Оставались неясными причины побудившие короля к подобным действиям, но для коронного маршала это было неважно. Придя в неописуемый гнев, он тотчас отправил погоню за беглецами, требуя привезти к нему Генриха, живого или мертвого.

— Ах, он прыщавый французишка! — гневно восклицал Фирлей, потрясая всклокоченной седой бородой. — Крашеная баба, с серьгой в ухе! Вертлявый хлыщ! Ведь знал же, что от этого слащавого парфюмера никакого толку не будет! Что не годится он нам в короли, нет, дал себя уговорить! Как же, французский принц, какая честь для Польши! Все, не будет больше у Польши иностранных королей!! Будут династия Пястов и точка!

Пока пан коронный маршал метал громы и молнии вперемешку с проклятиями в адрес Генриха, события развивались своим чередом.

Как верно заметил пан Плинковский, беглецы не знали дороги и это обстоятельство, неудержимо съедало фору, которую они имели между собой и погоней. Получив под задницу щедрую пригоршню горящих углей, порцию грозных приказов и посул за их выполнение, охотники не скакали, а летели и везде, им сопутствовала удача.

Где бы, они не останавливались, кого бы, они не спрашивали, все им отвечали, что видели беглецов и охотно указывали им направление, куда они поехали. Благодаря этому расстояние между ними и преследуемыми французами стремительно сокращалось. Ответы о том, что Генриха и его спутников видели вчера, быстро сменилось на несколько часов, а потом и подавно сократилось, до короткого и емкого определения — недавно.

Наконец счастье им улыбнулось в тридцать два зуба, и охотники увидели беглецов своими глазами. Небольшой кучкой, скакали они по дороге, то пропадая, то появляясь между небольшими лесочками. Радость охватила их сердца от предвкушения скорой мести, но два обстоятельства мешали им, насладится ею в полной мере. Во-первых, дорога, по которой скакали французы, вела к мосту, за которым владения польской короны заканчивались, а во-вторых, кони у беглецов были свежее, чем у тех, кто их преследовал.

Громкие крики охотников, привлекли внимание беглецов, которые стали пришпоривать коней. Началась отчаянная скачка, в которой у французов было небольшое, но преимущество.

Нещадно хлеща своих измученных коней, люди коронного маршала стали приближаться к французам, но не так быстро как им того хотелось. Их сердца холодели от страха, что добыча ускользнет от них, но неожиданно, Фортуна вновь им улыбнулась. Расстояние между поляками и беглым королем чудесным образом сократилась, и уже ничто не могло остановить их, даже граница.

Из последних сил беглецы пересекли мост и оказались на территории Священной Римской Империи, но этот факт нисколько не повлиял на решимость преследователей. В одно мгновение они пересекли мост и набросились на беглецов. Изрыгая проклятья, они подскочили к королю и попытались силой вернуть его на польскую территорию, но к их ужасу они обознались. Человек, на котором был королевский плащ и шляпа, который сидел на королевском скакуне, оказался графом де Монтегю.

— Подмена! Обман! — вскричали озлобленные преследователи, гневно потрясая оружием. — Где король!? Где Генрих!? — но французы их не понимали. Так продолжалось немного времени, пока кто-то из поляков не включили мозги и не высказал здравое предположение.

— О, черт, они наверняка разделились у развилки на Коровий брод! — это предположение полностью объясняло неожиданное сокращением между погоней и беглецами и полякам не оставалось ничего делать, как развернуть коней и попытаться вновь испытать свою удачу.

Правда перед тем, как расстаться с де Монтегю и его спутниками, поляки передали им прощальный привет, опустившись до банального грабежа. Испытывая сильный дефицит времени, они принялись срывать с французов плащи, цепи, кольца, срезать их поясные кошельки, а если те сопротивлялись, то безжалостно колотили их кулаками или рукоятками кнутов.

Как потом с гордостью говорил граф де Монтегю, своими кошельками и драгоценностями они спасли короля Генриха от позора и в этом, была доля истинны. Поменявшись по требованию с графом, конями, плащом и шляпой, Генрих в сопровождении своего верного телохранителя ля Мелье, благополучно достиг брода и переправился через реку. Когда погоня прибыла к броду, там уже никого не было. Охваченные гневом и яростью поляки, были готовы продолжить преследование на немецкой территории, но их подвели кони. Усталые животные едва передвигали ноги, и охотники были вынуждены отступить.

К коронному маршалу, они вернулись в качестве трофея с плащом короля Генриха, его большой шейной цепью ордена Святого Духа и главное, походным королевским венцом, что оказался в одном из мешков, отобранных погоней у французов.

Когда охотники предстали перед Яном Фирлеем, коронный маршал разразился ожидаемыми проклятьями, но они были недолгими. Видимо удовлетворившись возвращением венца, он милостиво отправил охотников к чертовой матери и приказал трубить сбор войска. С этим делом у Фирлея обстояло все хорошо и в тот же день, он двинулся на Вавель в составе двухтысячного отряда и пятью пушками.

