Дамблдора лучше держать под присмотром, а то насочиняет планов — Гриндевальд невинным барашком покажется. Для этого стоило даже изобразить нежные чувства к его излюбленной Эванс...

— Изобразить?! — выдохнула она. — Циничный ты у меня, моя радость!

— Я — слизеринец, мне положено быть трезвомыслящим и прагматичным!

— Даже для слизеринца это слишком!

— А страдать всю жизнь — не слишком? Я уважаю своё дело. Я уважаю свой факультет и буду поднимать его, и буду его защищать, потому что не вижу никого другого, кто будет этим заниматься! Я делаю всё, что в моих силах. Скажи мне: это всё хуже какой-то детской влюблённости? Какая была бы польза от того, что я бы всю жизнь без толку страдал по человеку, с которым последние несколько лет даже не общался? Да, я чувствую свою вину за её гибель, но не настолько, чтобы сходить с ума и маяться пустоголовой романтической бессмыслицей! И да, я буду защищать её сына — во-первых, в память о девушке, которую называл своим другом, во-вторых, потому, что ему действительно понадобится зашита, а обеспечивать её некому.

— Слизеринец... — проворчала Эйлин и уже привычным движением подняла руку для подзатыльника, которого, конечно же, так и не дала. — Смотри, сам себя не переслизеринь!

Северус молчал.

— Когда Дамблдор спросил: "Что мне за это будет?", я понял, чего он стоит, — сказал он, глядя в сторону, — и как директор, и как человек. Нельзя оставлять школу на такого директора... не говоря уже об этих кознях с пророчеством...

Он не стал его утаивать — он не считал себя настолько искусным окклюментом, чтобы соперничать с самим Тёмным Лордом. Но на то, чтобы скрыть от Лорда свой разговор с Дамблдором, его способностей хватало.

Под ударом были и Поттеры, и Лонгботтомы. Но Лонгботтомы — это Фрэнк и Элис, лучшие за много лет по Защите, первоклассные авроры с первоклассными волевыми качествами. Это Августа, которая одним взглядом может в бараний рог скрутить, и Харфанг с его легендарным набором фирменных чар... А Поттеры — это Поттеры. Двое юных раздолбаев, которые всерьёз считают, будто, развеяв десяток боггартов и отбившись от нескольких мелких хулиганов, уже считаются непобедимыми.

И кому из них понадобится помощь? Кто будет находиться в большей опасности, кому их глава должен обеспечить поддержку?

Северус не испытывал к Поттерам никаких нежных чувств. Однако он чувствовал себя ответственным за их безопасность — в конце концов, это ведь он рассказал Лорду о Пророчестве. Нужно было предупредить...

Он не чувствовал себя предателем. Одно дело — поддерживать сильного лидера с разумными идеями, и совсем другое — идти на поводу у того, кто способен убить младенца.

Можно было бы прямо объяснить ситуацию — но кто станет слушать Пожирателя, кто поверит в его порядочность? Северус надеялся, что Дамблдор задумается: откуда посторонним известно о том, что детей — и именно к концу июля! — ждут Лили и Элис? Если от Поттеров и можно было ждать, что они сообщат радостное известие всем и вся, то Лонгботтомы вели бы себя сдержаннее... Если о таких вещах известно кому ни попадя, то, может быть, главе Ордена стоит задуматься об утечке информации?

Как бы там ни было, глава Ордена не придал значения излишней осведомленности Тёмного Лорда, не обеспечил защиту своим соратникам — и, по мнению Северуса, почётного звания главы чего-либо не заслуживал.

— Кстати, о пророчестве, — сказала Эйлин. — Я всё ещё отказываюсь понимать: почему все решили, что седьмой месяц — это обязательно июль?

— А какой ещё? — спросил Северус.

— Какой угодно, — пожала плечами Эйлин. — Или ты считаешь, что высшие силы, подсказавшие горемычной Сибилле то злосчастное пророчество, сверились с нашей системой отсчёта дней? Как показывает практика, эти высшие силы не утруждаются тем, чтобы их правильно поняли. Возможно, им просто стало скучно, вот они и подбросили глупым людям загадку, имеющую несколько вариантов ответа...

Северус приподнял брови.

— Так и быть, — усмехнулась Эйлин, — вот тебе лекция от образованной рэйвенкловки. Каждый народ использовал свои способы датировки исторических событий, и та система отсчёта времени, которой мы пользуемся сейчас, сравнительно молода. А пресловутые высшие силы вполне могли оказаться слишком консервативными или просто не следить за последними новостями из мира каких-то людей... В великой державе Византии первым днём года считалось первое сентября. В буддийском календаре год начинается в декабре, в вавилонском — близко к весеннему равноденствию... кстати, вообще у многих народов год начинался именно весной, и я считаю, в этом гораздо больше логики, чем в его начале посреди зимы. В китайском календаре вообще нет постоянной даты начала года, её вычисляют через новолуния... точно не помню. У майя и прочих ацтеков системы такие, что я даже не пыталась запомнить — просто молча уважала. Но кого в наше время волнуют такие сложности? Гораздо проще счесть, что пророчество снизошло на наши головы заботливо подогнанным под наши реалии, и самому подогнать его под кого угодно! Его даже под тебя можно подогнать.

