— Я без зла пришел, — повторил инляндец, не двигаясь с места.
— Со злом бы н' стучал, — меланхолично ответил рыбак, засовывая нож за пояс. Присмотрелся, подошел ближе. — Вот диво-то, крылатый, что ль? — он провел чадящей плошкой прямо у плеч позднего гостя. — Я таких как ты н' видел, слышал только, что н' дальнем берегу встречали.
Максу приходилось прислушиваться, чтобы понимать речь хозяина дома — язык на Лортахе был общий, но имел множество диалектов, и в той же Лакшии говорили совсем иначе, чем в этой деревеньке.
— Меня зовут Охтор, — представился Тротт, как положено было. Местные верили, что назвавший имя не принесет зла, иначе его покарают боги. — Рыбных тебе лет, хозяин.
— Виенши, — неохотно произнес рыбак. — Староста я местный. И тебе н' хворать. Чего нужно тебе, Охтор?
— У меня есть деньги и золото, — Макс достал из-за пояса тряпицу, — много золота, почтенный Виенши. Я все тебе отдам, если ты продашь мне чистую одежду и обувь, и немного той мази, что вы раны лечите. И еще кое-что...
Рыбак, вопреки ожидаемому, хоть на золото и покосился с жадностью, но рук сразу тянуть не стал.
— Дорого платишь, — рассудительно произнес он. — Н' за одежду с обувью, да? Н' тебя ль, странник, ищут н'оры на раньярах?
— А много ли тех, кто ищет? — отозвался Макс, протягивая старосте кусочек золота.
— Откуда ж мне знать? Сюда только двое прилетали, — невозмутимо ответил рыбак, перехватывая самородок и пробуя его на зуб. Тротт протянул ему еще. — А вот сын мой в море видел, как н'встречу, к гиблому лесу, с пяток раньяров со всадниками летит. И с другой стороны еще два прибыли, странник. Каждый день деревни н'ши облетают, рыбу отбирают, спрашивают, н' видали ль девки крылатой с волосами, белыми как козья шерсть... Вот и думаю я... н' тебя ль?
— Так я же не девка, — развел руками Охтор.
— Ты-то н'т, — Виенши глубокомысленно осмотрел гостя, — да вот говорят, что девка та н' одна идет, что помощник у нее есть, который с одного маха раньяра н'пополам разрубает.
— Брешут, — отозвался Макс. — И о девке я никакой не знаю. Я в море рыбу ловил, лодка перевернулась, все вещи на дно ушли. Остался с тем, в чем был. Еле на берег выбрался, полночи шел, пока на твою деревню наткнулся.
— Н'да, н'да, — покивал староста. — Так скрывать я н'чего не стану, даже за твое золото, крылатый. А то откроется — и меня убьют, и деревню сожгут.
— Я тебя и не прошу скрывать, — ответил Макс, — спросят — расскажешь. Можешь даже сказать, что я тебя с ножом у горла заставил. Сын твой болтать не будет?
— Мы н'болтливы, — буркнул староста.
— А жена твоя тоже не болтлива? — поинтересовался Тротт.
Рыбак напрягся, потянулся к ножу.
— Зачем тебе, странник, о моей жене знать?
— Да так, — морщась, проговорил инляндец, — спросить надо кое-что, о чем только бабы знают. Так что, почтенный Виенши, возьмешь мое золото? И с женой дозволишь поговорить?
Рыбак еще поколебался. Фителек в плошке пару раз прыснул горящими искрами и погас.
— Добро, — сказал хозяин и плюнул на руку, чтобы скрепить договор. — Повтори-ко, что тебе н'жно, странник.
Макс добрался до стоянки еще быстрее, чем до деревни. Отнял от норы листья, спустил туда добычу — и тут понял, что не видит принцессу. По спине ударило холодом, и он присел — и выдохнул со злым облегчением.
Богуславская не спала — она сидела, обхватив колени, забившись к самому краю убежища, и зеленые глаза ее укоризненно мерцали.
— Вы меня обманули, — прошептала она сипло и прерывисто.
— Да, — согласился он, забираясь в нору.
— Я очень испугалась, когда проснулась, а вас нет, профессор.
