Участок-2. Рассвет и закат

Там, где стояли точки, оборотень душевно встряхивал свою добычу. К 'выдернутым ногам' воротник модной же рубашки не выдержал (хлипковата та импортная мода супротив наших отечественных оборотней), жалобно крякнул, оборвался, и мужчина распластался по земле.

— Понял?

— Понял.

— Пшел вон, козел.

Кирилл вернулся в машину, хлопнул дверцей и выехал со двора. Десять километров в час. Строго.

Ирина мечтательно смотрела в окно.

Минут через десять оборотень встряхнул головой.

— Извини, вспылил.

— Дело житейское.

— Ненавижу таких уродов. Права дали — лети, рванина! Меня один раз такой козел сбил...

— Тебя?

— Я тогда еще молодой был, только оборачиваться начинал. Как раз перекинулся, из дома выходил, как порядочная собака, в ошейнике, а тут... Меня в бок так садануло, думал сдохну, ребра легкое проткнули. Так та сволочь еще меня в багажник погрузила и на свалке выкинула. Я его даже зубами рвануть не мог.

— А потом?

— А потом отлежался. Свалка же...

— Хм?

— Уполз под кучу мусора, сожрал пару крыс, отлежался денек, да и вернулся. И одной машиной во дворе меньше стало.

Ирина представила себе, как оборотень выкусывает из машины бампер. Или головой выбивает стекло, к примеру. Подумала, и поняла, что лучше расспросить.

— И как ты это сделал?

— Ты меня волком видела?

— Видела.

— Как ты думаешь, если я на капот вскочу? Или на крышу?

Да, после такого машину действительно проще было поменять, чем починить.

— Правильно ты все сделал. Во дворах же и дети, и старики...

— Учить иногда таких надо. У-чить.

— А потом еще и лечить.

— Этого? Разве что от энуреза.

— Энурез его светлый облик еще и украсит.

— Однозначно.

— А кстати, сколько живут оборотни? Я как-то не задумывалась? Интересно же...

— Мне и два человеческих срока не предел, кстати, как и тебе. Мне — если не убьют, тебе — если не начнешь на себя черноту тянуть.

Ирина вспомнила Бабу-Ягу и кивнула. Действительно, ведьмы начинают плохо выглядеть или к смерти, или если творят не совсем хорошие дела. Все свой отпечаток накладывает.

Как говорится — до сорока имеем то, что дала природа — после сорока то, что заслужили сами. Стоит только на пожилых людей в общественном транспорте поглядеть. Чем склочнее и сволочнее особь, тем хуже она выглядит.

— Да, хоть с этим повезло.

Ирина действительно радовалась. Раньше говорили так — бабий век короток. То есть — рожать можешь до определенного возраста, дальше уже не баба, а бабка, пожалуй что.

— Да, вам, женщинам, это важно — до старости красотками выглядеть.

— Не только. Еще и с детьми не спешить, не кидаться под первого встречного с воплем: 'годы проходят, я старая дева!!!', а искать вдумчиво и с разбором.

— Тоже важно. С другой стороны, у нас больше времени — у нас и шанс ошибиться больше.

Ирина вздохнула.

— Так-то да. Но не хотелось бы.

Кирилл хмыкнул.

— Это понятно. Ты уже налетела с этим пуделем...

— Женечка?

Вспоминалось уже с трудом, словно сквозь толщу воды. Как и не было ничего.

А как страдала!

Действительно, было б из-за кого, а то пудель! Тьфу!

— Налетела. А ты не налетал?

— Спрашиваешь! Даже два раза.

Ирина не стала просить рассказать, но Кирилл усмехнулся и принялся откровенничать сам. Понял, что любопытство хуже лишая, а сказав 'А', надо и весь алфавит повторять.

— Один раз — после армии. Меня же девчонка ждала, колечко я ей подарил, ждать обещала... ну а когда попал в плен, когда пропал... Симонова помнишь?

— Жди меня, и я вернусь?

Эти стихи знали и помнили все. Константин Симонов выразил все то, что раз за разом повторяли жены, матери, дочери, мужчины которых уходили на войну.

