Просто выжить. Трущобы Империй

— Мне нравится, — удивлённо сказал он несколько минут спустя, — необычно конечно, но сильно.

— Серьёзно? — Патрик недоверчиво смотрел на Фокадана, — врать-то не надо!

— Широкой публике это вряд ли пойдёт, но в целом очень здорово, есть даже шанс стать классиком. Правда... скорее всего после смерти, или по крайней мере лет этак через пятьдесят. Сейчас — слишком необычно.

— Н-да, — согласился Фред, — также пробежавший глазами по листкам, — что верно, то верно — необычно. Будь ты из своих, приняли бы стихи, пусть и в узком кругу. Печатали бы время от времени в литературных изданиях. Негромкая слава борца с обыденностью и прочие мелкие вкусности. А ирландец, да ещё из трущоб... верно Алекс сказал — лет через пятьдесят.

— Устраивает, — нервно хмыкнул однорукий ирландец, забирая стихи, — мне чтоб прямо сейчас и не нужно. Но хорошо хоть, что в будущем... Не зря, значит...

Неловкое молчание прервал попаданец, начав нарочито жизнерадостным тоном:

— Вот и замечательно. Я уже состоялся как драматург, Фред у нас поэт. Да, Патрик, оттуда стихи... В памяти покопаюсь, найду парочку стихов или песен, переделаю под современное звучание, если понадобится. О себе напомню, о Фреде. Тебе не надо, свои... разве только в газетах напечатаем, да полемику запустим.

— Задел на будущее?

— Он самый. А то излишняя скромность не нужна. Кто о тебе узнает, если в стол писать будешь? Может, лет через сто кто из правнуков и найдёт творчество, ан поздно может быть — основоположник жанра уже есть, и это не ты.

От Патрика пошла волна облегчения — всё-таки хотел человек признания, какого-то упоминания в истории.

— Много народу поэтами станет? — Спросил Фред, морщась — его сильно задевала ситуация с фальшивой славой.

— Кейси точно: образован, читает постоянно — легко поверить. Не десятки стихов, конечно, но пару-тройку хороших стихов или песня из тех, что и через сто лет петь будут. Может, ещё кого из ребят.

— Может... — Патрика аж корчило от стыда, но он всё-таки договорил, — может, кого из убитых авторами объявим? Им уже всё равно, а родным приятно. И посвящённых меньше, а то мало ли...

Больше часа занимались подборкой погибших поэтов с учётом родни (чтоб стыдно за такую родню не было) и заслуг перед ИРА. Мерзко от такого... почти кощунства, но все понимали, что надо.

Это потом уже, когда (и если!) ИРА устоится, раскинется филиалами в разных странах, обретёт какое-никакое признание... Тогда уже не будет необходимости в подтасовках. Появятся настоящие поэты, инженеры, учёные.

А пока ИРА нужна громкая слова, чтобы движение не сбили на взлёте, постоянные упоминания в прессе. Нужно, чтобы при словах ИРА, люди вспоминали не ирлашек-нищебродов, а поэтов, написавших любимые стихи и песни, драматургов, талантливых журналистов и писателей. Да, не забыть того сержанта с писательским даром...

* * *

Лира приехала ближе к концу ноября. Алекс встречал жену на вокзале, придя за несколько часов до прибытия поезда. Всё это время метался по перрону, нервно поглядывая на часы и придумывая всякие ужасы. Железнодорожное сообщение между Союзом и КША капельное и предугадать проблемы почти невозможно. То излишне инициативный командир прикажет разобрать рельсы, то дезертиры...

— Лира! — Расталкивая прохожих, Алекс пошёл к жене, едва не срываясь на бег, неприличный для его чина, — приехала...

Обняв супругу, он почти тут же отпустил её, жадно вглядываясь в лицо любимой.

— Ты стала ещё красивей, — искренне сказал Алекс, взяв её за руки. Лира засмущалась и порозовела.

