— Как ты?— снова переспросил Оди, по привычке выкладывая на стол пистолет и скидывая сюртук.
— Уже лучше, спасибо,— все еще неестественно хриплым голосом отвечал пустынник, морщась от боли в спине.
— Показывай спину,— скомандовал инженер, с уверенным видом закатывая рукава рубашки.
Халас беспрекословно снял тяжелую и жесткую куртку из бугристой серо-зеленой кожи, и запихнул ее ногой под стол, рубашку повесил на собственное колено.
Поднеся свечу поближе, Оди критично оглядел большую припухшую гематому, которая растекалась по спине, переливаясь багряно-лиловыми красками.
— Ну...— многозначительно протянул он.— Я не лекарь, но тут совершенно определенно ушиб. По-моему, к нему надо приложить что-то холодное.
— По-моему, тоже.
Вода в кувшине для умывания оказалась самым холодным веществом, которое смог найти Оди. Смочив в ней свой носовой платок, он принялся размахивать им, чтобы остудить еще сильнее. Халас с усталой улыбкой наблюдал за медицинскими изысканиями инженера.
— Очень смело с твоей стороны помогать мне,— заметил он.— Мало кто из вас решается даже заговорить с нами, словно мы прокаженные.
— Это все из-за Хенетверда. Они запугали народ, и многие действительно считают вас смутьянами,— Оди наложил холодный компресс на спину Халаса.
— Смешные они ребята, ей богу. С криками "Чудовищ не бывает!" пытались утопить парня в куртке из кожи арбирто— монстра, которого держит почти каждая семья в Оркене,— коротко рассмеялся пустынник.— Самое печальное, что они отчасти правы.
— Правы? Ты в своем уме?
— А как ты думаешь, откуда взялись монстры?
— Они появились на месте современного Оркена в год пришествия Фосгарда.— ответил Оди фразой из учебника по естествознанию.
— Те, что имеют демоническую природу, сами по себе никогда не покидали пустыню— они приспособлены к жизни там и в другом месте они бы долго не протянули.
— А как же тогда остальные?— неуверенно спросил Оди, чувствуя как рушится тот мир, в который он верил всю жизнь.
— Значит ты в них все-таки веришь.
— И хотел бы не верить, да не могу.
— Почти все в этом мире построено на вере. Вот и чудовища— это то, во что верят люди. Люди не желают верить, что сын сельского старосты мог спьяну убить свою невесту, им легче представить черного волка, окутанного адским пламенем, который лакомится кровью младенцев и невинных девушек. И когда вера становится достаточно сильной...
— Не продолжай. Есть вещи, которые безопаснее не знать.
Халас замолчал, дав возможность Оди обдумать еще раз слова, сказанные Асель и снова убедиться в ее правоте. На этот раз даже врожденное любопытство инженера уступило место здравому смыслу, который подсказывал, что не зря он не знал всего этого раньше.
— Ты давно живешь в пустыне?— Оди попытался перевести разговор в более мирное русло.
— Я там родился и вырос,— отвечал Халас, рассматривая вещи, наваленные горой на стоящий перед ним стол.
Среди кипы бумаг, перьев, линеек и прочих пишущих принадлежностей, его больше всего заинтересовал блестящий пистолет, который он с интересом взял в руки. Увидев это, Оди похолодел от страха, вспомнив, что он заряжен.
— Стой!— крикнул он Халасу, испугав его так, что тот чуть не выронил пистолет из рук.— Не делай ничего, отдай это мне.
С великими предосторожностями Оди взял у удивленного пустынника свое хитроумное смертоносное устройство и положил его на полку над кроватью.
— Что это?— с интересом спросил Халас.
— Мое изобретение,— уклончиво отвечал Оди, памятуя о последней встрече с Хельмирой.— Я его еще не полностью сделал, оно может быть очень опасно.
— Изобретение?— переспросил пустынник. Он видел, что Оди темнит, но не мог понять почему.— Ты инженер?