Только очень жди. И спасешь меня своим ожиданием.

Эх, если б действительно это помогало! Если бы можно было любовью отогнать смерть от родного человека.

Но кто-то и впрямь возвращался. К тем, кто ждал и верил. Искренне. Истово. Или — неистово?

Как знать...

Может, кого-то и оберегает эта вера?

— Вот, она ждать не стала. И верить тоже. Я вернулся, а она уже замужем, ну там, естественно, парень побогаче...

— Ты ему морду бить не стал?

— Я даже отношения выяснять не стал. Знаешь, если б просто так вернулся, а то — оборотень. Мне бы самому с собой разобраться было, какая там любовь! Я вообще тогда про баб позабыл на пару лет, нельзя же так, свяжешься с человеком, а она волчат народит. Или ты ночью не удержишься, ты же помнишь, сколько про оборотней ужастиков ходило?

Ирина помнила. Голливуд оторвался. И от реальности — тоже, такое иногда снимали, что оборотням впору было помереть. Со смеху.

— А второй раз?

— Второй раз уже лет пять назад. Сама видишь, что предложить у меня есть...

Ирина кивнула.

Действительно, спокойный, уверенный в себе, симпатичный мужик на иномарке, со своим домом, со знакомствами, с работой...

Тут охотниц будет — вагон! Эшелон! Отбиваться замучаешься! Это она и сказала Кириллу.

Оборотень хмыкнул.

— Вот я и попался. Знаешь, есть такие женщины... от них как волна идет.

Ирина знала. Даже была лично знакома. Вот у кого-то грудь шестого размера, у кого-то волосы светлые, а кто-то рождается с даром притягивать мужчин. И хоть ты что тут делай!

Дано человеку! Просто — дано. Или суккубы в роду были? Кто их знает? Если вампиры водятся, то и суккубы могут, разве нет? Писали ведь о них средневековые монахи, значит, или видели, или слышали, не из пальца ж высасывали?

— И ты на такую наткнулся?

— Да. Внешне вроде и ничего особенного, но рядом стоять было просто невозможно — все дыбом стояло, — хмыкнул оборотень.

— Уши, лапы и хвост? — подшутила Ирина.

— Особенно хвост. И знаешь, такая вся... готовить умеет, в постели фейерверк, стелет мягко, я подумал — и чего мне еще надо?

— И чего тебе, собака, еще надо? — вспомнила Ирина бессмертного Ивана Васильевича.

— Я тоже так и подумал. А повезло, знаешь...

— Что, волк не одобрил?

— Как-то так. Это, конечно, чушь репчатая, про истинные пары и прочее, мы бы тогда уже шесть раз вымерли на манер мамонтов.

— Однозначно.

— Но чутье у зверей острее. Когда человек врет, его запах меняется, когда боится, когда ненавидит, любит...

Ирина кивнула.

— Знаю. И?

— Чужого запаха я на ней ни разу не чувствовал, не было такого. Она мне не изменяла. Но... знаешь? Дорогой, когда мы поженимся, у нас будет трое детей?

— Знаю. Сколько ее детей жило у мамочки?

— Двое. В интернате.

— Серьезно?

— Да. Сама понимаешь, когда девчонка мужикам головы кружит, а мозги у нее еще не соображают, как надо — замуж вышла, залетела, родила. Получился пацан, стали жить с мужем, и тут она понимает, что просчиталась. Денег особых нет, бриллиантов тоже нет...

— А заработать?

— Вроде и зарабатывает, но все не туда куда-то идет. Знаешь, главное ведь не заработать деньги, а сохранить и приумножить.

— Бабушка объясняла. И как экономить, и что дерьмо покупать — вшестеро дороже выйдет, и как вещи подбирать...

— Вот. Но худо ли, бедно, прожили с мужем шестнадцать лет. И тут ей подворачивается богатенький Буратино, под которого она и прыгает с восторженным визгом.

— А сын?

— А что — сын? Он взрослый уже, ему шестнадцать есть, пусть сам разбирается, если паспорт получил. От Буратины она рожает еще одного пацана, живут пару лет, и тут мужика сажают.

