Без души

Провёл кончиком лезвия на его щеке тонкую царапину.

— Кто ты? — мастер отступил, словно надеясь, что тени помогут ему. Нет, они лишь лишили его последнего выхода, отрезав все пути.

— Очень своевременный вопрос, — ассоциация с ироний далась мне легко. Я знал, что, даже испытывая первородный страх, Эрик не уйдет и не отступится. Ему любопытно. Ему хочется повторить все, что было, и попробовать новое. Сила, разлитая по его венам тянется к пустоте в моей груди. Он никогда не променяет новое запретное знание на минутную слабость. Но он тянет время, повышая ставку. Изучая и анализируя.

— Ты не слуга Бездны...

— Почему же?

— Она в тебе... внутри, — восхищенно шептал мастер, — ты сам — Бездна. Что может быть нужно такому, как ты?

— Всего лишь отомстить.

— Мне? Спасти этот мир?

Я расхохотался.

— Причём тут мир? Если будет необходимо — я отдам его Бездне. Преподнесу, как драгоценный дар, со всеми жителями. Нет, только моё прошлое. Ведь за все нужно платить. Просто иногда приходится долго ждать возможности забрать то, что принадлежит тебе по праву. Да... Эрик, я действительно мечтал о том дне, когда тебя убью. И он уже давно прошёл. Возможно, это не достаточная плата, но у тебя ещё будет шанс отдать свой долг. Скажи, тёмный мастер, что ты хочешь? О чём мечтаешь? Только попроси...

Эрик сглотнул.

— Если скажу да — подарю свою душу Бездне...

— Но она останется с тобой. Хотя, поверь, без неё было бы куда проще. Так что ты ответишь?

— Я согласен служить тебе просто так, без оплаты. Не хочу заключать сделку с Бездной, в которой буду иметь выгоду. Боюсь, подобная глупость по стоимости окажется куда больше того, что я могу попросить взамен. Только не забывай хоть изредка утолять мое любопытство.

Тёмный мастер опустился на колени и склонил голову. Нет... уже не тёмный мастер, не кошмар моей прошлой жизни — всего лишь покорный чужой воле слуга.

Моей воле...

Эрик улыбнулся.

— Но я повторю вопрос — кто ты? И почему я должен тебя знать?

Сам рассказ не занял много времени — от него и так остались жалкие крохи, чтобы отвлекаться на пояснения и детали. Зачем? Мастер спросил меня: встречались ли мы раньше. Я ответил ему — да, в прошлой жизни. И да, я вернулся потому, что мне ещё не отдали все долги. Сказать это оказалось просто. Даже слишком. После чего я добавил немного подробностей.

Мастер не мог причинить какой-либо вред, лазеек не было. А мне как воздух необходим надежный слуга: свежий взгляд на старые проблемы, которые было бы неплохо не просто решить, но и сделать это изящно. Девеан, кого бы он ни играл, оставался псом Алевтины, и я подозревал, что каждый мой шаг, решение, вывод — тут же доводились до её сведенья. Возможно, надзиратель должен был направлять меня. Я во многом уступаю творцу, и уверен, если она захочет манипулировать мной — я не смогу сразу осознать этого.

Вопрос в том — захочет ли? То, что я успел узнать о ней, говорило в пользу, что Пресветлой матери куда интереснее играть с куклами, когда те знают о своем настоящем положении.

— Теперь ты мстишь, господин?

Эрик уже поднялся с колен, смотря на меня совсем по-другому. Новое слово далось ему с заметным трудом, заставляя запинаться и упрямо хмуриться.

Иногда смерть не становится достойной наградой врагу. Ведь не зря говорят: каждому своё. Если человек не боится смерти, его наказывают жизнью. Если он привык повелевать — ставят на колени. Мастер гордился своим положением, не признавая над собой никого, кроме безумной госпожи. Ему пришлось пересмотреть свои взгляды. Ведь теперь он знал, что существует сила страшнее смерти — Бездна, которая может в любую секунду вырваться на свободу, стоит чуть ослабить контроль.

