И последнее, что я хочу Вам пояснить, так это сильное развитие индивидуализма у крестьян, эгоизм, зависть, недоверие друг к другу, подкапывание одного под другого, унижение слабого перед сильным, высокомерие сильного — это всё повседневная жизнь. Допустим, нанимаю я копать канаву, издельно, с оплатой по вершкам — так они поделят всю работу на участки, и копают каждый свой. Или если должны за зимний хлеб поднять десятины под рожь или под яровое, то мужики, прежде всего, приходят делить землю на полдесятинники, четвертушки, осьмушки, соответственно тому, сколько кто взял хлеба. Делёж этот продолжается по полдня, потому что раздел земли производится с величайшею щепетильностью, части уравниваются чуть не до квадратных вершков, и притом при помощи одного только шестика. Крик, брань во время этого дележа страшнейшие, кажется, вот сейчас начнется драка. Разделив землю, бросают жребий, кому какой участок — потому жребий бросают, что участки хотя и равные, но земля не равна и местоположение не одинаковое, и каждый начинает пахать тот участок, который ему достался. Это совершенно нелепо и невыгодно. Пашня выходит нехорошая, много распахов и свалов. Я старался этого не допускать. И Вы поймёте, что это негоже. Гораздо сподручнее, когда пашется в ряд, тогда и сеять и убирать легче. Когда же настаиваешь на своём — это уже причина для неудовольствий.

— Позвольте, Гвидон Ананиевич, — закинул удочку Петров, — а я слышал, что крестьяне живут в общине, всё вместе работают, артельно, разве не так?

Максаков снисходительно покривился: — Крестьянская община, милостивый государь, это не пчелиный улей, в котором каждая пчела, не считаясь с другой, трудолюбиво работает по мере своих сил на пользу общую. Э! Если бы крестьяне из своей общины сделали пчелиный улей — разве они тогда ходили бы в лаптях? Понятное дело, что выгоднее работать артелью, и при одинаковом старании, то есть, если бы каждый работал так, как он работает на себя в одиночку, общее количество сделанной работы было бы больше. Но вот в чем дело, при разделе заработанного все получили бы тогда поровну, по числу работников, следовательно, тот, кто силен, умеет ловко работать, старателен на работе, сообразителен, получил бы столько же, сколько и слабосильный, неловкий, ленивый, несообразительный. Вот тут-то и камень преткновения, вот тут-то и причина раздора. Прежде, когда соседняя деревня косила у меня луга огульно артелью, все крестьяне на зиму были с сеном. Те, у которых было мало лошадей, даже продавали, а теперь каждый косит для себя, у иных сена много, а у других — мало или вовсе нет, а нет сена, нет и лошадей, нет хлеба. Одни богатеют, а другие, менее старательные, менее ловкие, менее умные, беднеют, и, обеднев, бросают землю и идут в батраки, где всякому найдется дело, где всякий годен за чужим загадом. И бабы никогда не пойдут на огульную работу. Они у меня лён мнут. Так в богатых дворах бабы все сильные, рослые, здоровые, сытые, ловкие. А у бедняков — заморыши. Сытые богачки наминают льна до полутора пудов, тогда как бабы бедняков, малорослые, тщедушные, слабосильные наминают в то же время по тридцать фунтов. И так везде и всегда.

Есть еще одно очень важное, имеющее огромное значение обстоятельство, которое часто бывает причиною бедности — это неспособность к работе, неспособность к хозяйству, неспособность только вследствие недостаточной умственности в известном направлении. Это обстоятельство чрезвычайно важное и еще более подтверждает необходимость и важность артельного хозяйства.

Иные думают, что достаточно родиться мужиком, с малолетства приучаться к мужицким работам, чтобы быть хорошим хозяином, хорошим работником. Это совершенно неверно. Хороших хозяев очень мало, потому что от хорошего хозяина требуется чрезвычайно много. Недаром сложены пословицы: "Хозяйство вести — не портками трясти", "Хозяйство водить — не разиня рот ходить", "Хозяин делает одну работу, видит другую, загадывает третью". И между крестьянами есть много таких, которые не только не могут быть хорошими хозяевами, не только не могут работать иначе, как за чужим загадом, но даже и работать хорошо не умеют.

