— Подъём, ребята, — негромко проговорила я в полусумрак шалаша.
Дождик тихо шебуршал по траве. Чёрные, набрякшие дождём тучи на небе не предвещали изменений в погоде. Но после многодневной жары я радовалась этому и, подставив лицо дождю, улыбнулась. Дом в далекой Михайловке вспомнился сейчас отчётливо...
— Прохладно, — сказала Саломея, выбравшись из шалаша и поёжившись.
Увидев выходившего из-за шалаша ивенга, уллалийка настолько испугалась, что вскрикнула и быстро закрыла рот руками. Взглянув на меня, она молчала. Мальчишки же угрюмо следили глазами за пленником.
Тот остановился между нами и раздражённо повёл плечами.
— Ну?! Что я вам слон на ярмарке?!
Все молчали.
— Зря ты его развязала, Олие. — Проговорил, наконец, Гани.
И, повернувшись спиной ко мне, пошёл к костру. Его худые лопатки выпирали под старой латаной туникой словно укор моему безрассудству. Лонни хмуро и полусонно смотрел в землю, Миши как-то очень вопросительно смотрела на меня, пытаясь, наверное, прилично объяснить себе, почему я их всех так подвела.
— А между тем, именно ивенг пришёл просить остаться короля дьюри... — тихо проговорила я. — Восемь сотен подписей было на листе и из них около трехсот ивенгов. Я сама работала у Феорода и знаю, что бедным ивенгам доставалось нисколько не меньше, чем уллам. Мало того, я знаю такого гада, как Хулх, а он улла... Слишком просто делить мир на ивенгов и уллов. Но мир не так прост, он делится на хороших и плохих людей. И даже ещё сложнее — в каждом человеке есть что-то хорошее...
Некоторое время стояла тишина. Дождик моросил по нам. Ивенг замер, не шевелясь, вызывающе опираясь на подобранный им свой сук, но выглядел как-то не очень презентабельно, даже можно сказать больше — жалко, со своими длинными, грязными волосами, в богатой, но драной и перепачканной, когда-то белоснежной, тунике, но самое главное, лицо у него было жалкое. Не знал он, как себя вести, и зла я в нём не видела.
Гани отчаянно шурудил в костре и пытался вновь раздуть намокшие угли. Чихнул. И громко спросил:
— Ха! А ты знала обезьяну по имени Хулх?!
Я рассмеялась.
— Ага... Пришлось пообщаться!
— У Феорода работал мой друг, — заговорил и Лонни, — а мне не удалось попасть туда на работу, для этого требовались деньги, а денег у нас не было...
Младшие же, полусонно добравшись до костра, замирали, нахохлившись, под дождём, лишь иногда озираясь с ненавистью на ивенга. Саломея раздала им по печёному яйцу, по четверти оставшихся лепешек, уже без начинки. Она и мне сунула в руки яйцо и грустно улыбнулась:
— Ешь, а то ноги не дотащишь. Вон худющая какая...
— Саломея, и ему дай, — попросила тихо я.
Она кивнула коротко и отошла.
Позавтракав в тишине, мы ещё немного послонялись по островку — кто по своим неотложным делам, кто просто сидел, погрузившись в сладкую утреннюю дремоту, кто-то копошился в своём мешке, пытаясь там что-то отыскать... Ивенг же лишь хмуро наблюдал за нами, сидя на вчерашнем месте, у стены шалаша, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Что же тебя так жалко-то? Как-то неправильно это... И я опять оказалась возле него, проговорив нерешительно:
— Повязку менять не буду... Сулею под воском можно не менять до двух суток, потом снимешь и решишь сам, что тебе делать с раной... уже большой мальчик, — насмешливо добавила я.
Он кивнул головой. Грязные его волосы упали на лицо. И, раздражённо, рывком, откинув их, он спросил:
— Ты Олие?
— Спрашиваешь, чтобы доложить императору? — усмехнулась я.
— Чушь. — Раздражённо ответил он.
— Знаю. Шутка. — Ответила я и отвернулась, сказав громко, — ну, пора! Гани, туши костер... Э-э, тушить костер? — обернулась я растерянно. — И как вообще тебя звать?!