— И она остается с ребенком на руках.

— А возиться не хочется.

— Второго ребенка сдают в интернат, точнее есть такие школы, в которых дети месяцами живут.

— Иногда оно для детей и лучше.

— Вот. Сдала она пацана и принялась личную жизнь устраивать. Тут я ей и подвернулся.

— Сволочь какая! — от души высказалась Ирина.

— А то нет? Я когда понял, как она со своими детьми... да ни одна сука так со щенками не поступит! А эта...

— Хуже всякой мрази, — подвела итог Ирина.

— И главное, я уже хотел ей предложение сделать. Попросил знакомых по базе все пробить, тут и оказалось... она к младшему уж с полгода не ездила. Мы выходные вместе проводили, так она ребенка и не забирала, и сама не приезжала, чтобы мне потом не спрашивать — где она была?

— Тьфу, падла.

— Я к нему теперь езжу сам. Игрушки привожу, ну и так... почему-то я себя обязанным чувствую.

— А мамаша?

— Нашла себе очередного идиота. Пацан говорит, она обо мне расспрашивает, но он старается так сделать, чтобы мы с ней не пересекались. А в мой дом у нее хода, понятно, нет. И у ворот караулить нет смысла.

— Сочувствую.

— Да чего там сочувствовать. Вот женился б я на ней — тогда бы был достоин сочувствия. А так все нормально, обошлось. Хотя и обидно. Я вот, оборотень, а она человек. А хуже всякого зверя.

Ирина похлопала оборотня по бицепсу. Плечо было напряжено, мужчина явно переживал.

— Не грусти. Никуда не денешься, влюбишься и женишься.

— Ага, влюблюсь. Знаешь, тоже иногда неприятно бывает.

— Не поняла?

— Когда тебя, как племенного волка рассматривают.

— Че-го?!

— Да есть у нас там один кадр... вот, у него дочка. Решил под меня девчонку подложить, внуки-то могут в меня пойти, а это его неплохо так усилит.

— Ну хоть девчонка симпатичная?

— Иришка, да ей еще в куклы играть! Ей восемнадцать всего.

— Угу, а мне, можно подумать, пятьдесят.

— У вас не в годах разница, а в переживаниях.

Ирина только покачала головой.

Но почему-то ей было очень приятно. Где-то там, глубоко внутри. С другой стороны...

— А что такого страшного? Стерпится — слюбится, а там и дети пойдут, по возрасту ты вполне себе, тебе на ком-то молодом жениться надо, если уж тебе два срока отпущено, а то и три, вот, чтобы подольше с женой прожить.

— Об этом я не волнуюсь. Если хоть один ребенок окажется оборотнем, ей лет прибавится.

— В смысле? Ах да, кровь смешивается...

— Ну да. Идет воздействие на организм, конечно, беременность будет протекать тяжелее, но потом женщина и восстановится легче, и выглядеть будет намного лучше.

— Кому-то повезет. Почему бы и не девочке?

— Потому что я не проститут и не приживал. Перебьюсь.

— Поняла, не лезу...

— Ты вон, почему под кого-нибудь не подлегла? Ты девочка красивая, осталась бы в аспирантуре...

— Я не хотела.

— Ну сейчас. У тебя начальство есть, еще кто... но ведь ты так не делаешь? Хотя вы, ведьмы, можете сделать так, чтоб не только у волка шерсть дыбом.

— Брезгую. Меня дед с бабкой учили, что всего надо своим умом и трудом добиваться. А если продаваться, то плевок цена таким благам. За сколько купили, за столько и променяют. Или выкинут, или еще что... вон, сколько жен новых русских было... дед рассказывал.

— Он же у тебя тоже участковый был?

— Да. Вот, вышла девчонка замуж, муж на двадцать лет, правда, старше, но зато втрое богаче губернатора, все замечательно, подарки-брюлики, сын родился, потом еще дочка, а потом муж пить начал. Возраст, проблемы... так что ты думаешь? Начал пить, бить жену, сходить с ума... она из дома сбежала, схватив детей, она из нашего села была, прилетела к родителям, те к деду, дед ее в охапку и на заимку к другу. Там черта с два отыщешь.