Если, с одной стороны, возьмем дурачка, который не может нарубить дров, а с другой — отличного мужика-хозяина, у которого всякое дело спорится, который может загадывать работу на огромную артель, то между этими двумя крайностями существует бесчисленное множество степеней. Если, с одной стороны, полные дурачки редки, то так же редки и замечательные хозяева. Преобладают средние люди, и в числе их наибольший процент составляют люди, механически выучившиеся, вследствие постоянного упражнения с малолетства, более или менее хорошо работать, неспособные единично вести самостоятельное хозяйство, а способные работать только под чужим загадом, под чужим руководством. Конечно, умея работать, такой хозяин все делает по общему деревенскому плану: люди пахать — и он пахать, люди сеять — и он сеять. Но в частностях дело не спорится, нет хозяйственного соображения, некому загадать. И здоров, и силен, и работать умеет, а все не то. Поэтому и ходит в лаптях.

Петров вспомнил, что когда учился в институте, на одной из лекций преподаватель сказал, что способных к бизнесу людей не более пяти процентов от всего населения. Значит, не соврал.

Максаков открыл лежащую под рукой потрёпанную тетрадку: — Вот сведения по имению за последние десять лет. Извольте ознакомиться. И начал зачитывать цифры...

Петров слушал его, а сам напряжённо соображал, что не так в их с Ивановым плане. Ну, конечно, вся стройная система покоилась на одном постулате: "Крестьянина нужно срочно осчастливить". Спрашивать самого крестьянина, хочет ли он быть осчастливленным, в планах не было. А если он не захочет? Крестьянин далёк от общегосударственных проблем. Его интересует кусок хлеба сегодня, край — завтра, давать стране зерна, у него и в мыслях нет. Он хочет много земли не для того, чтобы страна разбогатела, а чтобы у него хлеба хватало до следующего урожая. Это предел чаяний, а все высоколобые измышления ему не доступны. Что же делать? Идти в народ? Разъяснять, пропагандировать? Какими словами? Лекции по научному коммунизму читать? Пойдёшь по этапу, и к бабке не ходи. Просто дать земли, так растащат по клочкам. Записать землю на общину — как заставить крестьянина на ней работать, если на той жалкой десятине, которая у него и так есть, он умудряется жить. Впроголодь, но жить. Зачем ему работать ещё и на общинной земле? Чем, какими перспективами можно увлечь мужика, чтобы он дал товарное зерно, если верх его мечтаний — чёрный хлеб без лебеды? Что придумать? Большевики придумали колхозы и трудодни...

Что-то такое особенное высмотрел в лице Петрова Максаков, потому что встал, прошёлся по комнате, потом подошел к столу, и слегка подвинул чек в сторону Петрова:

— Александр Артемиевич, если Вы передумали, можете деньги забрать. Я, как честный человек, должен был предупредить вас о трудностях, которые Вас ожидают. Если Вы измените своё решение, я в претензии не буду.

— Скажите, Гвидон Ананиевич, Вы, где решили поселиться? Я к тому, что если не далеко, то с удовольствием бы консультировался у Вас по различным вопросам. За плату, разумеется.

* * *

Как Савелий вернул его в Гордино, Петров не заметил. Всю дорогу голова была занята размышлизмами. Иванов и Сидоров встречали их колесницу у порога дома.

— Калинкино куплено, — сказал им Александр.

— Знаем, абрударом подсматривали, — ответил Николай.

— Значит, и слышали всё? И что скажешь, председатель сельсовета второй гильдии?

— А что ты хочешь услышать? Ничего нового для меня Максаков не сказал.

