— Я больше всего на свете хочу сделать две вещи, — проговорил Мистраль, глядя на свою руку, затянутую перчаткой, — первая — я тебя хочу придушить за то, что ты сделал, а вторая — последовать твоему совету и пойти туда, куда ты меня отправил. Второй вариант кажется мне предпочтительнее по той причине, что придушить я тебя смогу... потом.
С этими словами он наклонился и, схватив Ири за руку, буквально сдёрнул его с сиденья на себя. В эту минуту карету резко тряхнуло, и Ири, хотевший вырваться, потерял равновесие и приземлился на Мистраля, врезавшись лбом в его подбородок. Грандин схватил его за волосы и, приподняв, притянул к себе, почти с рычанием впиваясь в его губы.
— Отвали от меня!
Ири ударил его, пытаясь вырваться, но видя, что это не помогает, укусил Грандина за губу, прокусывая почти до крови. Мистраль дёрнулся от боли, в зрачках на секунду расцвёл шок и, размахнувшись, Мист залепил Ири короткую оплеуху.
— Прибью! — пообещал он, и тон, которым это было сказано, буквально лишил юношу силы воли, потому что на мгновение ему показалось, что Грандин находится на грани того, чтобы осуществить угрозу. Ар обмяк на несколько секунд, позволяя Мистралю грубо и яростно целовать себя и одновременно расстёгивать петлицы камзола, а затем, словно очнувшись, принялся яростно сопротивляться.
Мистраль перехватил его руку и резко завёл за спину, причиняя боль.
— Ты хоть понимаешь, маленький идиот, что ты натворил? — прошипел он, сузив глаза, и опомнившись, тряхнул головой. — Потом, — процедил он, — сейчас я по тебе слишком соскучился, — с этими словами он опрокинул Ири на сиденье и навалился сверху, — Ири, дьявол тебя подери... Ты идиот! — простонал он с досадой, и Ар, примеривающийся лягнуть его коленом, замешкался и позволил Мистралю распластать себя на дорожных подушках. — У меня... Слов нет. Просто нет слов!
Казалось, Грандин готов был разрыдаться от собственного бессилия, но ещё больше от того, что Ири не понимает, что происходит.
— Ну, нет, — он снова тряхнул головой, отгоняя наваждение, — сначала я тебя поимею до потери пульса, а потом... потом, если останешься в состоянии соображать, я тебе объясню, в какие проблемы ты втянул себя и свою маленькую дурную задницу.
— Вижу, моя задница тебе буквально покоя не даёт, — язвительно отозвался Ири, изо всех сил пытаясь оказать хотя бы видимость сопротивления, потому что решимость сопротивляться исчезла в ту же секунду, когда, заглянув в глаза Мистраля, помимо бешенства он увидел в них боль.
— Естественно, — методично избавляя его от одежды, отозвался Грандин уже почти спокойным тоном, — потому что, в отличие от головы, она у тебя всё-таки есть, и, судя по тому, что ты натворил, это единственная часть тела, которой ты думаешь.
Ар изогнулся дугой, на этот раз от обиды.
— Ах, ты св... — договорить он не смог, так как Мистраль предусмотрительно закрыл его рот своими губами, и из его уст теперь доносилось только сдавленное мычание в попытках вытолкнуть чужой язык, нагло гуляющий по завоёванной территории. Пока он дёргался и извивался, пытаясь столкнуть с себя навалившееся тело, Грандин сумел стащить с него штаны и просунуть руку между его бёдер. Одного этого движения оказалось достаточно, чтобы член Ири с готовностью прыгнул к нему в ладонь.
— Ого! — хмыкнул Грандин, — малыш скучал? — и снова впился в его губы, не давая ответить, точно так же, как не давал освободиться.
Через минуту, всё ещё продолжая бороться, они яростно целовались, одновременно ублажая друг друга под неравномерное прыгающее покачивание кареты.
Они могли сориться, могли ненавидеть, но стоило им оказаться в пределах досягаемости тел друг друга — и забывали обо всём, не в силах устоять перед силой этого притяжения. Их просто слепляло, соединяло невидимым магнитом.