— Мне не остаётся ничего другого, Эрик. Если перестану ставить перед собой цели и двигаться к ним — все потеряет смысл. Остановлюсь и не смогу сделать ни единого шага — не захочу. Но я заключил договор и больше не принадлежу себе. А значит, пока есть время, могу успеть сделать хоть что-то, что в моём сознании будет ассоциироваться с удовольствием. Одно дело родиться без души — тогда мир воспринимается иначе и никаких альтернатив не остается. И совсем другое, когда её отбирают насильно. Человек, ослепший в результате глупой случайности, всё равно продолжает видеть яркие картинки: солнце, дом, лица любимых людей. Так и я помню, что значит слово — "чувствовать"... — сознание продолжает работать на ассоциациях, анализируя происходящее.

— Тогда я ещё больше не понимаю, зачем тебе это... — покачал головой Эрик, — ты говоришь, что был спасителем, что убил меня. Если не смотреть тебе в глаза, то рядом со мной стоит безумно уставший мальчик — обычный, смертный человек. Если ты помнишь, если ассоциируешь, то не проще ли отвернуться и уйти? Этот мир принёс тебе только боль, так не береди память, путешествуй по другим мирам — они все открыты для тебя. Зачем вместо того, чтобы попытаться что-то исправить, ты делаешь всё, чтобы сорваться с последней ступени в Бездну? Ты странный, господин.

— Обычный смертный мальчик давно мертв. Они убили его... Теперь есть только монстр, которому не нужны ни другие миры, ни забвение, ни прощение. Да, когда-то я мечтал о смерти. И умер. Я давно мёртв, и мне больше нечего терять. Сначала я расплачусь с этим миром, а потом примусь за тех, что решили, что Бездну можно сковать договором. А ты, Эрик, поможешь мне в этом...

— Буду рад, господин, — по-детски счастливо улыбнулся тёмный мастер.

— В таком случае мне пора, пока остальные не хватились своего лорда-спасителя... — я уже повернулся к двери, как меня догнал ещё один недоуменный вопрос мастера.

— Ответь, зачем ты путешествуешь с ними, если собираешься убить? Это игра?

Да, я ожидал этого вопроса и хорошо, что появился повод на него ответить...

Когда-то:

Если сначала изменения практически не были заметны, то сейчас...

Впрочем, неконтролируемые приступы и кошмары прекратились. О том, что во мне находилась часть тёмного мастера, ничто не напоминало. Иногда я подолгу размышлял, что же заставило его успокоиться. В какие-то моменты я был готов поверить, что после стольких припадков Эрик смог бы перехватить управление над моим сознанием — ведь у него замечательно получалось манипулировать людьми.

Очень часто я видел во снах воспоминания из его детства. И в них тёмноволосый синеглазый мальчик вовсе не был чудовищем. Он страстно любил читать, мечтал о настоящей дружбе и так пугающе знакомо боялся темноты. Он бродил по пыльным коридорам громадного города, подолгу сидел на большом пирсе, ненавидел царящий в его обители холод. Изредка в воспоминаниях проскальзывали мысли о мести этому миру, который обрёк его на становление мастером — подарил Бездне, не оставив выбора. Но даже я понимал, что это была необходимая мера, по-другому выжить было бы просто невозможно. А что ещё мог делать слабый ребёнок, как не цепляться за странную, жестокую жизнь? Именно поэтому он был так беззаветно предан безумной госпоже — это всё, что у него оставалось, и на что он мог надеяться, не согласившись следовать за толпой.

И пусть время давно стёрло следы этого мальчика, оставив только монстра, его воспоминания лучше всего доказывали, что нельзя родиться злом — им можно только стать, когда остаётся всего одна дорога: длинная-длинная лестница вниз. Пусть даже спуск на дно может доставлять восхитительное удовольствие от чужой боли.