— Ладно, тогда вопрос для особо бестолковых. Пряники для мужиков ты приготовил, а если заартачатся, что будешь делать? Кнут продумал? НКВД нету. Жаловаться некому. Пошлёт тебя мужик на дальний хутор бабочек ловить, чем отстреливаться будешь?

— Не ссорьтесь, девочки, — сказал им Сидоров, — лучше объясните мне, почему этот недобитый эксплуататор из бочки так "ссыкает"? Ну, "с" в конце слов говорит?

Иванов засмеялся: — Это сейчас выпендрёж такой. "Да-с", "Конечно-с". Чтобы на импортный язык смахивало. Ес, Ес, ОБХСС.

Глава 18

Николай нажал кнопку электрического звонка, вызывающего камердинера.

Пока он приводил себя в порядок в туалетной комнате, лакеи внесли развешанный на плечиках мундир Лейб-гвардии Преображенского полка цвета морской волны.

Молодой император оделся и оглядел себя в зеркало. Это его первый выход в качестве ЦАРЯ. В зеркале отразился он и Георгий в форме капитан-лейтенанта Императорского Флота. Тот, поймав взгляд брата, кивнул ему и улыбнулся: — С Богом!

У главного подъезда Аничкова дворца их уже ждали кареты и свита. Расселись, поехали. В первой карете Николай, Георгий, Сандро и Ксения. Во второй Мама, Аликс, обер-гофмейстерина светлейшая княгиня Мария Михайловна Голицына и одна из фрейлин вдовствующей императрицы. Далее в каретах расположились остальные, согласно придворному рангу.

Наверное, про придворные ранги, этикет при Русском дворе и сам Русский Императорский Двор нужно рассказать немного подробнее.

Русский Двор был одним из самых блестящих в Европе. По своему великолепию он приближался к Версалю Людовика XIV. Но этикет, как, ни странно, был заимствован не у французов, а у Габсбургов. В 18 и 19 веках законодателем мод был отнюдь не Париж, а Вена.

Главной функцией Двора является поддержание престижа монарха. И, разумеется, ведение повседневной жизни царствующей семьи и окружения. Двор состоял из Императорской фамилии, и лиц, имевших придворные чины, придворные звания, военные свитские чины, а так же публики, называемой "Состоящие при Их Величествах и членах императорской фамилии". Во главе этой компании стоял министр Императорского Двора и Уделов, генерал-адъютант, граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, являвшийся также членом Государственного Совета.

Придворные чины разделялись на два класса. Первый класс состоял из обер-гофмейстера, обер-гофмаршала, обер-егермейстера, обер-шенка и обер-гофмейстерину, главную среди придворных дам.

Второй класс насчитывал около сотни человек: обер-церемониймейстеры, обер-форшнейдеры, егермейстеры, гофмаршалы. К этому классу принадлежали директор Эрмитажа и директор Императорских театров. И дамы: гофмейстерины Императорского Двора и Великокняжеских Дворов.

Имевших придворные звания: камергер, камер-юнкер, камер-фрейлина, свитская фрейлина, городская фрейлина, было много, более пятисот человек.

Военные свитские чины: генерал-адьютанты, свитские генералы и флигель-адьютанты, подсчёту поддавались с трудом.

Нужно упомянуть дам, не имеющих придворных чинов и званий, однако входивших в число придворных дам. Это "портретные" дамы и дамы ордена "Святой Екатерины" обоих степеней. Если со вторыми всё ясно, это дамы, награждённые орденом, про "портретных" нужно пояснить. Фрейлины имели императорский шифр — розочку с инициалами императрицы, украшенную бриллиантами и носимую на левом плече. Если по каким-либо причинам дать фрейлинский шифр было нельзя, давали шифр, где вместо императорских инициалов был портрет императрицы.

Замыкали придворную иерархию "Состоящие". Это камердинеры, медики, духовные лица, и просто те, кого хотели видеть при дворе.

Обслуживающий персонал, лакеи, повара, садовники и прочие, придворными не считались.