Прибыв в королевский замок, коронный маршал нашел там Анну Ягеллонку, с которой имел короткую беседу. После чего, отвел её в тронный зал и, усадив на королевский трон, объявил её королевой Польши.

Одновременно с этим, Ян Фирлей заявил, что с мечом в руках готов отстаивать свое решение с любым несогласным шляхтичем, но этого не случилось. В виду бегства короля Генриха из Польши, никто из польских магнатов не решился подать протест в пользу оскорбившего страну французского принца.

Когда стало ясно, что протестов на провозглашение Анны королевой Польши не последует, коронный маршал собрал всепольский собор. На нем статус королевы был закреплен за Анной и был объявлен поиск достойных для неё мужей.

Так как Иван Грозный был православным и к тому же женат на шотландке Марии Стюарт, его кандидатура отпала в числе первых. Два других кандидата: эрцгерцог Эрнест Габсбург и Юхан Ваза были отклонены влиятельным польским магнатом Яном Замойским, по довольно веским причинам.

Так шведский король, несмотря на все усилия исповедовавшего протестантизм Фирлей не прошел отбор в мужья Анне Ягеллонке. Громкими словами и звоном монет, Замойский сумел перетянуть на свою сторону значительную часть дворян, которые вычеркнули Юхана Вазу из числа претендентов на руку и титул соправителя королевы Анны, по причине вероисповедания.

Что касается Эрнста Габсбурга, то он как эрцгерцог императора Максимилиана не мог покинуть пределы Вены и жить в Варшаве вместе с королевой. Остался семиградский князь Стефан Баторий, который согласился немедленно жениться на королеве Анне и подписал все листы кондиции с требованиями польской шляхты.

Была глубокая осень, когда семиградский жених прибыл в Вавель и был повенчан с королевой Анной, которая с большой охотой передала ему власть над польским королевством.

Что касается короля Генриха, то он смог благополучно добраться до границ Франции и приехать в Париж, где его уже ждала королева мать. Твердой рукой она исполняла обязанности регента до приезда её любимого сына Генриха.

Когда она увидела, в каком ужасном виде находится будущий король Франции, её сердце охватила печаль и горесть, ибо он больше походил на проигравшегося кутилу, чем на принца крови. Однако радость от осознания того, что Генрих вновь рядом с ней помогло Екатерине Медичи быстро утешиться. Позабыв обо всем, она приказала приготовить королю ванну, дабы он смог смыть с себя в ней все, что напоминало о его присутствие в Польше.

Пока развивались столь необычные события, вызвавшие активные пересуды по всей Европе, русский царь решил отправиться к южным рубежам своего царства, а точнее сказать, во вновь приобретенные им земли.

После того как посланный на юг Богдан Бельский доложил царю о положении дел в районе Переславля и Киева, Грозный, неожиданно объявил о своем желании посетить освобожденные от власти поляков русские города. Причина, по которой государь решил совершить столь необычный шаг, в ту пору правители довольно редко покидали свои столицы, за исключением войны или охоты, крылась отнюдь не во влиянии на него правительницы. "Ночная кукушка" к этому делу не имела никакого отношения. Просто государь испытывал угрызения совести относительно своего отказа от Ливонии и чтобы получить подтверждения о правильности принятого им решения, он решил воочию увидеть, на что он променял "свою мечту".

Оставив в Москве совет в составе Никиты Федоровича Романова, князя Ивана Петровича Шуйского и князя Ивана Мстиславского, вместе с наследником царевичем Иваном, царь покинул столицу в сопровождении малого войска.

Большая часть русских полков, была оставлена новоиспеченному триумвирату, на тот случай, если шведы или поляки нарушат подписанные договоренности. Зная пакостливый характер своих соседей, Иван Грозный не исключал того, что это может случиться, но по поступающим с границ донесениям, Варшаве и Стокгольму было не до русских.

Поляки энергично занимали вновь приобретенные земли, а шведы выражали на это решительные протесты, сидя в захваченном ими Ревеле. Король Швеции торжественно поклялся, что никогда не признает власть поляков над Ливонией и торопливо набирал войско для большого похода.

Двигаясь без большого обоза налегке, царь быстро достиг Смоленска, а затем Трубчевска. Откуда на ладьях дошел до Чернигова, а оттуда вновь пересев на лошадей, наконец, прибыл в Переславль, где его ждал воевода Иван Шереметев.

Необходимо сказать, что почти все это время государь находился в седле, что для него было серьезным испытанием. С недавних пор его стали беспокоить боли в коленях, но он ещё находил в себе силы самостоятельно садиться на лошадь и совершать дальние переходы.

В Переславле, государя встретил народный ход. Желающих увидеть живьем великого государя, было видимо невидимым. Грозному было приятно видеть толпы своих новых подданных, которые громко славили его, но в сто раз больше для него была важно встреча с Константином Вишневецким. Владения этого православного князя простирались как по левую сторону Днепра, так и по правую и царю было очень важно склонить его на свою сторону.