Могло показаться, что Эрик искушает меня. Переманивает на свою сторону, пытается завладеть моим разумом окончательно. Но ничего не происходило. Дни сменялись днями. Каждый раз, когда я смотрел на свою дочь, мне казалось, что даже если бы мне и предложили что-то изменить, я всё равно оставил нашу жизнь с Ирэн такой, какой она медленно текла в тихой деревушке.

Первое сомнение закралось в моё сердце, когда Эллин исполнилось полгода. Я с улыбкой глядел, как Ирэн кормит нашу дочь, и вдруг знакомый тихий голос вкрадчиво прошептал над самым ухом: "А вашу ли?". Я только рассмеялся. Ирэн не могла мне изменить... да и с кем? Подобная мысль даже развеселила меня.

"А она и не изменяла тебе..." — усмехнулся голос в моём сознании. Казалось, тот, кто говорил, встал за моим левым плечом. "Не забывай, что ты не один находишься в этом смертном теле. И то, что тёмный мастер проявил себя недавно, ничего не значит. Он всегда был в тебе... Ещё до вашей встречи нити ваших судеб были переплетены слепой госпожой в единое полотно. Не забывай это, Серег. Вы — одно...".

После мной овладело безумие. В сознании раненой птицей билась лишь одна мысль. Что, если он использовал меня? Может, ему просто нужен был преемник? Именно поэтому он не трогал Ирэн во время беременности, а теперь спокойно позволял растить дочь?

Его дочь...

Я начал пить, пытаясь хоть как-то заглушить эти мысли. Стал реже приходить домой, больше времени бессмысленно бродя по краю леса, и ничего не делал, словно небольшое хозяйство, которое нам удалось завести, могло позаботиться о себе само.

Не мог больше смотреть на Эллин. Казалось, что в её глазах вот-вот тоже появится след Зверя — промелькнут на миг красные отблески, а беззубая счастливая улыбка превратиться в гримасу злого торжества. Ирэн начала волноваться. Она все чаще и чаще молчала. Только смотрела. А по ночам — плакала.

Тот день, когда она всё-таки решилась и заговорила, врезался мне в память раскаленным добела осколком разбившейся надежды. Оставил след, который не смогла стереть даже пустота.

За окном тихо плакал ноябрь. И деревья, слишком рано потерявшие в этом году листву, казались прорисованными тушью линиями на фоне нескончаемого потока воды. Деревенька превратилась в рисунок, автор которого ушёл, забыв его закончить. Контуры деревянных домиков еле-еле проступали сквозь серую пелену, чуть освещаемыми пятнами бледного, тонущего в дожде, света. Капли отбивали по крыше усыпляющую мелодию осени.

И снова накатывали упругими волнами боли проклятые воспоминания.

— Серег, пожалуйста, расскажи, что случилось. Я вижу, что-то произошло. Думаю, надо выговориться, — Ирэн виновато улыбнулась.

Теперь она всегда улыбалась именно так, словно считала себя виновницей всех наших бед: жалкого существования от дня ко дню, моих редких появлений в нашем доме, глухой тоски, которая давно властвовала в наших сердцах, заменив собой нежность, страсть, мечты.

Последнее время мы говорили друг с другом всё меньше и меньше. Любовь, едва теплившаяся до рождения дочери, умерла вместе с первыми дождями. Оставалась привязанность и эта тяжесть чувства вины. Словно мы сами были виноваты в смерти нашей любви. А может, и правда были. Да, нас накрепко связывала вместе не только дочь, но и прошлое, и, в общем-то, мы не собирались расставаться, но все остальное растворилось в боли. И возникшая неловкость застывала в воздухе глупыми вопросами.

— Ирэн, это очень трудно объяснить. Я знаю, ты сейчас скажешь, что надо попробовать. И...

— Если не захочешь — не скажу, — это было произнесено так тихо и робко, что я невольно зажмурился.

— Мне страшно, родная. За Эллин. Я боюсь, что это не мой ребёнок, — увидев, как моя милая Ирэн собирается возразить, поспешно добавил: — нет, не измена. Я боюсь, что это его ребёнок — мастера. Мне страшно, родная. Он здесь, — я прикоснулся к виску и дернул головой, словно меня ударило электрическим разрядом. Криво улыбнулся: — В моем разуме.