— Так и есть,— с гордостью признался он.
Халас замолчал, наслаждаясь очередной порцией прохлады— влажный носовой платок приятно охлаждал горящую огнем спину, но высыхал на ней быстрее, чем успевал принести серьезное облегчение.
— Оди,— продолжил он чуть погодя.— Я уже говорил, что не смогу ничем тебя отблагодарить, но может быть это будет тебе полезным.
Халас с трудом стащил с пальца простенькое алруановое кольцо и протянул его Оди.
— Даже думать забудь!— замахал инженер руками.— Я же сказал, что мне ничего не нужно, и твои слова о такой "благодарности" весьма обидны.
— Это пропуск в Оркен для тебя и твоих друзей. Я просто хотел, чтобы ты знал— если вдруг ты захочешь попасть туда, помни, что там для тебя всегда найдется место и ты всегда будешь желанным гостем. И твои друзья, конечно, тоже.
— А-а,— такой поворот дела удивил Оди— на его памяти никто не получал приглашения в пустыню.— За это спасибо. Правда, я не думаю, что мне будет суждено воспользоваться твоим гостеприимством— меня тут много что держит.
— Понимаю,— кивнул Халас.— Но судьба переменчива, и то, что сегодня кажется незыблемой основой, завтра волею случая может смешаться с прахом,— сказал он, вкладывая кольцо в ладонь инженера.
Оди неуютно поежился— он вспомнил Амалу, которую он вновь обрел после шести лет скитаний, Сигвальда, который за это время стал его лучшим другом, Асель, которая всегда говорила, что думала, и делала, что хотела, и этим восхищала нерешительного инженера. Он не хотел верить в то, что может лишиться всего этого, особенно сейчас, когда узнал истинную силу веры.
—
ГЛАВА 12
ПО КРАЮ ПРОПАСТИ С ЗАКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ
Асель бродила по маленькому участку древнего реликтового леса, сохраненного жителями Рагет Кувера в самом центре этого города. Проходя по широким тропкам, освещенным золотистыми восходными лучами, степнячка думала, что этот лес— это единственное, что дает право на жизнь этому городу.
Но вскоре ее спокойно-благодушное настроение стали портить все чаще и чаще встречающиеся люди, которые пришли сюда, чтобы занять лучшие места к началу праздника. Все жаждали увидеть цветение Сторхет Сидри, которое по древним поверьям было верным признаком того, что город проживет до следующей весны.
Через пару часов людей стало невыносимо много, и все они почему-то считали своим долгом громко говорить, смеяться, петь песни и орать приветствия и поздравления всем своим знакомым, даже если те находились на расстоянии полета стрелы от них. Асель искренне не понимала, для чего они все это делают, потому начинала злиться и единственным желанием ее было забиться поглубже в лес и забраться под какой-нибудь толстый, поваленный бурей ствол, поросший длинным бородатым мхом. Однако пришла она сюда не для этого— ближе к полудню должен начаться праздник духа Алсидрианда, на котором одному счастливчику вручат заветную флейту, которую степнячка считала принадлежащей ей по праву.
Проклиная весь род человеческий, Асель пробиралась сквозь ставшую уже довольно плотной толпу, которая начала образовываться вокруг храма Сторхет Сидри— главного храма культа Алсидрианда. Сложенное из больших каменных блоков здание имело форму полусферы со срезанной верхушкой, внутри которой росло огромное дерево, крона которого оставалась снаружи. Его бугристая кора помнила и Договор Шести Алгардов, ставший переломным моментом на пути Итантарда от племен к цивилизации; его узловатые ветки помнили дым великого пожара, вызванного демоном Фосгардом.
Каменные стены храма обросли мхом и плющом и сейчас напоминали огромную кочку на болоте, изъеденную мышами— окна, расположенные в хаотическом порядке, никогда не застеклялись, потому внутри храма всегда было сыро и прохладно.