В момент вступления Николая Александровича на престол, Русский Императорский Двор насчитывал около полутора тысяч человек. Это число постоянно плавало. Кто-то уходил в мир иной, кто-то лишался благоволения монархов, кого-то взамен принимали на службу. Конечно, все эти люди не толпились ежечасно перед глазами Императора. Все вместе они собирались только по строго определённым поводам. Например, Большой выход Императора, свадьба или похороны члена Императорской Фамилии, Первый бал сезона. Во всех других случаях, посылались особые личные приглашения.

Содержался двор на деньги, приходящие из трёх источников. Во-первых, "Цивильный лист". Это была строчка в бюджете государства. Средства, выделяемые из бюджета страны на содержание двора государя, государыни и наследника. Кстати, самая маленькая сумма из трёх.

Во-вторых, "Уделы". Это было независимое от государственной казны учреждение, призванное освободить общий бюджет страны от расходов на содержание всей Императорской Фамилии. Уделы выплачивали ежегодно каждому великому князю, (и великой княгине), по 280 тысяч рублей. Экономической основой Уделов являлись земельные угодья, многие миллионы десятин пахотной земли и лесов.

И, в-третьих, "Кабинет Его Величества". Личная собственность Царя. Не много ни мало, Нерчинские и Алтайские копи, богатые золотом и драгоценными камнями.

Кроме этого, Великие Князья, входящие в Императорскую Фамилию, имели собственные земли, капиталы и драгоценности. Можно не сомневаться, товарищи не голодали. Но сейчас не об этом.

Ни один из придворных чинов не мог вступить в брак без разрешения Государя. Каждый придворный чин имел полагавшийся ему лично, согласно статусу, особый мундир, причём различались формы одежды: бальная, праздничная, обыкновенная и походная. Чем выше было положение придворного лица, тем больше было золотого шитья на мундире. У обер-гофмейстера не было ни одного шва без сверкающих арабесок и гирлянд.

Каждый придворный чин выполнял определённые обязанности. Обер-гофмейстер заведовал штатом, обер-гофмаршал следил за императорским столом, обер-егермейстер присутствовал при высочайших охотах, обер-шталмейстер сопровождал парадную карету Их Величеств, обер-форшнейдер следовал за блюдами, которые подносились Его Величеству во время Большого Коронационного обеда, обер-шенк подавал царю во время этого обеда золотой кубок с вином и возглашал: "Его Величество изволят пить!". Не работа, а мечта офисного планктона.

Этикет и церемониал Императорского Двора блюли обер-церемониймейстер и обер-гофмейстерина Двора Её Величества. Нужно отметить, что Император Александр III был совершенно равнодушен к вопросам церемониальной части. Что нельзя сказать о его отце, Александре II, который не допускал никаких упущений или послаблений в области этикета. При Александре Александровиче придворные, если можно так сказать, распустились. Например, основная масса придворных свободно игнорировала панихиды по Великим Князьям. Император об этом знал и смотрел сквозь пальцы. Дошло до того, что караульные офицеры приносили для себя стулья, чтобы сидеть в карауле. Такое при Александре II, конечно, было немыслимо.

В день, когда ожидалось первое появление молодого Императора, собрались все. Всем было интересно.

* * *

Кареты Царского поезда подъехали к Зимнему дворцу. Для каждой категории приглашённых лиц открывался свой подъезд. Для Великих Князей — Салтыковский, для придворных — подъезд Их Величеств, для гражданских чинов — Иорданский, для военных — Комендантский.

Кареты остановились у подъезда Их Величеств, и к ним подскочили шталмейстеры, в обязанности которых входило помогать вельможам, выбираться из громоздких колымаг. Николай вышел из кареты и огляделся. Шпалерами стоят Лейб-казаки в красных бешметах, синих шароварах и таких мохнатых папахах, что не видно глаз. У монолитной Александровской колонны с ангелом наверху, строй Лейб-гвардии Конного полка, белоснежные мундиры, на головах блестящие медные каски, смахивающие на пожарные. Николай вздохнул, и направился в подъезд.