— Может, всё-таки поговорим? — попытался воззвать к рассудку Ири. Тяжело дыша и почти задыхаясь от того, что Мистраль вытворял с ним. Он сидел у него на коленях, изучая губами чужое горло, путаясь дрожащими пальцами в завязках рубахи. Панталоны, скомканные и отброшенные, валялись на соседнем сиденье, так же, как и большая часть одежды.
— Издеваешься?! — Грандин, на мгновение перестав терзать его, вздёрнул бровь, давая Ару понять, что он совершенный тупица, а затем принялся насаживать на себя. Без смазки было больно. Лицо Ири сморщилось и, заметив страдальческую гримасу, Мистраль приподнял его и уложил на сиденье, приникая губами.
Ири протестующее замычал и смолк, поймав взгляд Грандина.
— Знаю, ты это не очень любишь, но потерпи, сладкий, я же не хочу тебя поранить.
Высказавшись, Мистраль, вновь прильнул к нему губами, используя в качестве смазки собственную слюну.
— А ты ведь ждал меня, — приподняв голову, Мистраль самодовольно ухмыльнулся, заставив Ара покраснеть. Ожидая, хоть не желая себе в этом признаться, чем закончится эта поездка, Ири довольно тщательно подготовился. — Но не только ты, — Грандина потянулся куда-то рукой и, осознав, что он сжимает между пальцев, Ири возмущённо взбрыкнул.
— У тебя же есть смазка!!! — он зажал себе рот рукой, осознав, что произнёс эту фразу непозволительно громко.
— Конечно. Но мне слишком нравится ласкать тебя. Ты такой милый, когда смущаешься. И такой беспомощный сейчас, — он рассмеялся и едва не заработал пяткой в глаз, еле успев поймать метнувшуюся в него ногу. — Особенно, когда обижаешься... Ири, я пошутил... Иди сюда, — с трудом сдерживая смех, Мистраль нанёс смазку и снова притянул обиженно сопящего Ара к себе.
Я люблю тебя, Ири. Я просто очень тебя люблю! — хотелось сказать ему.
— Это маленькая месть за то, что натворил глупостей, — шепнул он вместо этого, заработав ещё один возмущённый вопль, и вздёрнул любовника наверх.
Через минуту Ири снова оказался сидящим на нём, но теперь уже в прямом смысле этого слова.
Карета резко раскачивалась на рессорах, заглушая сдавленные стоны грохотом колёс, цокотом летящих по земле копыт и равномерным, почти незаметным на фоне всеобщего шума скрипом.
В голове Мистраля, взлетающего в небеса и падающего в бездну неистового наслаждения, не переставая, стучалась одна-единственная мысль, тонущая в страстных всхлипах Ири, смешанных с резкими ударами бича и громкими выкриками кучера
Я люблю тебя, Ири Ар! Я. Люблю. Тебя.
Глава 30
— Ири, очень прошу, откажись. Ещё не поздно. Я всё устрою, и никаких претензий к тебе не будет.
Грандин нервно расхаживал из угла в угол, напоминая рассерженного дикого кота, хищного, неуловимо грациозного, пахнущего мускусом и амброй. Длинные тёмные волосы, стянутые в хвост, только усиливали эту ассоциацию.
Приехав, он не пожелал переодеться, снять сапоги, и сейчас пыльный дорожный костюм красноречивее всяких слов подчеркивал внутреннее напряжение, тревогу, не покидающую Рана с момента их встречи во дворце.
Пока Ар переодевался и принимал ванну, Мистраль сидел в комнате, обхватив голову ладонями, и думал, думал, думал. Как шахматный гроссмейстер разыгрывает будущую партию в уме, Мистраль расставлял невидимые фигуры на воображаемой доске, делал ходы, предвидел последствия, исключал варианты.
Закат окрасил комнату в розоватые тона, скользил по бархатным шторам вечерним золотом. Ещё не пришло время зажигать свечи, но Мистраль душу бы заложил за один-единственный шандал, способный рассеять мрак в мозгах любовника.