Попасть внутрь Асель не удалось— пытаясь протиснуться между двумя необъятными кумушками в дорогих пышных платьях, юбки которых поминутно цеплялись за кустики и траву, заставляя почтенных дам останавливаться и выпутывать друг друга из "лап природы", как выразилась одна из них, степнячка буквально уперлась носом в спину мужчины в темно-зеленом сюртуке, который показался ей очень знакомым.
— Оди!— зашипела она, хватая его за локоть.
— Да хранит тебя сень леса,— торжественно поприветствовал ее инженер формулой, принятой в этом культе.— Знаешь, я уже даже забыл, как здесь красиво! И почему я не ходил сюда раньше? Наверное, после наших приключений я стал относиться к лесу несколько иначе... Эй, ты что творишь?
Асель так сильно сжимала его локоть, что вскоре инженеру стало действительно больно.
— Ты какого черта здесь делаешь?
— Я просто пришел посмотреть на главный праздник этого города, как и сотни человек вокруг,— произнес он несколько обескураженным тоном.— Кстати, с тем пустынником все хорошо— он отделался парой синяков. Только что я проводил его до городских ворот и...
— Очень за него рада,— жестко отрезала Асель.— Я же говорила тебе— не лезь в наши с Сигвальдом дела, тебе здесь не место!
"Опять! Опять мне здесь не место!— с горечью и обидой думал Оди.— А есть на земле хоть где-нибудь такое место, чтобы я был там кстати?"
— Ничему тебя жизнь не учит,— продолжала степнячка, не обращая внимания на то, как моментально сник инженер.— Не стоит тебе сейчас к нам даже приближаться— здесь слишком опасно для тебя. Уходи.
— Прости,— сказал он внезапно севшим голосом.— Я больше не буду тебе мешать.
Круто развернувшись, Оди зашагал прочь, ловко лавируя в плотном человеческом потоке.
Выбрав момент, Асель забралась на подходящее дерево, росшее прямо у входа в храм— так она не пропустит жреца, выносящего главную святыню этого дня. Обзор с дерева открывался замечательный— большая часть собравшихся была видна, и нет ничего проще, чем разглядеть их лица, когда все они поднимут головы, чтобы увидеть, как распускаются цветы Сторхет Сидри.
Вот Асель заметила светловолосую голову Сигвальда, который расхаживал среди толпы, старательно изображая из себя порядочного гражданина. И вроде бы все пока шло как по маслу, но степнячка все равно чувствовала тяжелый груз на сердце. Она не могла понять его причины, но совершенно определенно чувствовала, что он мешает ей полностью сосредоточиться на главном деле.
Одинокий звонкий голос протяжной песней донесся из каменного храма. Он повторял одну и ту же строку песни Алсидрианду, пока шепот, волной прошедший по толпе, не заставил замолчать всех присутствующих. Когда над лесом установилась такая тишина, что было слышно, как по траве пробегает ящерица, тот же голос спел еще два куплета незамысловатой, но красивой и торжественной песни. На третьем куплете к нему присоединились глубокие мужские голоса, а на четвертом— чистые женские.
Песня лилась так естественно, так чисто и так трогательно, что заставила даже Сигвальда, обычно не восприимчивого ко всякому проявлению искусства, слушать с благоговением и трепетом.
На самой высокой ноте, на самом волнующем моменте песня оборвалась, как будто у небесной арфы лопнули разом все струны. Ее место занял барабанный бой— сначала это был один инструмент, укрытый где-то в глубине храма, но постепенно к нему присоединялись все новые и новые барабаны.
"Это же сердце!— удивилась Асель, вслушиваясь в ритмичные удары. Она приложила руку к груди, и ей показалось, что невидимые барабанщики озвучивают такт ее собственного сердца.— Это его сердце. Это мое сердце. Мы связаны: я и лес, я и Алсидрианд. Эта связь сильнее всего на свете, он зовет меня. Эта флейта— моя!"