Дело в том, что согласно договоренности к Московскому царству отходили только районы Киева и Переславля. Земли Левобережья, находившиеся в личных владениях, не подпадали под действия этого договора и их владельцы должны были сами решать, в подданстве какого государя им оставаться.

Во владения князя Константина Ивановича на левом берегу находились города Лубно и Полтава, а на правом береге город Житомир и государю было очень важно заручиться поддержкой Вишневецкого.

Судьба благоволила русскому государю. Он ещё ничего не успел сказать, как князь Вишневецкий заявил о своем намерении перейти в подданство Ивана Грозного вместе со своими многочисленными владениями на левом берегу Днепра и житомирскими землями на правом берегу. Все свои волынские владения, князь передавал своему сыну Константину.

В ответ царь пожаловал Вишневецкому чин боярина и конюшенного, подарил триста рублей денег и шубу со своего плеча, а также клятвенно заверил, что тот останется полным властителем на всех своих землях.

Столь неожиданные действия со стороны всесильного старосты Житомирского и Лубненского были обусловлены отнюдь не горячим желанием стать подданным московского государя и уж тем более из-за симпатий к Ивану Грозному. Константин Вишневецкий прекрасно жил под скипетром польского короля, пользуясь всеми привилегиями польского дворянина.

Перейти в подданство московского государя, князя заставляла его православная вера, ярым приверженцем которой он являлся. После заключения Люблинской унии, на землях пяти русских воеводств, что перешли под управление польской короной, началось насильственное насаждение католической веры. Несмотря на заверения короля Сигизмунда православным князьям, иезуиты закрывали церкви "схизматиков" и обращали людей в иную веру. Князь неоднократно жаловался королю на произвол творимый слугами католической церкви, но всякий раз, монарх только разводил руками, ссылаясь на постановления Сейма.

Видя единственную возможность в сохранении веры отцов на своих землях в переходе в подданство московского государя, князь Вишневецкий, не задумываясь, пошел на этот шаг, горько сожалея о том, что его обширные волынские владения остались под польской короной.

Оставшись довольным тем, что большая часть земель Левобережье перешло под его руку, Иван Грозный переправился через Днепр и вступил в Киев, который представлял собой откровенно жалкое зрелище. Некогда стольный град Руси пребывал в таком провинциальном запустении и небрежении, что было себе трудно представить, что он некогда был центром Древней Руси, где правили Ярослав Мудрый и Владимир Мономах.

Единственное место, которое порадовало царя Ивана, был Киево-Печерский монастырь, куда государь направил свои стопы не заезжая в Киев. Величественный вид куполов церквей монастыря и её главного храма Успенского собора, смягчили сердце и душу самодержавца Руси. Пройдя по этим святым, намоленным не одним столетием местам, он отправился в знаменитые Ближние и Дальние монастырские пещеры и прошелся по ним в сопровождении монахов. С почтением останавливаясь возле ниши того или иного православного святого, крестясь и совершая им земной поклон.

Больше всего, он простоял у ниши, где лежали останки знаменитого богатыря Ильи Муромца. По его просьбе монахи открыли царю, лик святого, который выглядел как живой.

Сразу после завершения знакомства с древнерусскими святыми и выйдя на белый свет, царь приказал выдать монахом вклад в четыреста рублей и отписал город Васильков, к великой радости архимандрита.

Вместе с Иваном Грозным, монастырские катакомбы посетил и царевич Иван, сопровождавший отца в его поездке по южным рубежам царства. Подобно отцу он оставил богатый вклад в сто рублей прося молиться о прибавлении семейства. Перед отъездом, царь женил его на княжне Шереметевой и очень надеялся на внуков.

Судьба причудливо тасует свои карты. Не пройдет и двух лет как умрет князь Вишневецкий, который намеривался жить ещё много и много лет. Все его владения отойдут государю, так как Иван Грозный откажет в праве наследования Константину Вишневецкому, который примет католическую веру.

Не обойдет горькая судьба и самого царя. Через два года от тяжелой болезни скончается царевич Иван и Грозный царь так и не дождется внуков. Подозревая, что наследника отравили, царь учредит следствие, но оно ничего подозрительного, не обнаружит.

Но все это будет потом, а пока, царь все свое внимание сосредоточил на юге, где события развивались с неудержимой скоростью.

* * *

Известие о гибели галер Али-паши от рук "днепровских разбойников" атамана Байды, вызвали в Стамбуле сильный переполох. Вместо того, чтобы способствовать как можно скорейшему умиротворению в землях Крымского ханства, нерадивый Али-паша плеснул масло на пламя и породил сильный пожар.

Великого султана Мурада совершенно, не интерисовало сделал ли его слуга нарочно или по нерасторопности, шелковый шнурок был отослан Али-паши без всякого колебания и в тот же день он прекратил свое существование. Нужно было как можно быстрее исправлять положение, но обострившееся положение в Закавказье вынуждало султана отправить против персов основные свои силы.