Благодаря умелым действиям своих шпионов, султан Мурад сумел устранить персидского принца Хамза-мирзу. На деньги османов было поднято восстания кзылбашских племен шамлу и устаджлу, которое было жестоко подавлено Хамзой-мирзой. Желая установить прочный мир с эмирами покоренных племен, шахзаде торжественно принял их в своем шатре. Хамза-мирза намеривался подписать с ними мирный договор, но во время переговоров, один из слуг эмиров, коварно напал на шахзаде и заколол его тонким кинжалом, что был спрятан в рукаве.

Стража немедленно перебила как самого убийцу, так и его хозяев, но дело было сделано. Шахзаде Хамза-мирза отправился в иной мир, в ознаменовании чего, султан Мурад дал в своем дворце пышный пир. Правитель блистательной Порты открыто радовался смерти столь опасного для себя человека, но как показало время, радовался султан преждевременно.

Вместо Хамзы-мирзы титул шахзаде получил принц Аббас, который оказался куда опаснее своего погибшего брата. В двух сражениях он разгромил противостоящие ему турецкие войска, после чего вторгся в Армению, беря один город за другим.

Для противодействия ему султан был вынужден отправить армию под командованием великого визиря Мехмед-паши. Опытный воин и администратор, Мехмед-паша клятвенно заверил султана, что разобьет Аббаса и на цепи приведет его в Стамбул, на потеху Мураду. Зная силу и опытность великого визиря, султан нисколько не сомневался в его словах, но судьба сулила им иное.

Войско великого визиря уже было на подходе к занятым шахзаде Аббасом районам Армении, когда случилось несчастье. Вместе с османским войском двигалось много дервишей, что своими проповедями укрепляли дух османов, а своим танцами веселили их. Великий визирь Мехмед-паша также как и многие любил смотреть на танцы дервишей, находя их очень заманчивыми и интересными. Он часто приглашал дервишей продемонстрировать свое искусство и те, охотно это делали.

Во время одного из таких представлений, дервиш, чье имя осталось неизвестным, смертельно ранил великого визиря. Метнув в него во время танца свой посох, один конец которого имел железную основу. Посох был брошен с такой силой, что пробил грудь великого визиря насквозь и тот скончался от обильной кровопотери.

Дервиш был схвачен и подвергнут жестоким пыткам, но на все вопросы палачей, отвечал громким хохотом и радостными криками от содеянной мести.

Когда Мураду стало известно о смерти великого визиря, тот объявил траур и очень горевал по поводу своей утраты. Вместо Мехмед-паши визирем был назначен Синан паша. За его плечами тоже были великие военные подвиги, но пока он добирался до Армении, он сильно простыл в Анатолии и долго лечился, восстанавливая свое здоровье, чем не преминул воспользоваться Аббас. Пока турецкое войско стояло в ожидании великого визиря, он напал на земли Восточной Грузии и заставил местного князя признать себя данником Персии.

Каждый день войны, пожирал у Мурада огромные суммы денег, которые были необходимы для содержания армии. Как бы, не был богат турецкий султан, но набрать новое войско и двинуть его в Крым на помощь своему ставленнику, он не мог. Единственное, что мог сделать султан в тот момент, это послать в Кафу свой военный флот под командованием Сулеймана-паши. Шесть кораблей, оснащенных многочисленными пушками, должны были уничтожить обидчика Али-паши и поддержать пошатнувшееся положение турецкого султана в Крыму. Тайные люди доносили, что многие татары недовольны Блистательной Портой, которая не может защитить их от мечей и сабель наемников русского царя.

Султан вызвал к себе Сулейман пашу и приказал отправиться в Кафу и силой и мощью своих пушек поддержать имя владыки османов у берегов Тавриды. Нагнать страх на гяуров, что посмели выступить против воли правителя Порты и если на то будет воля Аллаха, найти и уничтожить тех, кто сжег галеры Али-паши.