— Пойдём, — потянула его молодая женщина, — дочку увидишь...

Только сейчас попаданец понят, что супруга приехала с настоящей свитой. Её мать, сестра с мужем, несколько двоюродных братьев и сестёр... Ну и разумеется — жёны, сёстры и матери бойцов Кельтики. Ан нет, приехали и близкие у пленных из других частей.

Откинув покрывало в большой корзине, он уставился на младенческое личико безмятежно спящей дочери, которую не разбудил вокзальный шум.

— Кэйтлин Лира Фокадан, как ты и хотел, — нежно сказала жена, прижавшись сбоку. Этот момент навсегда запечатлелся в памяти Алекса, как один из самых счастливых.

Снятый дом (не думать, во сколько обошлась аренда в переполненном войсками городе!) блистал чистотой, а верный Добби вместе с парочкой чернокожих служанок изображал дворецкого, прислуживая с чинным видом. Несмотря на забавную физиономию, смотрелся вполне органичен, и попаданец в очередной раз напомнил себе присмотреться к слуге получше.

Очень похоже на то, что казачок-то засланный. Южане не любили негров-предателей, каким-либо образом помогавших Союзу, а Добби вполне комфортно себя чувствует. Доблестный Штирлиц или у попаданца разыгралась паранойя, и он преувеличивает степень нелюбви конфедератов к предателям? Может, к слугам отношение попроще или Добби терпят, пока он рядом со своим хозяином?

Тридцать шестая глава

Мир заключили двадцать четвёртого декабря и потому его прозвали Рождественским. Алекс встретил этот день в Атланте, где всё ещё демонстрировал флаг, опекая раненых и участвуя в переговорах между Шерманом и Борегаром. Военачальники противоборствующих сторон ещё до заключения мира договаривались — на какое расстояние отводит войска Союз, кто оплачивает постой и о прочих немаловажных деталях.

Шерман и Борегар исключительно любезны, но напряжение между ними серьёзное. Военный этикет обязывал к вежливости и гуманному отношению к пленным. Союз же этим похвастаться не мог, концлагеря для южан широко известны.

Фокадан с началом переговоров между военачальниками, постоянно мотался из Атланты в лагерь Союза, дав предварительно слово Борегару, что не будет лезть в укрепления южан и тем паче, не будет рассказывать Шерману каких-то военных тайн Конфедерации. Шерман, кстати, и не спрашивал.

— Как там войска южан? — Жадно спросил майор Лесли из штаба Текумсе.

— Держатся и готовы продержаться ещё год, два или всю жизнь.

Лесли кивнул мрачно, ответ подтвердил его мысли.

— Блокада не удалась, а теперь ещё и союзниками обзавелись... А настроения у горожан?

— Боевые. Сторонники капитуляции если и были, то теперь уже переменили мнение и сами пристрелят любого, кто заговорит об этом.

— Мда... ладно, спасибо, — Лесли ушёл, прихрамывая на левую ногу — подагра. Несмотря на внушительное звание и кучу наград, это глубоко штатский человек, занимавшийся у Шермана логистикой .

Отношение к Фокадану в лагере Союза странное. Для одних он полностью свой — боевой офицер, воевавший на стороне Союза, что ещё надо?

Для других — прежде всего ирлашка. Кельтскую кровь, теоретически текущую в его венах, они могли простить — мало ли достойных людей вышло из кельтов! Главное, не акцентировать внимание на неправильных предках... Среди шотландцев, к примеру, немало достойных людей — чай, не белые негры из Ирландии.

А вот создание ИРА и формирование из ирландцев организованной силы вызывал зубовный скрежет. Кто-то искренне считал их недочеловеками, другим жаль терять бесправных работников .

Огоньку добавили и газетные статьи, формировавшие негативное мнение о Кельтике. Некоторые искренне считали, что понесённые дивизией чудовищные потери при наступлении на Атланту — всего лишь миф, кельты проскочили пушки по договорённости, после чего и сдались в плен.