— Хочу просить тебя, Олие... — начал он вдруг очень церемонно, замолчал, будто ещё сам не решил, просить или нет, и продолжил дрогнувшим голосом, — взять меня с собой. Звать меня Уэйдолион... Уэйдо.
Я молчала. И опять почувствовала за спиной общее неудовольствие. Они замерли все, кого, где застала фраза ивенга. А мне казалось это самым лучшим решением всех сомнений, мучивших меня в последний час. Ведь если он злой человек, то оставить его здесь значило, что он может внезапно появиться в деревне, где сейчас находятся только Бру и старый гемма Лой. А если он добрый человек, по воле судьбы оказавшийся по ту сторону баррикад, то оставить его на болотах одного, могло означать его гибель либо в трясине, либо от голода, — ведь сюда возвращаться я не собиралась, а он не выглядел приспособленным к такой жизни... Но всё-таки для себя я этот вопрос уже почти решила всё тем же неубедительным "он уже большой мальчик". И теперь вот эта его просьба... Уэйдо, значит...
— Значит, Уэйдо, — повторила я и вздохнула. — Поскольку в этом отряде никто, — я оглянулась и встретила десяток пар насторожившихся глаз, — да, никто, к тебе симпатии не испытывает, то тебе, для того, чтобы пойти с нами, нужно доказать, что ты сможешь быть полезным или... убедить нас, пожалеть тебя что ли... Чтобы ты не думал, что я выдумываю, мы проголосуем.
Уэйдо нахмурился.
— Ох, уж эти мне реверансы в сторону плебса, — усмехнулся он.
Свесив сомкнутые в замок руки на коленях, он исподлобья смотрел на пёструю толпу ребятишек, на робкую Саломею, и ничего хорошего не предвещало ни ему наше голосование, ни нам его взгляд.
— Тюю... Что это мы тут будем голо совать? Из-за этого стерва? — возмущённо протянул Лонни. — Не буду я голым!
— Мне не нужен ты голый, Лонни, — рассмеялась я, — мне нужен всего лишь твой голос.
Гани засмеялся. За ним захихикали девочки, и улыбнулась, наконец, Саломея. Я же ивенгу кивнула:
— Тебе надо очень расстараться, что бы мы, плебс, как ты говоришь, пожелали тебя взять.
Уэйдо вздохнул, мрачно прищурившись. Мы же, уже собравшись в дорогу, толклись возле него. Чувствовалось, что всем стало даже интересно, чем это кончится.
— Странная ситуация, Уэйдо, — проговорила я, разворачиваясь и беря в руку свою палку, которую я накануне воткнула в землю в самом начале тропы, — сам посуди, — пожала я плечами, — зачем нам вечно брюзжащий, ничего не делающий попутчик, который к тому же относится к нам с явным пренебрежением и вполне мог бы обойтись без нас?
Уэйдо вдруг хмыкнул совсем по-мальчишески и ответил:
— Я понесу вот этого... и сумки.
Его палец некоторое время покрутился в воздухе и уткнулся в Ситту. Хм... Выбрал самого лёгкого или запомнил, что я несла именно его?
— Да что ты забыл в Уллалии-то? — растерянно спросила я, сознавая, что Ситту так просто не согласится "пересесть". — Тебе скорее надо в обратную сторону...
— Не хочу. Мне некуда там идти.
Ишь ты, сказал, как отрезал.
— И здесь один оставаться не могу больше. Проклятое болото! — Уэйдо начал подниматься, ухватившись за остов шалаша. — Я прошу... — он остановился и оглядел нас всех, и продолжил, скептически усмехнувшись, — вас меня взять с собой, я же постараюсь быть полезным. Голосуйте же уже! — махнул он рукой и с вызовом посмотрел на меня.
— Поднимите руку те, кто за то, чтобы Уэйдо шёл с нами...
Никого.
Ивенг, прищурившись, растерянно улыбался.
— Поднимите руку те, кто против того, чтобы Уэйдо шёл с нами...
Ещё я не договорила, как вверх метнулись сразу пять рук — старшие и Саломея, младшие потянули ручонки, на них глядя.