— Не изволь беспокоиться, о, блистательный владыка двух святынь, — заверил моряк властителя. — Если эти собаки еще не покинули воды Крыма, их ждет страшная судьба. Тех, кто попадет в мои руки, я прикажу изжарить на масле, а их главаря Байду, привезу к тебе, в цепях, светлейший владыка.

Мурад хотел предостеречь Сулейман пашу от подобных клятв, что слово в слово повторяли клятвы Али-паши. Однако помня о суеверии среди моряков, не стал говорить об этом вслух. Кто знает, может Сулейман, паша окажется счастливее Али-паши и с честью выполнит все свои клятвы данные султану. У каждого человека свой рок, своя судьба, своя Фортуна.

Корабли, которые отправились под командованием Сулейман паши к берегам Крыма, были красой и гордостью флота турецкого султана. Да и как им не быть, если под командованием капудан-паши находилось три двухпалубные каравеллы вооруженные 12-фунтовыми орудиями общей численностью по сорок орудий на корабле. Также в состав флота Сулейман паши входили два галеона с двадцатью 24-фунтовыми пушками и недавно построенный "Файзеле-Аллах", вооруженный кроме двадцати 12-фунтовыми пушками ещё десятью 24-фунтовыми и десятью 48-фунтовыми пушками.

Как завистливо утверждали посланцы Мадрида и Парижа, подобного по силе корабля не было не только ни у испанского и французского короля, но даже и у португальцев и англичан. С большим интересом осматривая построенный турками корабль, они с восхищением поднимали вверх большой палец, приводя сердце султана в законный восторг, не поскупившегося на создание столь могучего ударного корабля, главной особенностью которого было наличие трех орудийных палуб.

Именно столько палуб захотел иметь на своем главном корабле османской империи султан Мурад и подневольные корабелы не посмели ослушаться воли своего повелителя. В качестве металла для отливки пушек "Файзеле-Аллах", султан приказал использовать колокола, снятые с христианских колоколен со всех просторов своей империи.

Об этом специальным указом было доведено до сведения европейских послов, но, ни один из них не отказался посмотреть на корабль, когда султан специально пригласил их на берег Пронтиды.

— Колосс! Голиаф! Левиафан! Счастлив тот правитель, что имеет в своем распоряжении столь великий корабль — громко наперебой восхваляли послы "Файзеле-Аллах" и неизменно тихо добавляли, — и глубоко несчастен, тот, кто его потеряет.

"Файзеле-Аллах", действительно был красивым и статным кораблей. Корабельщики султана постарались на славу. Трехмачтовый парусник грозно ощетинился жерлами своих орудий, что ровной линейкой торчали из орудийных портов.

Единственным отличием от европейских кораблей этого класса был вид кормы и носа "Файзеле-Аллах". Вместо привычных резных деревянных статуй, в той или иной мере олицетворявших название корабля, под бушпритом турецкого фрегата красовалась огромная доска с изречениями из Корана.

Примерно в том же стиле была украшена и корма корабля. Там красовался огромный герб османского султана, составленный из различных пород дерева и раскрашенных разными красками.

Одним словом своим видом "Файзеле-Аллах" потряс иностранных послов за исключением посланника московского царя Федора Колчина.

— Мне его и из окна хорошо видно. Славный кораблик — коротко ответил он секретарю великого визиря, когда тот принес ему приглашение на осмотр "Файзеле-Аллах". Как глубоко верующему человеку, Колчину было сильно обидно за переплавленные колокола. Впрочем, это ему не помешало, отправить государю описание турецкого фрегата, полученное от нужных людей, чей разум и душа бессильна перед звоном злата.

Совершая переход из тихой и мирной Пронтиды в Черное море, Сулейман-паша очень волновался, что налетевший шторм может повредить его кораблям, но господь был милостив к капудан-паше. Все корабли его флота сначала благополучно достигли берегов Кафы, а затем двинулись к Балаклавской бухте.