Подобному бреду почти никто не верил, но... дыма без огня не бывает думали многие.

— Что-то такое было, — говорили они.

Очень неприятно... Алекс порой еле сдерживался, видя какие-то намёки на подобное отношение от хороших, казалось бы, приятелей.

Нехорошие сплетни ходили не только о кельтах. Не слишком-то хорошо проявили себя немецкие части, прославившись дезертирством и лёгкостью ног при отступлении с поля боя . Хорошо проявили французские части, но после выступления Франции на стороне КША, им не доверяли, обильно поливая помоями.

После проигранной войны начался поиск виноватых. Легче ведь обвинить кого-то, кто не сможет ответить на обвинения. Не политиков с банкирами же обвинять, в самом-то деле?!

Алекс старался не показывать, что задевает его такое отношение. Если раньше мысли окончательно ассимилироваться и осесть в САСШ частенько приходили в голову, то теперь они всё реже посещали его.

* * *

Прогуливаться по Атланте неловко и немного страшно, несмотря на лояльное отношение горожан. Мстителей с револьверами Алекс не очень-то боялся — верный Ле Мат в кобуре, да и стрелять умеет, а вот местных женщин... Как-то к нему подошла пахнущая застарелым потом растрёпанная тётушка лет под сорок, явно из местной бедноты и сказала:

— У меня на этой войне погиб муж и двое сыновей, они защищали наш дом, нашу родину. Ради чего воевал ты?

Дожидаться ответа женщина не стала и ушла, неловко переваливаясь на больных ногах. Попаданцу же после этой встречи снова начали сниться кошмары.

Приходили погибшие бойцы и спрашивали:

— А всё ли ты сделал, чтобы мы не погибли?

Или расплывчатые тени, в которых угадывались женщины и дети, обвиняли его в преступном недеянии — знал ведь о тактике выжженной земли, знал... А что сделал, чтобы пресечь приказ, который можно назвать только преступным... Осуждал?

Алекс осознавал, что это всего лишь сон, но проснуться ни разу не смог. Кошмары не слишком яркие, но выматывали душу. Прекратились только с приездом Лиры, жена с дочкой стали будто щитом, да не в мистическом смысле — просто осознал, что лично для него эта война стала ступенями на пути к Цели.

Создание ирландского сопротивления, Ирландии, Кельтского Мира. Палки в колесо Англосаксонской Цивилизации. Пусть поначалу случайно, но теперь уже вполне осознанно.

Все эти мысли попытался передать приходящим во сне теням.

— Возможно, именно моё появление изменило историю. В другой Ветви Истории Конфедерация проиграла.

Являлись ли Тени какой-либо мистикой или же это подсознание сделало столь хитрый финт, бог весть. Но с того дня кошмары с приходящими во сне душами прекратились. Остались обычные, хорошо знакомые — со сверкающими штыками, на которые он шагает с бруствера. К этим он почти привык...

— Красиво, — Лира с удовольствием крутила головой по сторонам, рассматривая Атланту, — необычный город. И деревья какие... запах какой!

Алекс поддакивал супруге, придерживая её под руку. Ничего интересного в типичном для южных штатов городе он не находил. Отдельные здания — да, очень красивые, есть намёки намечающегося архитектурного ансамбля. А так... обычные, дощатые по большей части дома, крашеные или покрытые побелкой. Частенько встречается претензия на шик, но дальше широких веранд, балконов и колонн эти претензии редко распространялись.

Но для молодой женщины, впервые выбравшейся из Нью-Йорка, всё здесь казалось восхитительным. Синдром туриста.

Чуть сзади шёл Фред, тяжело опираясь на трость. Раненого героя поддерживала под руку младшая из сестёр О,Брайен. Оба смущались и краснели, но вот уже неделю Мэй официально принимала его ухаживания. Ещё не помолвка, но уже серьёзный шаг на пути к ней.