— Ха! Олие, а ты не проголосила! — хитро улыбаясь, заметил Гани, вытягивая шею на меня из-за Миши.
— Я воздержалась, — задумчиво ответила я. — Думаю, придётся мне самой решать этот вопрос, потому что не прощу себе, если когда-нибудь узнаю, что некий непутёвый ивенг Уэйдолион не дожил до своей старости по моей вине, пропав бесславно в этих болотах, — невесело улыбнулась я, окинув взглядом унылую серую окрестность, и совсем тихо добавила, — когда не знаешь, как поступить, делай то, что должен, Гани... Кроме того, — проговорила я, уже ступив на тропу и обернувшись, — ведь он нас просит о помощи. И не кажешься ты мне злодеем, эптерис Уэйдолион, а время покажет, ошибаюсь я или нет...
Часть 6
* * *
Через час или что-то около этого дождь пошел ещё сильнее. Вскоре все промокли до нитки. Чем дальше уходили мы по землям Уллалии, тем сильнее тропа чвакала под ногами, и кое-где опасно проседала. Потом долго пришлось брести по щиколотку, детям — по колено, в тёмной, вонючей жиже. И каждый раз сердце моё замирало от страха, правильно ли я веду детей? Но слабое свечение следов давно прошедших здесь людей заставляло меня самоуверенно оглядываться назад и обнадеживающе посмеиваться, встречаясь глазами с ребятами, Саломеей...
Уэйдо же на меня не смотрел. Он шёл, громко чертыхаясь, последним, на плечах его грустно сидел нахохлившимся воробышком Ситту, а я, виновато посмотрев на них, на неуверенный шаг раненого ивенга, поворачивалась и зло тыкала палкой в трясину, теперь уже окружавшую нас со всех сторон. И поднимала глаза к небу. Солнце катилось по нему слишком быстро, казалось мне. Мы не успеем сегодня дойти до Лиеза... Слишком медленно идем...
И опять оборачивалась.
— Уэйдо, как нога? — спрашивала я время от времени.
Потому что брести по колено в трясине с такой раной совсем не хорошо. Но воск какое-то время должен был предохранять ногу от влаги. Какое-то... Не думаю, что его хватит надолго.
А настырный ивенг не хотел показать рану во время короткой остановки и так зло на меня посмотрел и рявкнул, что у него всё хорошо и Ситту он не отдаст, что я быстро от него отстала.
Последний привал был сделан возле одинокого засохшего древовидного папоротника. Папоротник тёмной корягой торчал в отдалении от своих собратьев, дальше тянулись тощие, покосившиеся осины. Тропа вся почти шла по воде, и лишь мшистые кочки, торчавшие тут и там, давали возможность ненадолго выбраться на сушу. Были мы все в сандалиях, и очень скоро они разбухли и натирали до крови ноги. Но сколько я не пыталась призвать на помощь духа Вуху, чтобы попросить у него сапоги, почему-то ничего не получалось. Лентяй Вуха не откликался на отчаянные призывы.
Отряд мой выбился из сил уже к полудню, и я раздала им последние ягоды томилис, которые чудесным образом заставили блестеть глазки Миши, вспомнить про его вопросы Гани, стало вновь слышно Свитту...
Однако время шло, уже надвигались сумерки, тропа давно выбралась на сушу и лишь противно пружинила под ногами, но ни людей, никаких строений нам так и не встречалось. А уже надо было думать об отдыхе. Короткие привалы не давали возможности восстановить силы.
Череда кривых тощих деревцев сменилась редким березняком. Теперь тропинка заметно петляла передо мной в редколесье. Утоптанная трава, кое-где сломанные ветки хилых деревьев хорошо обозначали место, где ходили и ходят люди. Показались первые сосны. Воздух становился чистым, легким, и лишь иногда несильное дуновение ветра приносило тяжёлый смрадный дух трясины.
Дождь закончился вместе с болотами, словно не желая покидать их мрачное сырое царство. Было прохладно. Мокрая одежда прилипала к телу, и становилось зябко. Но радостное чувство оттого, что мы в Уллалии, что мне удалось вывести всех идущих за мной в безопасное место, не оставляло. Я улыбалась этим своим мыслям, мрачные воспоминания о далекой Ивеноге отступали, и становилось на душе легче.