Появление флота султана в Кафе, вызвало огромную радость у татар и небывалый подъем гордости у турок. Да и как было не радоваться и гордиться, когда одного залпа султанского флота хватало, чтобы сжечь и перетопить все челны казаков-разбойников, не успевших покинуть Балаклаву.

— Аллах великий и всемилостивый услышал наши молитвы и прислал того, кто отомстит за сожженные галеры Али-паши и заставит русских отступить из Крыма — с уверенность говорили турки и татары, живущие в Кафе. — Теперь уже ничто не поможет бандиту Байде избежать цепей и смерти в Стамбуле.

— Не завидую, я этим разбойника, — важно говорил паша Кафы Ислам Гирею. — Аллах явно помутил им рассудок гордостью и бахвальством и подставляет их шей под наши сабли. Я бы на их месте сразу бы убрался из Балаклавы, а они сидят, там как приклеенные. Не пойму этих дикарей!

— Скорее всего, они выполняют приказ московского государя, деньги которого привели этих разбойников в Балаклаву. Сейчас только начало августа и царь Иван приказал им уходить с осенними штормами.

— Жадность и глупость, два главных порока человека, что заставляют его совершать ошибки. Вот за это мы их и накажем! — радостно восклицал паша, чьи нервы за этот год изрядно расшатались. Шутка ли сказать иметь под боком врагов, которые удачно действую как на суше, так и на море.

— Всей душой разделяю ваши надежды, достопочтимый паша и молю Аллаха, чтобы он их услышал — откликнулся Ислам Гирей и осторожность, с которой были сказаны эти слова, насторожила пашу.

— Вы, что не верите, в то, что досточтимый Сулейман паша перетопит разбойников Байды как котят?!

— Я только об этом и мечтаю. Тогда ничто не помешает нам выбить казаков из Керчи и русских из Перекопа. Перед пушками таких кораблей, как корабли султана Мурада ни устоит, ни одна крепость мира.

— Однако я слышу, некоторые нотки сомнения в вашем голосе, достопочтимый Ислам Гирей.

— Вам это показалось, досточтимый паша — отнекивался царевич. Ему было совершенно не с руки говорить собеседнику, что недавно он был у гадалки и та, нагадала ему на бараньей лопатке большие неприятности.

— Будь осторожен, господин. Злой дух смотрит на тебя и дышит тебе в затылок, — гнусавым голосом нараспев вещала старуха, — и придет он к тебе с моря. Бойся его, господин.

Очень может быть, что никакой опасности для царевича не было и гадалка, всего лишь ловко пугала Ислам Гирея. Грамотно ориентируясь в последних событиях, она умело облегчала его кошелек. Все могло быть, но её слова очень хорошо ложились в строку.

Так или иначе, но Гирей с нетерпением и опаской ждал, когда Сулейман-паша поведет свои корабли в Балаклаву, все ещё занятую разбойниками гяурами.

Прибытие кораблей капудан-паши не осталось незамеченным запорожцами. Находясь в тайном сношении с воеводой Хворостининым, атаман вольных людей вынашивал планы захвата Кафы. Байда ждал момента, когда ватажники и казаки начнут штурм крепости с суши, а он ударит с моря.

Многим, казакам безвылазное сидение в Балаклаве начинало надоедать и среди них нет-нет, да и начинались разговоры о возвращении на Днепр, но атаман твердой рукой их пресекал. Не изменил своему решению Байда и тогда, когда к нему в шатер вбежал Барабаш и с плохо скрываемым страхом закричал:

— Беда батька! Турки кораблей нагнали видимо невидимо! Да все высокие, да с пушками, беда! Уходить надо как можно скорее батька, пока они нас в бухте не заперли!

Вместе с Барабашем к атаману вбежало ещё с десяток молодцов, которыми дружными криками поддержали струсившего помощника Байды. Все они ожидали, что узнав о приближении врага, атаман встрепенется и, собрав казаков, отдаст приказ спускать на воду челны и уносить ноги, но к их удивлению этого не произошло.