— Надо было не просыпаться, — грубо ответил он, вытягиваясь на мху. — Ложитесь, Богуславская. Хорошо, что вы не плачете, у меня ей-богу нет сил вас утешать сейчас. Завтра посмотрите, что я вам принес.
Она долго возилась в узкой норе, пытаясь подползти и вытянуться рядом, и, наконец, затихла.
— Главное, — прошептала она, — что вы сами вернулись, профессор.
Макс уже почти не слышал этого — он от усталости ушел в тупое полусонное состояние. В голове крутились остаточные размышления — он, точнее, Охтор, много ходил по этому миру и встречал разных людей. И далеко не все из них были по-звериному жестоки, как наемники-норы. Были здесь и простые люди, которые так же как во всех мирах, просто хотели жить. Как сегодняшний рыбак — он хитро щурился на прутик и на ноги гостя, что-то бормотал себе под нос про девок, которых никто не видел, однако нашел у жены обувку и с женой поговорить разрешил. На обратном пути Макс, привыкший к нравам Лортаха, ждал погони — если б его прирезали да сдали норам, рыбаки бы еще вознаграждение получили, и ничто не мешало старосте поднять мужиков и погнаться за крылатым, — но никто его не стал преследовать.
Значит, даже самые жестокие боги не делают человека зверем. Зверем его делает сам человек.
На Тротта от усталости и груза завтрашнего дня напала бессоница — вымотанное тело болело и требовало подкрепиться, но вставать не было сил. Макс все ворочался, пока не пришлось замереть — Богуславская, заснувшая было, вскинулась, тараща глаза, сонно потерла их и пробормотала облегченно, укладываясь обратно:
— Вы здесь... здесь...
Повернулась к нему спиной и, поерзав, прижалась так, что короткие волосы на затылке полезли ему в рот.
Макс чертыхнулся и чуть отстранился. Но от принцессы, согревшейся под его курткой, шло тепло, и он как-то очень быстро расслабился и заснул. И все оставшиеся часы сна ощущал, как периодически щекотно становится его щеке и губам.
Утром Богуславская первым делом распотрошила узелок с принесенными им вещами, прижала их к груди и недоверчиво уставилась на Макса. Были в ее взгляде и обида, и страх, но их всех перебивало такое восхищение, что она живо напомнила ему напарницу Стрелковского, Люджину, которая тоже взирала на него с благоговением.
Ему не хотелось признаваться себе, что взгляды эти были ему приятны.
— Это всего лишь одежда, Алина, — сказал он сухо. — Переодевайтесь. У нас мало времени.
Принцесса поспешно закивала и побежала к ручью. И вернулась уже умытой и одетой.
— Обувь не жмет? — поинтересовался Тротт, разглядывая ее.
— Нет, даже большая, — Богуславская вытянула ступню из ботинка — тот был широковат, сделан из грубой кожи местных ящеров, — я тут обмотала, профессор.
Он посмотрел на эти рыхлые "обмотки", скривился и приказал сесть. И, осмотрев ступни — нет ли повреждений, — начал плотно заново перематывать их по щиколотки.
Макс опасался паразитов, но одежда была так продублена солью, что у вшей не было никаких шансов. Штаны спутнице, конечно, были велики, как и сорочка, но даже в этой мешковатой одежде ее никто бы не принял за юношу, несмотря на короткие волосы — слишком выразительными и нежными были черты лица, тонкими запястья, шея и лодыжки, и слишком женской линия губ.
— Профессор, — застенчиво позвала принцесса ему в макушку. Макс не стал поднимать голову.
— Спасибо вам за все, — продолжила она, — я на самом деле понимаю, почему вы меня обманули. Я была в истерике и вне себя от паники.
— Это радует, — буркнул он.
— Я хотя бы чувствую себя человеком сейчас. Одетым человеком, — грустно поделилась она. — Как мало нам нужно, да?
Он снова промолчал, затягивая ткань на щиколотке.
— Только я не совсем разобралась, — с некоторым отчаянием проговорила она, — что это такое, лорд Тротт?