Лире это страшно нравилась и по вечерам, прижавшись в постели к мужу, она строила коварные планы женитьбы его друзей на своих родных, двоюродных и троюродных сёстрах. А что... парни надёжные, проверенные профсоюзным движением и войной. С такими конечно не спокойно, зато если что случится, товарищи вдову и детей не бросят. Алекс коварным планам не препятствовал, но и помогать не спешил.

Темная ночь, только пули свистят по степи ,

Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают...

В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,

И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.

Хрипловатый мужской голос, аккомпанемент на гитаре и губной гармошке... Импровизированный вечерний концерт проходил в одном из соседних дворов.

Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,

Как я хочу к ним прижаться сейчас губами...

Темная ночь разделяет, любимая, нас,

И тревожная черная степь пролегла между нами.

Верю в тебя, дорогую подругу мою,

Эта вера от пули меня темной ночью хранила.

Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,

Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.

Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,

Вот и теперь надо мною она кружится...

Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,

И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!

Лира внимательно вслушивалась в свою песню, обняв мужа под одеялом и взволнованно шмыгая носиком. Попаданец в такие моменты чувствовал себя неловко, заимствовать что-то чужое казалось особенно неприятным. Есть ведь и собственные заслуги, а в будущем грозит и пара строк в учебниках истории.

Но открывать супруге древних авторов не спешил. Всё-таки она женщина, со всеми достоинствами и недостатками. Поделится ещё информацией с подругой по секрету, и всё... конец планам по возвеличиванию ИРА.

А пока ни чего так получается... стихи Патрика напечатали в местных газетах. Напечатали скорее на фоне эйфории после заключения мира, да ради экзотики — необычный слог и необычная история поэта. Пленный офицер Союза, многократно отмеченный за храбрость, в том числе и Медалью Почёта.

Ничего так... обсуждают. Хвалят, ругают... но ясно уже, что новое направление поэзии родилось. Не всем оно нравится, но Патрика признали.

* * *

Нью-Йорк в январе не самое приятное место. Погода постоянно меняется, неизменна только вечная сырость. Лёгкий морозец с ветерком может внезапно смениться солнышком и полнейшим безветрием, а через полчаса начнётся сильнейший ветер с дождём и срывающимся градом. Как ни оденься, всё едино не угадаешь.

Алекс степенно вышел из вагона первого класса при полном параде. На перроне начали собираться вояки из Кельтики, ехавшие в том же поезде. В Атланте оставались к тому времени только инвалиды, которых он сейчас и сопровождал, так что зрелище получилось тяжёлым.

Подозвав жестом носильщика, майор объяснил ему ситуацию.

— Давай-ка извозчиков собирай здесь, дружок. Сам понимаешь, такой вот инвалидной командой пешком да на конках тяжеловато добираться будет.

— До Медовых Покоев? — Уточнил пожилой носильщик с характерным польским акцентом.

— Да.

— Хорошо хоть есть куда, — непонятно вздохнул мужчина и видя, что майор показала заинтересованность к разговору, добавил:

— Плохо здесь сейчас. Кельтика для своих хоть жильё какое-то выбила из городских властей, да Медовые Покои построили. Остальным же... хоть в петлю лезь. Работы нет, цены подскочили так, что не допрыгнешь, люди злые. Чуть что, за оружие хватаются, а оно сейчас едва ли не у каждого. Не вы одни с ружьями да пистолетами вернулись, — кивнул поляк на оружие, — другие так же. И убивать привыкли... А терять-то теперь многим и ничего, так что и умирать не боятся.

Фокадан кивнул задумчиво, уже получив некоторое представление о сложившейся ситуации из писем. Носильщику мог бы сказать, что будет ещё хуже... но промолчал. Через пятнадцать минут к вокзалу подтянулись возчики, и его инвалидная команда начала рассаживаться с помощью жён, сестёр и матерей, сопровождавших солдат в этой нелёгкой поездке.