Ири вышел из ванной, завернувшись в уютный просторный халат, забрался в кресло, подобрав колени, и теперь недоумённо наблюдал за чужими метаниями, стараясь придать лицу некоторую степень вдумчивой озабоченности, начать слушать... Но слушать не хотелось, хотелось смотреть, любоваться, обмирать от восторга каждый раз, когда Грандин проходил мимо, и Ара словно накрывало чувственным обволакивающим облаком — ароматом сандалового дерева, фиалки, кедра и миндаля.
Мистраль завораживал его. Каждое гибкое выверенное движение, каждый изящный отточенный жест, таящий скрытую сдержанную силу. Не раз и не два Ири приходилось воочию наблюдать его удивительную власть над людьми, то особенное влияние, которое Грандин оказывал на окружающих.
Иногда Ар задумывался над причиной того, почему эти штучки не срабатывают с ним. Быть может, потому, что они любовники, а это всегда снимает некий покров тайны. Мистраль уже не воспринимался чем-то загадочным или недосягаемым, как представлялся большинству людей. Они могли поспорить и даже подраться. Правда, почти во всех ссорах Мистраль неизменно одерживал верх, но нельзя было сказать, что Ири не устраивало подобное положение дел.
Являясь по своей природе лидером, Ар, тем не менее, нисколько не подавлял чужую самость, но позволял ей проявить себя в полной мере, умело направляя чужую энергию в мирное русло. В какой-то момент, осмыслив, что из себя представляет характер Мистраля, он мягко уступил, предпочитая не топтаться по чужим болевым точкам, но поступая по собственному уразумению.
И сейчас, восторжённо любуясь Мистралем, Ири в то же время подбирал ответ.
Политика никогда не волновала Ара настолько сильно, насколько она волновала амбициозного и тщеславного Грандина. Ири раз за разом задавал себе вопрос: откуда у его великолепного любовника такое бешеное самолюбие? Зачем ему нужны заоблачные дали, конца и края которых он, похоже, не видел и сам? Зачем ему власть, если он и так обладает ею в достаточной мере, зачем ему признание, если его и так признают? Он богат, знатен, молод и красив. Всё, о чём простые смертные и не грезили, находилось в пределах его досягаемости. Абсолютно всё, что можно пожелать.
Но Грандину Мистралю этого казалось мало. Душа его постоянно томилась в поиске новых достижений, желая развернуться на поле масштабной деятельности, и иногда, глядя, с какой страстью Мистраль, осваивает всё новые и новые умения, Ири пытался понять, в чём Ран видит конечную цель?
— Горизонт, — однажды, смеясь в ответ на заданный вопрос, отозвался Мистраль, — это такая невидимая линия, которая удаляется от нас по мере нашего приближения к ней. Я всего лишь хочу достичь горизонта, Ири.
— А я? — спросил Ири, непроизвольно улыбаясь. Он любил Мистраля, любил так, что всё, что исходило с его стороны — любое заявление, любая самая дикая выходка, воспринимались с позиции нежности и снисходительного понимания. Они только что занимались любовью и теперь, вытянувшись на простынях, болтали о пустяках. — Я есть в твоих планах на горизонт?
— Ты? — Мистраль внезапно ухмыльнулся шальной полубезумной ухмылкой и притянул Ири к себе, запуская пальцы в золотистую шевелюру. — Конечно! Всех моих горизонтов мы достигнем только вместе.
К сожалению, а возможно и к счастью, Ири не мог заглянуть в его мысли. Иначе бы он ушёл уже тогда.
Если бы ты знал Ири, что стало моим горизонтом!
Ты бы очень удивился, узнав, что до встречи с тобой мне было попросту наплевать на весь мир. А сейчас... Сейчас я не могу остаться прежним. Я должен стать выше и сильнее. Для тебя. Потому что тону и меркну в твоём сиянии, боюсь, что однажды ты обставишь меня по всем статьям. А я не могу оказаться недостоин тебя, не могу быть вторым, потому и не хочу проиграть. Я проиграю тебе, если уступлю, сдамся, если отступлю сейчас и позволю чувствам взять верх. Я уже проиграл, как только позволил себе сорваться и протянуть тебе руку, глупый солнечный мальчик. Когда впервые наплевал на гордость. Когда впервые понял, что не могу отпустить тебя. Точно так же, как понял, что желаю победить тебя. Любой ценой. Потому что твоё сияние ослепило меня, и я пожелал остаться в его свете, стать таким же, как все, осознав, что всё, чего хочу, — это просто быть рядом с тобой. Но я не все, Ири! Я никогда не стану одним из многих.