Атаман как лежал на тяжелом персидском ковре, так и остался лежать, неторопливо покуривая трубку. Подобное поведение Байды очень не понравилось Барабашу, он подошел к нему поближе и возбужденно заговорил:

— Турки приплыли батька, кораблей видимо...— начал помощник, но Байда неторопливо выпустив чубук трубки, коротко молвил. — Говорил уже.

— Так я говорю тикать надо, пока они нас тут как курей не передавили — помолчав немного, попытался продолжить Барабаш, но атаман вновь перебил его. — И это уже говорил.

— Так, что ещё говорить батька? — удивился помощник.

— Корабли сам видел?

— Нет, то греки, что на фелюге рыбу ловили, видели как они на Кафу шли. Говорят большие, страсть. Никогда таких больших кораблей не видели. Все с парусами и пушками, а пушек много целый борт. Сегодня в Кафу пришли, а завтра к нам пожалуют. Это к бабке не ходи.

— Так сколько кораблей было? — продолжал невозмутимо спрашивать атаман, отчего Барабаш одновременно злился и робел. Злился от того, что атаман по его разумению терял драгоценное время, а робел, потому что самих греков в глаза не видел и говорил со слов Филимона, который как раз и разговаривал с греками.

— Сколько? — Барабаш изобразил на лице раздумье, а затем решительным голосом крикнул: — Филимон! Иди сюда! Скажи батьке, сколько кораблей греки видели!? Да смотри не ври!

— Шесть кораблей батька, — ответил Филимон, почтительно кланяясь Байде. — Один страсть как большой, два поменьше, а три ещё меньше, но все под парусами. У всех по три мачты и пушек страсть как много.

— В Кафу шли?

— Точно, в Кафу, батька. Больше им идти некуда — решительно заявил Филимон.

— А может на Керчь идут? Чтобы Ваньку Кольцо с Крыгиным из крепости выбить — возразил ему атаман.

— Да, нет, батька. Георгий Стилиди видел, как они в Кафу зашли.

— Ну, раз зашли, значит — зашли — флегматично констатировал атаман и принялся раскуривать погасшую трубку.

— Так уходить надо батька. Завтра поздно будет — вступил в разговор Барабаш.

— Так уже поздно — спокойно ответил Байда, выпустив голубой клуб дыма.

— Что поздно?

— Уходить, поздно. Парусов много, нагонят в море и перетопят как котят.

— Так и здесь нас тоже перетопят, батька!

— Здесь тоже перетопят, если ты будешь кудахтать как курица, а не будешь настоящим мужиком! — зло бросил ему Байда.

— Так объясни, что делать будем, и не води вокруг да около! — подал голос Наум Головня, побратим Ивана Кольцо.

Что делать будем? Здесь драться будем — коротко ответил атаман. — Или, что, кишка тонка?

— Кишка не тонка, да только верно говорит Барабаш, потопят здесь турки своими пушками наши челны.

— Значит, рано тебе Наум в атаманы метить, если толковой пакости турку придумать не можешь. Ох, и рано — едко произнес атаман запорожцев, в адрес Головни. За два года крымских походов авторитет Наума сравнялся с авторитетом Байды и тот не мог не уколоть дышащего в затылок конкурента.

— Пакости? — переспросил Наум, у которого данное слово ассоциировало с военной хитростью. — На них всегда готов, да только масло уже все кончилось и не полезет турок дважды в одну ловушку.

— Битый, точно не полезет, так против нас не битый турок пришел, которого не грех и поучить.

— Не тяни кота за хвост, а говори свою пакость.

— Ладно. Садитесь и слушайте, что я замыслил против турка — важно ответил казакам атаман, дольный тем, что последнее слово осталось за ним.

Задумка Байды как все гениальное была проста и одновременно сложна в исполнении, так как он намеривался ни много ни мало сжечь турецкие корабли при помощи брандеров.