— Тогда не думай, — Ирэн ласково взъерошила мне волосы: — В любом случае, уже ничего исправить нельзя. И если тебя это успокоит, теперь ты — и есть он. Вы едины. Мы узнали это, Серег. Узнали, приняли и пережили. Ты никогда не станешь тёмным мастером, сколько бы этот ублюдок не пытался достать тебя из пределов тихой госпожи.

— Ты так говоришь, будто тебе всё равно! — закричал я, вскакивая с места.

Глухо ударился о пол опрокинутый мною стул. Почему она не понимает? Или просто пытается поддержать меня? Я хотел извиниться, как следующие слова Ирэн резанули ножом...

— Мне, правда, всё равно, Сергей! Это моя дочь, и я не отвернусь от нее, будь её отец хоть слугой Бездны!

Я закрыл глаза, собираясь с мыслями.

— Вот значит, с кем ты меня сравниваешь. Впрочем, ты сама была с ним — Эриком. Я ведь тогда кинулся защищать тебя, когда попал в ловушку. Быть может, ты знала всё и просто ждала? Сама участвовала в этом спектакле?

Ирэн, дёрнувшись как от пощечины, поднялась на ноги и отступила назад, когда я сделал шаг в её сторону. Сознание начало мутнеть, уступая место вырывающейся на волю силе. Злоба и отчаянье гасили последние крохи разума, которые ещё пытались спасти положение, взяв силу под контроль.

Нет, поздно.

Последнее, что я смог запомнить, как схватил со стола нож.

Ирэн с ужасом смотрела, как искажаются черты её мужа, выпуская на свет что-то звериное, хищное.

— Ты не Серег. Ты...

Мужчина равнодушно повёл плечами. И вышел за дверь, в дождь.

Женщина, тихо всхлипнув, осела на пол, но уже через несколько мгновений, взяв себя в руки, проверила, что Эллин крепко спит и, схватив с гвоздя тонкий плащ, выбежала на улицу под косые струи ливня вслед за тем, кем стал Серег. Его надо было остановить любой ценой.

И она, конечно же, не заметила, что не закрыла в спешке входную дверь...

Сейчас:

— В двух лигах по дороге через день обоснуется небольшая разбойничья шайка. Будут ждать торговый караван из Тирра... Человек шесть — не больше. И так произойдет, что когда мы остановимся на один из привалов, Ларин отлучится в кусты, потом решит чуть отойти от нашей группы, найдя замечательную полянку. Совпадения в жизни происходят с завидной регулярностью, и иногда их можно использовать. В прошлой жизни мы успели спасти её лишь чудом. Я спохватился... Понимаешь, Эрик? Я. Совершенно неожиданно спросил у Далика, почему Ларин никак не возвращается. Скажи я это на минуту позже, они бы её убили.

Мастер наклонил голову.

— Да, случайности нужно замечать. Я не ошибусь, если предположу, что в этот раз ты спохватишься чуть позже нужного времени?

— Нет, не ошибёшься. Одно дело просто перерезать ей глотку, но это будет совсем не то. Каждому по делам его, Эрик. Ларин ничего не сделала, когда меня выводили из зала, обвиняли в предательстве. Когда вытаскивали душу. Нет, она просто смотрела. Я отвечу ей тем же: иногда бездействие оказывается куда страшнее, чем сложные ловушки и многоходовые игры. Я оставил им выбор: положиться на старую паучиху или попытаться что-то изменить. Они выбрали. После этого я начну действовать открыто...

Только договорив последнее слово, я понял, что, увлекшись мыслями о том, что должно было произойти, невольно выдал себя. Не уследив за своим тоном, позволил Эрику найти ответ на ещё один вопрос. Чем мастер и сумел воспользоваться.

— Но без души человек не сможет насладиться своим триумфом.