"До Лиеза ещё далеко...", — вдруг отчётливо подумалось мне. И я удивилась, откуда мне знать, сколько ещё до Лиеза. Но неясные открытия самой себя давно уже удивляли меня, и поэтому я решила положиться на это свое неожиданное заключение.
Тропа терялась в темноте на расстоянии шагов пятнадцати, а это нехорошо. К тому же в стороне виднелась поваленная старая береза. Сломило её видимо совсем недавно, потому что листва засохла, не успев облететь. Под её поникшими ветвями можно было уложить всех нас...
"Значит, будем становиться на ночлег", — подумала я и сказала вслух, махнув рукой:
— Хорошее место для привала... Гани, Лонни, за вами костер... Саломея, мы должны с тобой что-то придумать на ужин...
Сбрасывая свой мешок, потрепав по плечу Миши, которая замерла, опустившись на землю, привалившись к тощей сосёнке спиной и закрыв глаза, я наблюдала краем глаза за Уэйдо. Лицо ивенга перекосило от боли, когда он спустил на землю Ситту, и мальчик задел нечаянно больную ногу. Ситту вскинулся испуганно, ожидая оплеухи, ругани и втянул голову в плечи.
— Ты чего, дурачок?! — через боль рассмеялся Уэйдо и подтолкнул Ситту к нам, встретившись со мной глазами, — иди, иди... вон, Олие, уже готова броситься на меня...
Я улыбнулась.
— А ногой твоей мне всё-таки придется заняться, эптерис, только воды бы найти...
— Эптерис, — усмехнулся Уэйдо, — я уж забыл, когда меня так звали.
— И как? — хмыкнула я, — приятно щекочет самолюбие?
— Ерунда, — отрезал Уэйдо, взгляд его стал холодным и отстранённым, — это память... память о том, что казалось единственно верным и незыблемым...
— Ну да, — задумчиво ответила я, — это как две стороны одной монеты — они никогда не видят друг друга, один — самонадеянный орел, другая — всего лишь решка, но если переплавить монету, каждому из них придётся понять, что он лишь часть другого и наоборот...
Ивенг раздражённо молчал, шумно собирая ветки, накладывая их на поникший до земли ствол березы. И я замолчала. Не хотелось спорить о том, о чём можно спорить до хрипоты и не доказать ничего.
Мысль о воде занимала меня гораздо больше. Но никаких намеков на неё, кроме гнилых озер на болотах, мы сегодня не встречали. А между тем, та вода, которая оставалась в наших мешках, не лезла в горло. Пробыв долгое время на жаре, в кожаных емкостях, она уже в первый день приобрела неприятный вкус и запах. Пить её не хотелось. Правда, дождь и спасительная прохлада сегодня заставили забыть ненадолго о жажде, однако сейчас я вновь вспомнила о воде. Но видимо придётся подождать, пока нам встретится какой-нибудь источник.
Найдя нож у себя в мешке, я спросила:
— Кто со мной резать сушенницу?
Миши откликнулась сразу, Шита, нерешительно оглянувшись на мать, хлопочущую с едой, потянулась за мной.
— Пока мужчины строят шалаш, мы должны позаботиться о том, чтобы не спать на голой земле, кто ещё вспомнит о том, что на земле спать холодно и неуютно? — говорила я, смеясь, нарезая охапки высокой травы, которой здесь оказалось очень много, ветер трепал её и она была уже почти сухая, ведь вода с неё стекала "как с гуся вода", вспомнила я и грустно улыбнулась, добавив, — а ночи в Уллалии прохладные...
Когда шалаш был готов, стало совсем темно. Мы понемногу собрались вокруг костра. С трудом разгоревшись на мокрых дровах, огонь теперь весело плясал по стволу осины, скручивая кору, иногда принимаясь дымить и трещать.
Лишь Уэйдо не было. Ивенг, умело командуя мальчишками и быстро соорудив с ними хороший настил, достаточный для того, чтобы выдержать несильный дождь, теперь куда-то исчез.
— А завтра мы дойдём до бабушки? — спросил Олу у Саломеи.