Поэтому я не смогу остановится до тех пор, пока не оторвусь от тебя настолько, что смогу расслабиться и позволить себе любить. Зная, что ты уже никогда не свергнешь меня с этого пьедестала, не отберёшь мою корону. Зная, что я — единственный, самый лучший, достойный тебя. Хочу ли я оказаться на равных, Ири? Нет! Никогда! Я люблю тебя. Но я хочу быть выше. И до тех пор, пока я желаю превзойти тебя, я никогда не посмею сказать тебе о своих чувствах, хотя бы потому, что не могу осквернить их. Если бы ты только мог понять, Ири... светлый, чистый Ири... Если бы я только сам мог себя понять.
— Знаешь, — вяло пробормотал Ири, даже не подозревая, какие страсти клокочут в душе Мистраля, — не уверен, что хочу достигать чужих горизонтов. Я бы сказал, что у меня есть свои горизонты.
— И что нам мешает путешествовать вместе? — Грандин смешал слова с лёгкими скользящими поцелуями, которые постепенно становились всё настойчивее и настойчивее, словно признание Ара испугало его или подхлестнуло доказать обратное. Немедленно, прямо сейчас! А возможно, так оно и было.
Иногда Мистраль начинал бояться своей ненасытности. Он не был безумным в плане секса, но рядом с Ири совершенно терял рассудок, не мог остановиться. Это пугало. Желание владеть телом Ара выходило за грани собственного понимания. Нечто выше физического обладания — непреодолимая тяга, животный, нечеловеческий инстинкт, заставляющий его желать сломать Ири, растворить, вжать в себя, втянуть, вобрать без остатка, не отпускать. Что-то, что было глубоко в сердце. Люблю тебя, Ири... Господи, как же я люблю тебя! Но признаться тебе в этом — отдать тебе власть надо мной. Понимаешь ли ты, как нужен мне? Твоя любовь, твоя непокорность, твоё упрямство, которое меня так бесит. Как ты мне нужен, весь, целиком, без остатка, потому что я не могу без тебя! И хочу подчинить. Заставить принадлежать мне, я не могу позволить тебе уйти. Я безумно боюсь, что однажды ты уйдёшь. Люби меня, Ири. Люби за нас двоих, и тебе не придётся сожалеть об этом выборе, малыш. Никогда не придётся сожалеть о том, что отдал мне весь свой мир, потому что я сделаю всё возможное, чтобы в нём был счастлив каждый твой солнечный миг. Выбери меня, Ири. Выбери МЕНЯ!
— Мне кажется, — Ири, ощутив его настойчивость, слабо шлёпнул его по запястьям, заставляя Мистраля умерить свою активность, — ни один из нас не задумывался над тем, чего же он хочет на самом деле. А если окажется, что наши горизонты находятся в совершенно разных полюсах?
— Тогда, — напряжённо улыбаясь, ответил Мистраль, цепенея от забравшейся в сердце изморози, — мне придётся изменить этот мир, чтобы наши горизонты оказались рядом, соприкоснулись. Веришь, что я это сделаю?
Перевернув Ири спиной к себе, он без зазрения совести принялся облизывать и покусывать маленькое изящное ушко, постепенно перемещаясь в район шеи, плеч и спины.
— Время покажет, — пробормотал Ар, зевая и никак не реагируя на ласки возлюбленного. В ту минуту ему ужасно хотелось спать. — Но рад это слышать. Значит, нам не придётся менять самих себя. Было бы обидно понять, что ты ждёшь от меня, что я стану твоим верным оруженосцем, пока, — он зевнул, отбрыкиваясь и пытаясь подтянуть к себе подушку, — ты пытаешься найти себе подходящий горизонт.