Макс поднял голову — Богуславская протягивала ему длинную кожаную полосу шириной с ладонь и две толстые костяные иглы. Закрыл глаза, перевел дыхание и очень ровно рассказал неудержимо краснеющей спутнице, как эта полоска крепится к поясу штанов вместо белья и что в нее подкладывается.
После скудного и быстрого завтрака — пары тонких ломаных лепешек, выпекаемых рыбаками и жутко вонючего кусочка килсея (слипшихся молотых пророщенных зерен, пропитанных рыбьим жиром — рыбаки употребляли его как витаминный комплекс от цинги), Макс, усевшись на мох, распределил вещи по двум мешкам. Второй тоже удалось выторговать у рыбака. Лицо принцессы, упрямо и молча дожевывающей килсей, было очень выразительным, но она не сдавалась. Съела, долго и с облегчением запивала водой, и даже не пожаловалась после. И в вознаграждение получила ломтик орехово-медовой спрессовки.
— Тоже у рыбака выменяли? — поинтересовалась она, настороженно принюхиваясь к лакомству.
— Точно, — буркнул Тротт, и лицо ее просветлело. Сказать, что взял у убитого — есть не будет.
Он, почти закончив с сумками, отдал Богуславской свою флягу, показав, как крепить ее на ремне. Поколебавшись, вручил ей отнятый у наемника нож.
— Только постарайтесь не отрезать себе ногу, — хмуро проговорил он, глядя, с каким восторгом принцесса поглядывает себе на бок. — Это только на крайний случай, Алина.
— Я буду очень осторожной, лорд Тротт! — спутница аккуратно лизнула медовый кусочек и совсем повеселела. Похоже, принцесса уверилась, что для него нет невозможного. Хотелось бы и ему в это верить.
— Идем быстро, — продолжал Макс инструктаж, быстро раскладывая по мешкам оставшиеся припасы. — Если начнет натирать ноги, не молчать, Богуславская, сразу говорить мне. Я перемотаю обмотки. Увижу мозоль — сам прибью, клянусь.
Принцесса, усевшаяся рядом, радостно кивала — будто он ей увеселительную прогулку обещал. Потихоньку грызла лакомство и с любопытством олененка разглядывала вещи — зеленые глаза так и сверкали. Она, конечно, сунула нос в бамбуковую трубочку с рыбной мазью и позеленела больше, чем от килсея.
— Что это? — обиженно спросила она.
— Это урок не лезть в емкости с неизвестным содержимым, — проворчал Тротт, затыкая трубку пробкой. — Узнаете в свое время.
Алина поспешно откусила еще кусочек сладкого, облизнула губы — и пальцы, тайком, смущаясь. И улыбнулась от удовольствия.
А Макс едва удерживался, чтобы не оскалиться или не выругаться. Лесной запах папоротников и мхов смешивался с запахом меда и едва уловимым — крови. Настройка на кровный поиск давала о себе знать обостренным обонянием и повышенной агрессивностью, но тут уже никуда не денешься, надо сдерживать раздражение, пока связь не ослабнет. С Михеем, когда тот учил его поиску, она ослабла только через несколько месяцев.
"Терпи, — сочувственно говорил друг, — я сам не очень понимаю, что поиск в нас пробуждает. То ли воспринимаешь кровника как раненую жертву, которую нужно догнать и добить, то ли как того, кого нужно защищать, а запах — сигнал, что нужна защита".
— Если проблем нет — не болтать, — добавил Тротт, поднимаясь и перекидывая сумку через плечо. Проверил нож, лук, плотно ли прилегает колчан со стрелами к бедру. — Не отставать. Воду пить по глотку, иначе будет тяжело идти. Пауков ближе к скалам не должно быть, они не любят прямой солнечный свет, но все равно глядеть в оба. И без раздумий выполнять мои команды, Богуславская! Понятно?
— Да, лорд Тротт, — послушно повторила она.
— Даже если хочется поплакать или упасть в обморок, — повторил он с жесткостью и протянул ей вторую сумку. — Сначала выполняете мою команду, все остальное потом.
Богуславская наконец-то перестала улыбаться, сунула остатки лакомства в рот и, взглянув на Макса исподлобья — и снова став до ужаса похожей на Михея, дунула на упавшие на глаза светлые вихры.