— И чем дело кончилось?

— Живет. На заимке, с детьми, у друга сын там как раз отдыхал, вот, сложилось так. Любовь-морковь...

— А муж?

— Ты знаешь, трех лет не прошло, как она овдовела. Сначала-то она просто жила, без регистрации, даже без паспорта, мальки и те в школу не ходили, мы им учебники таскали и тетрадки, чтобы не засветиться нигде, а потом муж окончательно ударился в водку, пытался ее найти, но леса у нас — куда там! Пропал человек, как в воду канул. Водка, как известно, не вода. Выпить можно много, но последствия куда как печальнее.

— Ясно.

— Допился он до смерти, вдова возникла из небытия, предъявила документы, забрала, что осталось — и опять на заимку. Какие там шубы-колечки, там такая любовь... нахлебалась от богатства, на сто лет вперед хватило.

— Не так уж и плохо все закончилось.

— Разное бывало. Кого и в лесу находили, кого по психушкам вытаскивали, кого отправляли за границу — вот деньги, живи там, дорогая, только под ногами не путайся, этим, пожалуй что, больше всех повезло. И без детей оставались, и избиения терпели... да много чего. Это вот самое лучшее, что было, а так и дед наслушался, и я насмотрелась.

— Да, дети милиции с детства видели изнанку жизни.

— Я не жалуюсь, меня это устраивает. Ты уж поверь, это здорово.

— Разве?

— Иллюзий не питаешь, ни на что не надеешься, рассчитываешь только на себя, и ты знаешь — помогает.

— Неужели никогда не хотелось, чтобы кто-то поддержал?

— Хотелось, — не стала врать Ирина. — Но раз обжегшись на молоке...

— Так всю жизнь на воду и продуешь?

— Хотя бы часть жизни, — улыбнулась Ирина.

— Главное — не слишком большую, — подвел итог Кирилл и остановил машину. — Вылезай, приехали.

* * *

Место было чудесным.

Громадные сосны — и тут же поляна на берегу реки. Небольшая, как раз пару палаток поставить. И речка чудесная, чистая, широкая, с песчаным дном, с поляны видно. И ручеек стекает...

— Ключ?

— Да, там, повыше он выбивается.

— Прелесть какая!

Ирина выскочила из машины и принялась оглядываться.

Речка с лилиями, вообще замечательно. И рыбацкие мостки есть, кто-то сколотил, и место для костра кирпичом обложено, и даже куча хвороста собрана... Кирилл?

— Мы сюда частенько приезжаем. Жить здесь неудобно, сама видишь, заречье, и река разливается, будешь потом у себя в погребе с удочкой сидеть, и не проедешь по весне-осени, а место все равно чудесное. Из тех, что за душу держат.

Ирина кивнула.

— Потрясающее!

— Поможешь?

В сторону Ирины подпихнули несколько сумок.

— Пошурши тут с продуктами? Там скатерть, что разложить, что нанизать... шашлык на шампур насадишь?

— Запросто.

— Давай. Я сейчас палатку установлю и костром займусь.

— А Михаил где?

— Скоро подъедут.

Ирина кивнула и занялась делом. Расстелила походную скатерть, что-то нарезала, что-то разложила по тарелкам, сервировала стол, благо, походный набор был в чемоданчике. Несколько стульев системы трубки и тряпки, такой же походный столик, где-то метр на метр, посуда...

Потом занялась шашлыком и к моменту, когда Кирилл устроил костер, все было уже готово.

— Вот так.

— Замечательно! Сейчас я мангал установлю, угли организуем...

Кирилл занялся хозяйством. Он как установил переносной железный мангал, когда у него зазвонил телефон.

— Да?

Всех реплик собеседника Ирина не слышала, так, прорывались некоторые слова. Мужчина говорил достаточно громко.

— .... Не могу...

— Не понял?

— ... получается никак...

— Как — не приедешь! Мишка, ты озверел?

— ..... плохо чувствует...

— Тьфу на тебя, паразит!

— ... вини...

Кирилл повесил трубку и повернулся к Ирине.