Наконец-то на пороге храма появился жрец— седовласый старик в белом балахоне с зеленым орнаментом воздел руки к небу, поднимая над головой хрупкую флейту. Толпа ахнула, Асель тоже с трудом удерживала себя на месте. Вдруг жрец поднял голову и устремил свои глаза прямо на Асель, которой от такого взгляда стало страшно— она ясно видела, что старик абсолютно слеп, но ощущение складывалось такое, будто он не только видит ее, но и видит ее душу и помыслы. Вцепившись покрепче в ветку, Асель отвела глаза от лица монаха, не выдержав его пронзительного взгляда.
Тем временем жрец побрел сквозь толпу, которая постоянно сохраняла вокруг него небольшой пятачок пространства, куда бы он ни шел. Вскоре монах остановился и, протянув костлявую руку с сухой морщинистой кожей, схватил за рукав одного из толпы. Этим одним оказался здоровенный бородатый ригонтардец, который еще не осознал, что с ним произошло.
"Вот дубина,— думала Асель, глядя как услужливые соседи лесника почти силой заставляют его опуститься на колени.— Ну оно и к лучшему— меньше рассуждать будет."
— Я не знаю ни имени твоего, ни родины,— начал жрец нисколько не дребезжащим голосом.— Я не знаю твоих заслуг. Но Алсидрианд знает! Ты был избран великим духом за то, что провел свою жизнь так, как было угодно Алсидрианду. Возьми эту флейту— она твоя по праву, ты и только ты из всех собравшихся достоин ее. Ты будешь использовать ее во славу и с позволения великого духа. Это не наставление— это истина.
Асель снова стало не по себе, на сей раз от слов монаха— ей чудилось, что все это он говорит не ошалелому от радости леснику, а ей, той, чей замысел он почувствовал издалека.
— Играй!— приказал жрец.
Все еще плохо соображающего егеря подняли с колен те же услужливые соседи, но ригонтардец не мог не то, что играть, но даже дышать ритмично. Асель сверлила его взглядом— лесник не нравился ей заранее.
Непослушными пальцами он взял костяную флейту с резьбой из рук монаха, и, поднеся ее к губам, заиграл какую-то популярную кабацкую песенку— единственное, что ему удалось вспомнить от волнения. Старый монах только горестно покачал головой, беззвучно прошептав что-то о неуместности столь пошлых мотивов.
К концу первого куплета толпа восхищенными возгласами заглушила довольно паршивую игру лесника— на Сторхет Сидри одновременно распустились все цветы, усыпав крону огромного дерева алыми точками лепестков. Зрелище было настолько завораживающим, что, залюбовавшись, Асель едва не упустила егеря, уже собравшегося уходить.
Соскочив со своей ветки, она чуть не зашибла какого-то мужчину, но вместо заслуженной оплеухи угодила в объятья его жены, возбужденной всеобщей радостью— Сторхет Сидри зацвел, а значит Рагет Куверу жить! Асель пришлось также изобразить всплеск бурной радости, чтобы не выбиваться из толпы и не привлекать к себе внимание еще больше. С трудом вырвавшись из мягких потных объятий горожанки, степнячка пробивалась к тому месту, где последний раз видела счастливого егеря.
К счастью, ей по пути попался Сигвальд, который так же сосредоточенно направлялся куда-то.
— Ты видел его?— с тревогой спросила его Асель, которая уже давно не видела ничего, кроме спин жизнерадостных горожан и приезжих и вообще не была уверена, что не сбилась с курса.
— Только со спины, он пошел в ту сторону,— отвечал Сигвальд.
— Давай, жми за ним!
И Сигвальд поднажал— северянин рассекал толпу как в северных морях дрейфующий айсберг рассекает шугу. Возможно, впервые за время их знакомства Асель была довольна воином: "Хоть на что-то он может сгодиться",— думала она, запросто шествуя за широкой спиной Сигвальда, и толпа смыкалась сразу за ней.