— Я все поняла, профессор, — серьезно сказала она, последний раз коснулась языком нижней губы, измазанной медом. Поднялась и взяла сумку. — Вы не думайте, я осознаю, что впереди засада и нас могут убить. Я очень постараюсь больше не подводить вас.
Весь день, пока они шли, принцесса действительно не давала повода для недовольства. Хотя Макс видел, как ей трудно, как украдкой она тяжело опускает голову, как задерживается перед очередным нагретым солнцем скальным уступом и потом лезет наверх, отчаянно закусив губу и не прося о помощи. Сил у нее было немного, зато воли хоть отбавляй.
Во второй половине дня с моря пришла гроза, вымочившая их до нитки. Пришлось пережидать ее под гранитным уступом — молнии били так плотно, что двигаться было опасно, — и в результате о вечернем отдыхе перед ночным марш-броском пришлось забыть. После грозы поменялся ветер, запах водорослей с моря пропал, потянуло гнилостным привкусом торфа и метана с низин.Но помимо грозы ничего страшного не случилось. Даже лорхов-пауков, которые ранее встречались в день по три-четыре особи — Макс давно научился видеть дальние сигнальные нити их паутины в кронах папоротников и предпочитал обходить их по дуге, — они не встретили. И наемников не было, и раньяры летали всего пару раз.
К двум пологим холмам, выступающим в море, путники дошли почти к ночи. Стальные небеса уже окрасились в красный и фиолетовый, солнце почти опустилось в волнующееся море. Макс намеренно приблизился к самой кромке берега, и сейчас, оставаясь под прикрытием папоротников, наблюдал за перешейком, который им нужно было преодолеть в темноте.
Богуславская шуршала за его спиной, затаившись в кустах. Здесь не было воды — только редкие высыхающие лужицы на граните. Родник они прошли около двух часов назад, и Тротт разрешил остановиться на пять минут, чтобы наполнить фляги и привести себя в порядок. Теперь воду нужно было беречь — чем выше берег, тем реже встречались источники.
Холмы, на которые смотрел Тротт, шириной были около километра и с одной стороны обрывались в море высоченной слоеной стеной. Внизу виднелись серые каменные глыбы, между которыми крутило водовороты. С другой стороны заросший хилыми, местами полегшими папоротниками перешеек медленно спускался к болотистой низине. Над деревьями тут и там поднимались гранитные столбы и обветренные скалы, за которыми так легко было спрятать засаду — и вариантов прохода, несмотря на ширину перешейка, оставалось немного.
Но, похоже, прятаться никто не собирался — над скалами кружили два раньяра со всадниками. Один пошел на снижение, навстречу ему взмыл третий. Сколько же их там? Пять? Семь, как говорил староста? Успели ли сюда подойти наемники на охонгах от твердыни Аллипа? Если да, то шансы пройти, и так мизерные, снижаются до нуля.
Макса очень беспокоило, что они не встретили наемников. Если преследователи на раньярах облетают деревни каждый день, то они должны были уже поговорить со старостой — и логично было бы отправить цепочку ловчих навстречу. Макс целый день реагировал на каждый шорох — но нет, вокруг было пусто. Староста не сдал? Или преследователи решили, что никуда они не денутся и вместо того, чтобы ловить их по лесу, проще схватить в бутылочном горлышке между морем и болотами?
Позади раздались легкие шаги — принцесса выбралась из кустов, встала рядом. Макс порылся в сумке, достал трубку с мазью.
— Я нанесу это на нашу одежду, — объяснил он спокойно, — замаскируем человеческие запахи.
Богуславская с сомнением посмотрела на емкость, на Тротта.
— Они нас по этой вони не обнаружат, профессор?
— Люди здесь нечистоплотны и обоняние у них не реагирует уже на неприятные запахи, поэтому не заметят, если не переусердствовать, — он зачерпнул пальцами мазь, присел на корточки и принялся мазать принцессе штанины. — С моря и так несет гнилыми водорослями, а с болот — растениями. Наша задача — обмануть инсектоидов. С этим мазь справится, просто забьет иные запахи.