— По какому календарю? — поинтересовался Северус. Взглянул на её лицо и посерьезнел.

— Фраза "рождённый на исходе седьмого месяца" может иметь ещё больше смыслов, — сказала Эйлин. — Ты, по-хорошему, должен был родиться не в январе, а в марте... И всё-таки, ты расскажешь мне, как тебе преподаётся? Утоли мою жажду знаний: по какой такой причине ты до сих пор не сбежал из Хогвартса без оглядки?

— Сначала ты мне ответь на такой вопрос, — ответил Северус, — вы с папой случайно не бросали вызов Тёмному Лорду?

— За кого ты нас принимаешь? — деланно возмутилась Эйлин. — Когда это мы тратили своё время на такие глупости? Ты мне лучше расскажи: как тебе студенты?

Северус задумался.

— Во всяком случае, на скуку не жалуюсь, — ответил он. И это было чистой правдой.

17.09.2013

Завоевать авторитет среди других преподавателей, для которых он был не только позавчерашним студентом, но и вчерашним Пожирателем, было непросто. Даже Хагрид порывался учить Северуса тонкостям общения со студентами, не говоря уже об остальных. Профессор Спраут, конечно же, искренне хотела помочь — но Северусу от этого было не легче. Однако он был твёрд, отступать не собирался, и слушал наставления коллег скептически — особенно те, которые касались наказаний. Он считал, что снятие баллов проблему дисциплины не решит. Его не начнут уважать — его просто будут воспринимать как злюку, неспособного на большее. И снятие баллов, и отработки должны быть не наказанием, а воспитанием.

Почти сразу он заручился поддержкой префектов, одновременно присматриваясь к слизеринцам и узнавая, кто на что горазд. Постепенно выстраивал систему префектов — не мелких тиранов, которые всего лишь снимают баллы и кичатся своей властью, а ответственных ребят, для которых это первый шаг к чему-то большему.

Встреча с Локхартом была хоть и ожидаемой, но всё-таки неожиданной — потому, что к встрече с ним просто невозможно было подготовиться. В первый год преподавания на уроках они не пересекались — Северус вёл Зелья на младших курсах, а Гилдерой учился на шестом — но это не мешало им время от времени общаться. Северус научил его окклюменции и легилименции — у Локхарта оказался настоящий талант к ментальным дисциплинам — и долго об этом жалел: гриффиндорец повадился комментировать происходящее на уроках. Разумеется, мысленно, но от этого было в чём-то даже хуже: за мысли ведь не снимешь баллы и отработку не назначишь!

Локхарт не забросил своего писательства. После долгих сомнений и треволнений он даже отправил часть своих рукописей родителям Северуса. Вопреки его опасениям, они остались очень довольны и периодически присылали ему сов с просьбами о продолжении. Северус сердился: этому гриффиндорскому обормоту ещё ЖАБА сдавать, а он занимается неизвестно чем! Но оценки у обормота оставались достаточно высокими — сказывалось множество дуэлей и разговоров с Северусом — а его писанина была довольно приличной даже по меркам придирчивых Тобиаса и Эйлин. Они утверждали, что пишет Гилдерой хорошо, хоть и считали, что это чтение не для широкой общественности. Довольный их признанием юный автор ради них даже отступил от своей привычной неспешно-вдумчивой манеры — написал для них рассказ, который, по словам Северуса, был столь же похож на литературу, сколь студенческие варева на настоящие зелья.

Северус и Гилдерой не выносили свои приятельские отношения на всеобщее обозрение, но и не стали делать вид, будто не знают друг друга. В итоге по Хогвартсу поползли сплетни, одна другой непригляднее: о чём разговаривает вчерашний Пожиратель с одним из самых обаятельных студентов? Чем они занимаются по вечерам? Даже Флитвик как-то спросил, не замешаны ли здесь любовные чары. Возможно, в основе этих сплетен была банальная ревность — Гилдерой к шестнадцати годам действительно похорошел. Прогулки и тренировки на свежем воздухе возымели своё действие — высокий, мускулистый, Локхарт выгодно отличался от большинства студентов. Цвет волос из мышиного превратился в золотистый, а улыбка у этого негодника стала такой обаятельной, что требовалось немало твёрдости, чтобы суметь ему в чём-то отказать.

Теперь он не был похож на чахлого суслика. Перед Северусом был ловкий, цепкий, небольшой, но опасный зверёныш с пушистой шерсткой, нахальным видом и острыми зубами. Кроме того, Гилдерою нельзя было отказать и в уме. Его ум проявлялся хотя бы в том, что он не обращал внимания на толпу осаждающих его девчонок, занимаясь то учёбой, то своей писаниной. Северусу приходилось изрядно постараться, чтобы найти ошибки в его сочинениях, и найти хотя бы одну было чуть ли не делом чести: нельзя же дать ему расслабиться и задрать нос ещё выше! Но в то же время он прекрасно понимал, что нельзя лишний раз выделять его среди остальных студентов, и другим сочинениям уделял не меньше внимания. Таким образом профессор Снейп приобрёл среди студентов славу немыслимо придирчивого преподавателя. Студенты теперь разделялись на две неравные части: более многочисленная, мягко говоря, недолюбливала его пометки на полях сочинений, а более толковые собирали коллекцию этих пометок, обменивались ими, искренне думая, что Снейп об этом не знает.